В недолгом времени с того момента как Михаил начал работать у Ершовых, как-то тихо, мирно, и почти одновременно отошли в мир иной сначала матушка, потом и отец. Старший Городецкий при этом, честно и достойно выполняя свой отцовский долг, оставил Михаилу в наследство имущества на целых 42 рубля – деньги по тем временам немалые, однако и недостаточные, чтобы начать своё дело. Именно тогда в голове у юноши отчётливо отложилось, теперь жить ему самому – со своими заботами, самому задумываться всерьёз о будущем, самому готовить себе пищу, самому убираться дома, и, конечно, зарабатывать на хлеб насущный. Потому лучше ему пока держаться поближе к Ершовым, которые, видя усердие и старание молодого Городецкого, относились к Мише, почти как к члену своей семьи.
К тому же, в связи со всеми указанными выше обстоятельствами, Михаил уже всерьёз стал задумываться о женитьбе. Первый его брак с женщиной из небогатого мещанского рода Татьяной Васильевной хоть и получился поначалу счастливым – 29 ноября 1888 года жена родила ему сына Николая – однако, счастье продлилось недолго. В 1892 году Татьяна Васильевна заболела холерой и умерла в возрасте всего лишь двадцати семи лет отроду, оставив на руках Михаила четырёхлетнего малыша.
В том году по всему Обскому бассейну прокатилась страшная эпидемия холеры, болезни по тому времени мало изученной, но крайне опасной и, более чем в половине случаев, заболевание заканчивалось трагично. Предположительно зараза эта в Тобольск, как и в другие поселения Верхней Оби, занесена была переселенцами из Центральной России. Огромные количество последних скапливалось сначала в крупных населённых пунктах, а уже оттуда расходились по окрестностям в поисках постоянного места для устройства собственного жилья. А вызван был этот наплыв на обширные плодородные сибирские земли неурожаем в европейской части России.
Учитывая, что врачей в Сибири в то время катастрофически не хватало, болезнь распространялась с пугающей быстротой. В некоторых, большей частью низинных и заболоченных местностях, умирало до шестидесяти человек из сотни заболевших. По официальным данным, а скорее всего, данные эти были сильно приуменьшены, в 1892 году в течение лета холерная эпидемия только в Тобольской губернии унесла жизни более четырнадцати тысяч человек, практически одного из каждой сотни жителей.
Затрудняло положение и то обстоятельство, что гигиеническая культура населения губернии, особенно людей крестьянского сословия, и материальный уровень их быта оставляли, как говориться, желать лучшего. Михаил и сам, выезжая по торговым делам в окрестности Тобольска, был свидетелем, как крестьяне зачастую просто скрывали факты заболеваний в своём селении. Особенно это было характерно для старообрядческих поселений, жители которых принципиально не желали лечиться у медиков с их «погаными» снадобьями. В одной такой деревне он наблюдал однажды, как все жители при приезде добровольных медбратьев – студентов-медиков из Томска попросту разбежались по близлежащим окрестностям, в селении остался один только староста, который разводил руками и на все вопросы приехавших врачей мычал что-то невразумительное, вроде: «Дык… Ить… Так вот…».
По донесению участкового сельского врача из другой соседней деревни: «…жители бросили все занятия, пьянствуют и страшно буйствуют, никто не хочет хоронить умерших и даже делать гробов, так что всё это приходится исполнять одному старосте вместе с сотниками». Мужики, действительно, для профилактики болезни, большей частью, предпочитали выпивать с утра и вечером натощак по одной – две рюмки водки, притом, как их дворы и амбары быстро и нещадно зарастали навозом и бытовым мусором, который они не вывозили целыми неделями, а порой и месяцами. А воду для питья крестьяне набирали прямо из тех водоёмов, в которых их бабы стирали бельё, здесь же рядом купались их ребятишки. Ну как им было объяснить, что за опасности они подвергают и себя, и окружающих.
Любая беда обрастает страхами, что снежный ком снегом. Рассказывали в Тобольске и другие страшные истории. Якобы, в некоторых деревнях вверх по Оби по ночам раздавались выстрелы, это мужики, после принятого днём «лекарства», охотились на холеру. Та представала им в образе страшной старухи с вёдрами в руках. А бабы в то же время обходили кругом селение, нарядившись пострашнее, во всякое рваньё, шумели и кричали, отпугивая поветрие, впрочем, как и их мужья, тоже изрядно не трезвые. Некоторые села опахивали по кругу, а всех проезжавших в принудительном порядке окуривали дымом от костров, разожженных у поскотины. Кое-где пытались раскопать могилу волхитки и, уничтожив труп, не дать ей распространять болезнь по селу, а в некой деревне Половинка крестьяне собрались даже убить односельчанина и, тем самым, умилостивить ведьму. Всё это наваждение прекратилось с наступлением осенних холодов. Холера отступила сама так же нежданно, как и объявилась.
