занятий, просто аннулировались.
– Услуга за услугу. – Иса как-то неожиданно для себя насмелился и впервые за пять лет обучения поставил условие самому грозному ректору. – Мы помогаем вам – едем по распределению в Сибирь, а вы нам дипломы сейчас отдаёте!
– Как это сейчас! Ты что!.. – Ректор поперхнулся от такой неслыханной доселе дерзости.
– Ну да, на руки…
– Как на руки!?
– Ну, просто, отдаёте и всё…
– Да вы… вы… шантажисты вы!.. А ты… ты, Иса… просто чечен вредный!..
Он, помнится, не сильно обиделся тогда на ректора за «чечена», тем более, дипломы им всё-таки по распоряжению все того же ректора решили отдать, единственное, что он потребовал от обнаглевших выпускников, чтобы они дали ему слово, что обязательно до места доедут. Конечно, слово пришлось ректору дать, но «чечена» Иса запомнил на долгие годы.
Впоследствии, вот так же его пасынок, мальчишка лет десяти – который очень остро переживал, что отец бросил их с матерью, а теперь у него, вот, отчим… – когда Иса ругал его, и чаще всего по делу, за какой-нибудь проступок, демонстративно уходил в другую комнату и открывал томик стихов Лермонтова. Иса даже знал, что он теперь открыл наверняка – «Казачью колыбельную», бубнит, небось, про себя: «По камням струится Терек, // Плещет мутный вал; // Злой чечен ползет на берег, // Точит свой кинжал; // Но отец твой старый воин, // Закалён в бою…».
Впрочем, на пасынка он тоже не обижался, прекрасно понимая, что мальчишке пришлось пережить разлуку с отцом, а большинство подростков в этом возрасте категоричны, и порой жестоки в этой своей категоричности. В сущности, по горским законам, а Иса уважительно относился к законам своей родины, отец предал мальчика. Но Иса никогда об этом и не думал даже говорить пасынку, зачем парню соль на больное сыпать. В принципе он любил этого парня, и относился к нему, как к родному сыну, верил, позже всё это мальчик сам поймёт, а пока нужно было искать какие-то компромиссы, чтобы и не ранить пацана словом невзначай, но и воспитать его, чтоб вырос он настоящим мужчиной…
До Сибири после института Иса таки добрался. Один. Попутчики разбежались по дороге. Двое из них просто не пришли на вокзал, ещё в Грозном, оно понятно, дипломы на руках, можно спокойно ехать в любой конец страны – строители везде требовались – и никто не достанет тебя, даже грозный ректор.
Ещё один попутчик Исы исчез в Москве, вышел, вроде бы побродить по столице, да так и не вернулся к отходу поезда. Иса такого их отношения к данному слову не одобрял, он с детства был приучен – сказал – в лепёшку разбейся, но сделай. Да только и попутчики его люди взрослые, каждый за себя сам решает.
Последний собрался и вышел на Урале. Не таился, как-то виновато быстро собрал сумку, лишь старался в глаза Исе не глядеть:
– У меня тут родственники недалеко живут, заеду – погощу… – Сказал как оправдываясь. Что ему отвечать Иса не знал, но точно понимал, ни в какую Сибирь его сотоварищ уже не поедет. А он, Иса, снова должен быть ехать туда, уже во второй раз, теперь уже не в «теплушке», в нормальном плацкартном вагоне, и оставалось ему только молча пожать плечами, отвернуться к окну, чтобы дальше разглядывать мелькающие за ним Уральские горы и бесконечные, заснеженные сибирские равнины.
На Алтае, куда он прибыл в феврале, стояли морозы под сорок. Ни в Грозном, ни даже Павлодаре, где он провёл свои детство и юность, таких морозов Иса не помнил. Когда вышел на перрон в легком демисезонном пальтишке, в осенних туфлях, тоненьком свитере, без шапки, в брюках, под которыми не были пододеты ни кальсоны, ни трико, – он сразу почувствовал, как холод забирается внутрь, под одежду и дальше под кожу, точно прокалывая всю её поверхность тоненькими болезненными иголками.
В здании вокзала, немного отогревшись, узнал у дежурного, где находится нужное ему управление треста единственного в городе, с грехом пополам дождался нужного автобуса и поехал навстречу судьбе.
В управление треста он заскочил почти бегом, сильно замёрз. Сразу на первом этаже увидел радиатор отопления, припал к нему плотно и почувствовал, как холод мелкой дрожью стал выходить из него. Грел руки, прислонялся к радиатору то спиной, то боком, и наслаждался, наслаждался этим растекающимся по телу теплом. Холод выходил не сразу, постепенно, теми же тонкими игольчатыми каналами, больно, но приятно.
Пока он грелся, мимо по коридору проходили люди, которые, хоть и поглядывали на Ису, но особо не обращали внимания на его манёвры вокруг радиатора отопления. Видимо, такое здесь было не в диковинку, ну замёрз человек, оно и понятно – на улице минус сорок. Впрочем, один мужчина, высокий, седой, со строгим голосом, чем-то на их ректора похож, глянул на Ису, подошёл и спросил сразу в лоб:
– Ты – Алиев? По распределению?
– Да-а… – Иса удивился, даже слегка растерялся от неожиданности.
– А остальные где? Вас ведь пятеро было…
– Да они… это… В пути они…
– Понятно. – Мужчина кивнул головой, усмехнулся. – Ну, ладно, хоть ты не сбежал, доехал. Пошли!
