Особенно громким скандалом для «хлопковой республики» стало так называемое «хлопковое дело». Борьба с непобедимой коррупцией, которую затеял тогда очередной генсек Юрий Андропов, вскрыла злоупотребления на местах. Местное республиканское начальство в ответ на завышенные планы по выращиванию хлопка научилось «ударно рапортовать», а чтоб приписки казались убедительнее «наверху», отчёты в Москву отправлялись вместе с переводами на чей-то конкретный счёт, в которых фигурировали немалые суммы.
Результатом андроповской кампании против взяточничества стала невиданная доселе «публичная порка» руководства республики. Как Виктор, не без удивления узнавал от своих более искушенных коллег по ЦК профсоюза – впрочем, месяцем позже всё это появлялось в газетах – по «хлопковому» делу были осуждены несколько тысяч чиновников. Буквально весь партийный и хозяйственный аппарат республики подвергся тотальной чистке, а некоторые самые известные фигуранты того громкого дела были даже приговорены к расстрелу.
– И что творят! – Обращался он Нине. – К чему идём-то?
Нина только пожимала плечами, в глазах её тоже прочитывалась растерянность и грусть от бессилия хоть как-то разобраться в происходящем. А события, меж тем, развивались с пугающей быстротой. Росло недовольство местного населения, люди почему-то были уверены – а возможно, уверенность эта кем-то искусственно подогревалась извне – Москва ведёт себя чересчур бесцеремонно, вмешиваясь в дела Ташкента.
Практически сразу за этим последовала волна жутких погромов в Ферганской области. В массовых драках с одной стороны участвовали узбеки и таджики, с другой – турки-месхитинцы. Тревожные известия доходили до Виктора с Ниной всё чаще и чаще, газеты, экран телевизора обрушивали на людей информацию одна страшнее другой. Так, в одной из драк в пригороде Ферганы – Кувасае 24 мая был убит некий Ислом Абдурахманов. На следующий день после его похорон на центральной площади Кувасая собрались молодые люди, обкуренные и охваченные массовым безумием. И достаточно оказалось бросить в эту толпу, как и во всякую другую, провокационный призыв, мол, «турок надо проучить», и она восприняла это, как сигнал к незамедлительному действию. Будто по мановению в руках разгулявшегося молодняка появились обрезки железных труб, палки, камни. Спустя несколько дней волнения перекинулись на центр города и пригороды Ферганы – Ташлак, Маргилан, поселок Комсомольский. Озлобленные, словно обезумевшие люди жгли дома, жертвы исчислялось сотнями, количество раненых – тысячами. 4 июня толпа собралась у здания местного райкома партии, где находились несколько сотен эвакуированных турок, собравшиеся требовали выдать их, но не получив положительного ответа, они направились к отделению милиции освобождать задержанных раньше погромщиков. Теперь в руках людей уже были взявшиеся откуда-то бутылки с зажигательной смесью и охотничьи ружья. Штурм здания МВД продолжался более четырёх часов, но, к счастью, не увенчался успехом. В конце концов, турок удалось вывезти из города, в Фергану были введены воинские подразделения, в городе был введён комендантский час. Буквально следом беспорядки перекинулись на Коканд, где всё развивалось абсолютно по тому же сценарию, с той лишь разницей, что накал агрессии с каждым днём увеличивался. Так, при штурме здания МВД в Коканде, нападавшие использовали грузовик и автобус, чтобы протаранить ограду…
Всё это вместе, как и события последующих двух лет, привело к тому, что бывшая советская республика Узбекистан, некогда одна из определяющих экономику СССР, в 1991 году окончательно вышла из состава Союза и вступил в Содружество каких-то там, вновь отколовшихся от единого общего, независимых государств. Для некоренного населения республики, в том числе и для Виктора с Ниной и ещё тысяч советских граждан, такие перемены не сулили в ближайшем будущем ничего хорошего.
Почти не раздумывая, Чижовы продали свою трехкомнатную квартиру и уехали жить в одно из сёл на Алтае, где к тому времени проживала младшая сестрёнка Нины – моя мама. Как Герою Труда Виктору сразу выделили на льготных условиях право на покупку участка или дома, помогли с переселением…
Поначалу Алтай вызвал у Виктора трепетное чувство, природа, конечно, отличалась от природы Омской области, но всё равно – что-то родное, знакомое, столь возрождающее в душе далёкие детство и юность. Вот он, сосновый бор с грибами и с ягодами, чуть дальше берёзовые перелески, совсем, как у них в Большеречье, такие же светлые и воздушные. Вот и речка небольшая с карасями, которых местные, почему-то называют промеж собой буфало, хотя Виктор ловил этих карасей, жарил их, пробовал – Ну и что, карась, он карась и есть, разве что немного костистее, чем на Родине…
Нина тоже по приезду на Алтай с радостью узнала, что в близлежащем городе в местном научно-исследовательском институте работает тот самый бывший аспирант Геннадий, правда, он к этому времени стал уже большим учёным, одним из руководителей этого института, о нём часто писали в газетах и показывали его по местному телевидению.
