Джунгли и горы… А вот в Тобольске гор нет. Красиво всё это, наверное, и диковинно. Иван закрывает глаза, пытается представить снежные вершины Гималаев, джунгли, кишащие носорогами, медведями и кабанами… И засыпает, чтобы уже во сне картина обрела краски и звуки…
Как и брат, Иван Городецкий, на радость родителей, стал всё же московским студентом, но, увы, обучение его продолжалось недолго, в России наступил 1917 год, и в связи с известными развивающимися событиями, Иван был вынужден вернуться из Москвы в Тобольск.
А вскоре и Николай тоже вернулся на родину. Как он и обещал в письме брату, в октябре 1917 года Николай передал в Тобольский губернский музей некоторые экспонаты тропических растений и богатую коллекцию индийских монет…
Поначалу «весёлых» времен в Государстве Российском в самом Тобольске всё было достаточно спокойно. Новая власть шествовала триумфально и утверждалась в основном по железным дорогам, а ближайшая из них находилась от Тобольска более чем в 260 верстах. Поэтому даже о приходе к власти большевиков в городе стало известно только спустя почти две недели после самого события в Санкт-Петербурге.
А незадолго до того, ещё в августе, по решению временного правительства, в Тобольск был сослан свергнутый Российский Император Николай II вместе со всей семьёй. Первые месяцы в Тобольске жизнь сосланных венценосных особ была достаточно размерной, как писал сам Император – «нам здесь хорошо – очень тихо… – Хотя, он же очень эмоционально комментировал в своих дневниках, доходящую до него извне информацию, – Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве! Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени».
Иван с Николаем часто слышали дома, как мать за обедом рассказывала Михаилу Ивановичу:
– Государя с Государыней, да с ребятишками в губернаторском доме поселили, на втором этаже. А на первом – слуги живут, да столовая… Караульные там статные такие, они рядом в доме Корниловых живут, говорят, не штабисты, а самые, что ни на есть боевые солдатики. У многих по Георгию на груди, да не по одному… Вежливые… Народ идёт мимо, у дома останавливается, шапки снимают, на окна крестятся, а они так по-доброму: «Проходите, проходите… Запрещено здесь стоять…». А вчера, на Рождество Богородицы, их на службу в Благовещенскую церковь водили, всей семьёй…
Вот как описывает эти дни в своих мемуарах князь Феликс Юсупов: «Поначалу условия содержания царской семьи были сносные. Охранники вежливы, а начальник охраны, полковник Кобылинский, искренне привязанный к государям, делал для них всё, что мог. Но после октябрьского переворота «солдатский комитет», так сказать, обесправил его, и узники стали подвергаться унижению и оскорблениям. В феврале 18-го армия было демобилизована, прежние солдаты охраны сменились новыми – наглецами и подонками. Положение заключенных становилось с каждым днем всё хуже».
Действительно, вплоть до февраля 1918 года новая власть не проявляла никакого интереса к царствующим особам, наверное не до того было. Но в феврале почти одновременно большевистские советы Екатеринбурга и Омска вдруг вспомнили о царственных узниках и обратились к Свердлову с предложением, перевести царскую семью именно к ним – одни в Омск, другие в Екатеринбург. А после 26 марта 1918 года, когда в Тобольске была окончательно установлена Советская власть, из Омска в Тобольск прибыл комиссар Вильгельм, он же Василий Дуцман. Поначалу новый комиссар никак не вмешивался в события, ограничиваясь надзором за царской семьёй, но после разгона прибывшими под руководством Демьянова и Дегтярёва красноармейцами земской и местной управы, в городе был переизбран Совет. Император так упоминает об этом в своих дневниках: «Утром слышали со двора, как уезжали из Тобольска тюменские разбойники-большевики на 15 тройках, с бубенцами, со свистом и с гиканьем. Их отсюда выгнал омский отряд!».
Однако смута на этом не успокоилась, 31 марта в Тобольск прибыл второй отряд из Екатеринбурга под командованием комиссара Заславского, который тоже заявил свои права на «охрану» царствующих особ. Но чуть позже, во время этого конфликта в Тобольск во главе ещё одного отряда численностью более полутора сотен человек прибыл комиссар ВЦИК Яковлев. Ему в течении короткого времени удалось взять отряды красноармейцев под свой контроль и даже изгнать Заславского.
Всё это как-то плохо укладывалось в голове у Ивана, да и отец с Никол-кой тоже нервничали, ходили хмурые, совершенно не понимая, чем это всё закончится. И только Глафира Николаевна пыталась по-женски успокоить их: «Авось, всё образуется…».