Потом они долго беседовали в кабинете – мужчина оказался управляющим треста – пили горячий чай, который управляющий сам заварил прямо здесь в кабинете в большом чайнике, разговаривали, пока начальник отдела кадров, забрав документы Исы, ходил по управлению и что-то оформлял. Когда он вернулся, Иса уже многое успел поведать собеседнику о себе, а тот с интересом слушал, спрашивал о родителях, об учёбе, о планах. Кадровик прямо с порога доложил:
– Всё оформил. Мастером на строительство жилого дома. Хоть завтра на работу пусть выходит. Вот, только насчёт подъёмных… кассир сегодня отпросилась пораньше…
– Ладно. – Управляющий махнул рукой. – На вот. – Достал из кошелька сто рублей и протянул Исе. – Да не отказывайся ты, получишь – отдашь. И одежду тёплую себе купи, шапку там… ботинки, телогрейку на первое время, без этого здесь никак. Вон и универмаг – напротив. А общежитие тоже недалеко, за углом. Найдёшь… На работу послезавтра выходи… денёк отогреешься, и к восьми ноль-ноль, сюда. Чтоб – без опозданий!
Строили тогда и в городе, и в районе много: и жилье, и промышленные здания – целый завод оборонный возводился со всеми коммуникациями – ТЭЦ, водоочистными сооружениями, с жилыми микрорайонами и прочим. В окрестных деревнях строили фермы, силосные башни… Поэтому скучать Исе не приходилось, работы хватало.
Так он отработал три положенных года, потом ещё три пролетели незаметно…
Парень Иса был привлекательный, этакий утончённый кавказкий профиль горца, вьющиеся слегка волосы и глубинно-синие глаза. Такой глубокий синий цвет бывает только у неба. В сентябре. Когда уже установились последние погожие деньки – «бабье лето», и небо над полями такое чистое, без единого облачка, нереально синее, будто на картине. Такое же небо бывает на его родине в Чечне, где-нибудь высоко в горах, и если долго смотреть в него, не отрываясь, возможно, тогда откроются тебе некие потаённые глубины, которые в суете житейской ты ни за что не разглядишь.
Конечно, недостатка в женском внимании Иса не испытывал, но все его знакомые молодухи, пытавшиеся окрутить парня, почему-то были ему неинтересны и скучны, похожи одна на другую точно копии-близняшки, и какими-то фальшивыми, ненастоящими казались они ему. Неожиданно для всех молодой интересный прораб-чечен женился на разведённой женщине с ребёнком, да так и остался жить здесь, в Сибири.
И, надо сказать, жили они с ней дружно, а через какое-то время семья прибавилась, у них родилась дочка. Жизнь пошла дальше своим чередом, они работали: Иса строил жильё, заводы, фермы, жена преподавала в сельскохозяйственном техникуме. Так, постепенно, сына с дочерью на ноги поднимали…
К тому времени Иса вырос по службе до старшего прораба, сам уже руководил строительством крупных объектов, потом сдавал их заказчику. Подчинённые его уважали и немного побаивались. Делать он старался всё на совесть, как учили его в институте, да и знания у него были отличные, и он с благодарностью вспоминал теперь своих преподавателей и строгого ректора, который читал им в годы учёбы курс промышленного строительства. Но реальность как всегда вносила свои коррективы, многое ему приходилось постигать на практике: стройка есть стройка, мужики иногда наровили схалтурить: либо котлован под фундамент на полметра недокопают, либо цемента в раствор недолокладут. Иса ругал их:
– Вы что, нехристи, делаете? Не понимаете что ли, здесь грунтовые воды вот они – рядом, через два-три года у вас этот фундамент осядет и его так весь перекосится!.. А раствор, он же у вас через год весь рассыплется… И что? Как потом люди в «вашем» доме жить будут!?
– Да брось ты, Усманыч, тут, ежели по чертежу всё копать, нам неделю ещё возиться. А цемент сэкономили, пригодиться он… И дом этот сто лет простоит как миленький, ничего с ним не станется… – Недовольно ворчали, оправдываясь, мужики.
– Простоит! С такими как вы, как раз и простоит! Халтурщики! А цемент поди продать удумали, на сторону? Чтоб завтра всё как положено исправили. – Здесь он добавлял ещё несколько расхожих слов из просторечно-нецензурного строительного лексикона, ругаться за годы работы на стройке он выучился отменно, грозил мужикам пальцем, и шёл в свой вагончик-прорабку – дальше читать чертежи, писать сметы, закрывать наряды…
– Вот, чечен упрямый. Ничем не переспоришь. – Ворчали вслед мужики, хотя, нужно заметить, всё потом исправляли в точности, как он наказал.
Как-то, при сдаче одного промышленного объекта, один из членов комиссии – пожарный стал кочевряжиться. Не то чтобы недоделки серьёзные на объекте были, напротив, всё было дотошно по проекту выполнено, просто, как Иса понял, выпрашивал мужик, чтоб «на лапу дали», ну или напоили хотя бы «на халяву».
Сначала Иса терпеливо объяснял пожарному, что и выходы запасные есть, и дверные, и оконные проёмы по размеру выставлены… Но пожарный был непреклонен, даже категоричен. Исе надоели его придирки, и он резко вспылил. Видать взыграла чеченская кровь, взял да и послал пожарного куда подальше.