Нина, через телефонную справочную, узнала телефон Геннадия, созвонилась с ним. Он очень удивился её звонку, пригласил в гости. Дома познакомил со своей женой, с сыном и дочерью, искренне был рад встрече, а его жена накрыла по такому случаю прекрасный стол, они просидели целый вечер, вспоминали университет, Томск, листали альбом со старыми фотографиями…
Конечно, Гена очень изменился, отметила про себя Нина, постарел сильно, стал более уверенным в себе, вот и командные нотки в голосе слышны. Да ведь и она не помолодела. Хотя в Геннадии всё равно можно было узнать того интеллигентного, робкого парня, который так смущался общаясь с Ниной тогда, в далёкие университетские годы…
Пожалуй, на этом их эйфория от встречи с Алтаем закончилась. Конечно, Виктор ожидал чего-то большего, чего именно он не знал. А вот Нина по приезду сюда совершенно точно была уверена, что её Виктор, добывая уран для Родины, заработал, право на достойную и обеспеченную старость.
Однако не тут-то было. Родина, в образе нагловатого чиновника из администрации района, куда они переехали, сказала: «У меня таких героев, как ты… – в очередь стоят! Что мне твои «корки». Ты там на узбеков всю жизнь отгорбатился, теперь сюда вот приехал. Чего ты хочешь? Чтобы я тебе воду провёл? Ищи вон, нанимай кого-нибудь, а у меня люди делом заняты…».
Очень хотелось Виктору не сдержаться в этот момент, дать «в торец» тому чиновнику. Наверное, так бы и сделал он по-шахтёрски, благо, Нина рядом была, знала уже его вспыльчивую в последнее время натуру, сдержала.
А потом так сказала, когда вышли:
– Ты, Витя, никуда не ходи больше… Я сама всё сделаю. А ты лучше домик пока подремонтируй, развалюшку нашу…
– Есть, товарищ командир! – Согласился Виктор, впрочем не так бодро и весело, как раньше.
Но стал исполнять, как всегда: поднял и укрепил провалившуюся веранду, полностью перестлал пол на кухне, потом подвёл холодную воду, сделал автономное отопление от котла, баньку подремонтировал.
– Ну, теперь летом веников наломаю, и париться можно.
– Да, банька это хорошо. – Согласилась с ним Нина. – Как в детстве…
Она, деловито, взяла на себя решение всех вопросов с чиновниками, и терпеливо ходила по всем инстанциям, добивалась обещанного государством, не всегда успешно, но потихоньку дело двигалось. А Виктор сильно переживал каждую её неудачную попытку. И дело-то было даже не в тех заслуженных льготах, в которых ему, а точнее Нине, отказывали, ссылаясь на различные причины, дело было в другом – в отношении этих чиновников. Почему он, облучённый насквозь этим ураном, который он добывал для Родины, настолько облучённый, что они с Ниной даже детей завести так и не решились, должен идти и выпрашивать у них своё заработанное, как какую-то подачку. Вот был СССР, теперь Россия… Как там ещё дальше это государство называться будет, кто знает!.. А его просто списали сегодня за ненадобностью, как ненужный балласт, предварительно выжав из него всё, что было можно…
Эти мысли, да и тридцать лет работы на урановом руднике, даром не прошли. Со временем Нина заметила, Виктор стал иногда странно реагировать на действительность, будто и не узнает никого, даже её, порой спрашивал:
– Ты кто?
– Виктор, это же я – Нина!
– Да-а, Ни-на… Ты что ли?.. А они тогда кто?
– Кто они?
– Ну, эти, рулят которые сегодня…
– Демократы?
– Во-во – дерьмократы… Хотя нам теперь всё равно, что коммунисты, что антихристы…
– Витя, зачем ты так, не болтай лишнего!..
– Не буду…
В какой-то момент, он сел за руль своей Волги, поехал, – куда? зачем? – не помнит. Хорошо Нина рядом с ним была, на соседнем сидении. То ли переклинило что-то в голове, выжал Виктор газ до полика… и в бетонную стену прямиком, на таран.
Нина, хоть и перепугалась, но успела его тряхнуть так, что он очнулся. Затормозил. Остановился. И ещё долго сидел ошалевший, смотрел вперёд, точно в никуда. Совершенно не соображая, где он и что происходит. После этого машину они загнали в гараж, и Нина забрала у него ключи, спрятала от греха подальше.
Виктор сдавал буквально на глазах, буквально за месяц он из большого и сильного героя-шахтёра, превратился в сгорбленного старика, потерянного, вечно чем-то недовольного, хмурого. Через пару месяцев Виктор скончался от инсульта. Нина похоронила его со всеми почестями, как полагается герою. Сколько денег на книжке было, всё сняла, поминки справила, поставила на могилке оградку, памятник. Здесь же в оградке, место для себя предусмотрела. А когда гроб опускали, так завещала:
– Пожалуйста, меня потом вместе с ним положите, рядом…
После смерти Виктора, она тосковала сильно, из дома почти никуда не выходила, только по крайней необходимости.
Умерла, через год. Пришла к ней социальная работница, пенсию принесла. Сели чай пить, а Нина на двор за дровами вышла. Сказала женщине:
– Ты посиди немного. А я пойду дров принесу, подтопить надо котёл, зябко что-то.