Похоронив жену, Михаил, сразу ощутил, как пусто и непривычно стало в доме, особенно это чувство не покидало его по-первости, пока Николаша, после похорон Татьяны некоторое время находился у её родственников. Когда же сын возвратился домой, за повседневными делами да заботами о нём, горе стало понемногу отступать, горевать просто не оставалось времени. С утра ему нужно было разбудить, одеть, накормить Николашу, потом передать его под присмотр няньке, обязанности которой согласилась исполнять за небольшую плату дальняя родственница его покойной жены – Настя Киселёва. Вообще-то Настя денег брать категорически не хотела, мол, за Николашей пригляжу, попутно по хозяйству чего сделаю, полы помою, а сама с детьми у вас столоваться буду… Но Михаил всё же настоял, ладно бы один раз помогла, а здесь – постоянно. Неправильно будет, если человек задарма работает, пусть даже и родственница, всё одно, не по-человечьи. Вот и приплачивал Насте немного, тем более что у неё семья небогатая, а ребятишек своих – двое, ей «лишняя» копеечка лишней не станет…
Собирается Михаил на службу, чай ему Настя согрела, пьёт Михаил, на блюдечко дует, баранкой закусывает. Своё думает. Николашка у него парень хороший, смышленый растёт. Хоть и малой, но уже теперь видно – толк с него, пожалуй что, будет. Вон они во дворе играют со старшим Настиным Женькой. Ровесники они. Женька покоренастей, а Николашка – повыше, в отца пошёл. Улыбается про себя Михаил, приятно в сыне своё узнавать.
А младшенькая Настина дочка, тем временем, с матерью на кухне, обед готовят. Пусть семья бедная, но Михаил против дружбы Николаши с Настиными детьми ничего не имеет, главное, что люди Настя с мужем хорошие, благочестивые, душевные. Спасибо, опять же, им за помощь. К тому же, родственники, хоть и дальние. Да и Николашке со сверстниками общаться нужно, так что пусть…
На обед Михаил домой возвратился, благо сегодня никуда не ехать, весь день на месте – в лавке. Пообедали они все вместе за одним столом – Михаил, Николаша и Настя с детьми. Михаилу снова в лавку идти надо, дел там невпроворот. Он Насте наказывает:
– Ты приглядывай за пацанами. Главное, чтобы со двора не бегали, там дырка в ограде есть, прямо к Курдюмке. Надо бы заделать. А то на речке всякое с мальцами может случиться, они ещё и плавать-то толком не умеют.
– Не волнуйся, пригляжу. – Настя согласно кивает головой. – А насчёт дырки – мужу скажу, заколотит её сегодня же досками… Ступай, ступай, не беспокойся, а то на службу опоздаешь…
– Пошёл…
Сразу после обеда хозяин Михаила прямо с порога огорошил:
– Ну, что, Михаил Иванович, дома-то всё нормально? За сыном есть кому ныне приглядывать?
– Да Настя Киселёва с ним нынче, родственница Татьянина.
– Ты вот что, Михаил, собирайся-ка в дорогу, на ярмарку на Нижегородскую. Кой-какой товар наш туда повезёшь – продашь. Да с тамошними купцами знакомство наладишь, надо кое-что и оттуда для торговли привезти, а то кончается у нас на складе. Я уже мужикам и всё, что на продажу грузить наказал, и список полный тебе составил, чего прикупить там надобно будет. Да и билет открепительный приготовил, вот, держи…
Михаил список взял товара, билет, читает: «Предъявитель сего Тобольский мещанин Михаил Иванов Городецкий, вдов по первому браку, вероисповедания православного, отпущен от Тобольской мещанской управы для жительства в разных губерниях, сроком от ниже письменного числа на один месяц.
Если же он в течение льготного месяца после сего срока не явится, то с ним поступлено будет как с бродягою…
Приметы: рост 2 аршин 9 вершков; волосы – светлые; брови – русые; глаза – серые; нос, рот, подбородок – обыкновенные; лицо – узкое».
«Х-м… надо же, узкое», – в зеркало глянул на себя краем глаза, да в улыбке расплылся, лицо в момент шире стало, опять на билет посмотрел, а там, как положено – подпись за мещанского старосту стоит, да печать казённая.
– Серьёзно как…
– А ты думал! Смотри, не забудь, там отметиться нужно будет и пошлину уплатить. А как оплатишь, дадут тебе марки: одну в Московском городском управлении, вторую в Нижегородском ярмарочном управлении. Ты их вот сюда прямо, на оборот-то, и приклей. Не потеряй. – Ершов наставляет неторопливо, с толком, с расстановкой, но его понять можно, дело-то серьёзное, денежное, да и Михаила в первый раз так далёко отправляет. – И штампы о прибытии там поставь, не забудь. В Шереметьевском подворье – в Москве значит, да ещё на ярмарке в Нижнем…
– Хорошо, Николай Александрович, всё исполню, ничего не забуду. – Заверяет Михаил хозяина, терпеливо выслушав длинные его, почти отеческие, наставления.
С ярмарки Михаил Иванович с прибылью вернулся, за что и хозяин его похвалил, но особо приятно ему было то, что приветливо приняла и Глафира Ивановна. Она, несмотря на возраст свой, по-прежнему все дела ершовские направляла, да всех сыновей контролировала. Женщина была строгая, улыбалась редко, а тут Михаилу такая милость – улыбнулась ему одобрительно, да внучке, тоже Глафире, которая тем часом здесь же рядом в лавке находилась, сказала ласково, – А ты, Глафирушка, присмотрелась бы повнимательнее к этому вот молодому человеку. Видно, что он со всех сторон положительный будет, чем тебе не партия?..