Но в апреле по городу прошёл слух, императора с семьёй большевики куда-то срочно вывезли, как позже выяснилось – в Екатеринбург, а ещё позже стали говорить и вообще ужасное, – будто большевики расстреляли всю семью, даже детей. И спрятали их останки в каком-то потаённом месте. И верилось, и не верилось. Даже спокойная обычно Глафира Николаевна крестилась на икону и с ужасом в глазах спрашивала: «Господи, да что же это делается-то? Что же?..».
В ноябре 1918 года в Омске Верховным правителем России был провозглашен адмирал Колчак. И снова город полнился слухами, теперь уже о том, что войска красных разгромлены по всему фронту, и Россия от Урала до Тихого океана освобождена от большевиков. Обсуждалось дальнейшее наступление на Москву.
Вскоре и в Тобольске появилась новая «старая» власть. Казалось, всё возвращается на круги своя. В честь победы указом Временного Сибирского правительства были учреждены два ордена: «Освобождение Сибири» и «Возрождение России», по слухам, награды эти были изготовлены из чистого золота и украшены драгоценными камнями, хранились награды в Тобольске, а осенью 1919 года их собирались вручать самым достойным представителям Белого движения.
Как-то воспрянули духом и Городецкие. Особенно Николай, его новая власть назначила в следственную комиссию по убийству царской семьи. Целыми днями он бегал, разговаривал с людьми, копался в документах, что-то выяснял, словом оживлён был необычайно, как человек, истосковавшийся по делу, теперь у него снова появилось внутреннее ощущение своей нужности, а по вечерам Николай делился с родными результатом расследования:
– Представляете, из Екатеринбурга сегодня сообщили, при осмотре «Ганиной Ямы», обнаружены обгоревшие вещи и драгоценности царской семьи, а ещё кусок человеческой кожи и вставная челюсть доктора Боткина… А в доме Ипатьева по Вознесенскому проспекту – личные вещи, иконы, книги… Там же на первом этаже в одной из комнат на полу и стенах – замытые пятна крови и пулевые отверстия от «Маузера», «Браунинга», «Кольта»…
К слову, именно материалы этой следственной комиссии сохранились в комплексе следователя по особо важным делам при Омском окружном суде Н.А. Соколова, и находятся на хранении в ряде архивов России, США, Великобритании.
Все слушали Николая и воспринимали каждый по своему, отец – задумчиво, словно что-то пытался свести воедино, иногда переспрашивал Николая:
– В шахте точно останки Романовых?
– Говорят так, да и вещи личные…
Глафира Николаевна, крестилась и молча вздыхала, а Иван слушал брата заворожённо, как в детстве, только что рот широко не открывал, да и в глазах не было уже того наивного детского восторга.
В начале осени 1919 года Тобольск посетил сам Верховный. Говорят, побывал на могиле епископа Гермогена, в гостях у нынешнего епископа Иринарха, в Тобольском Губернском музее… А когда Верховный выходил из Софии, по-военному статный, в парадном кителе с наградами, вот только глаза – Иван сразу обратил внимание – у Колчака были какие-то усталые, обречённые…
Это можно было понять: накануне, в августе, к городу подступила 1-я стрелковая дивизия Блюхера, и командующий 1-й Сибирской армией генерал-лейтенант Анатолий Пепеляев объявил эвакуацию всех гражданских учреждений. Сохранилась телеграмма управляющего Тобольским отделением государственного банка, в коей чиновник выражает беспокойство по поводу эвакуации всех ценностей в Сургут, вот её текст: «Этот город находится на расстоянии пяти верст от пристани, сообщение на лодках в которых придется перевозить массу ценностей, в том числе много звонкой монеты. Город представляет рыбачий поселок с 1100 чел. жителей, ни одного каменного здания; ценности для безопасного хранения сложить негде. Возможность быть оставленными со всеми ценностями, имуществом и служащими на пустынном берегу Оби при военной охране всего 30 человек вынуждает нас решительно доложить о том, что за сохранность находящихся в нашем ведении ценностей мы поручиться не можем… Настоятельно ходатайствуем о направлении всех учреждений министерства финансов на пароходе „Иван Корнилов“ в Омск».
Но, несмотря на предостережение чиновника, пароходы отправились по Иртышу и Оби в Томск. Среди них был и пароход «Пермяк», на котором под охраной офицерского отряда штабс-капитана Киселёва находились драгоценные реликвии сибирского белого движения и церковная утварь. Зима застала экспедицию в пути. Киселёв приказал спрятать опломбированные ящики на высоком берегу у села Тундрино. Из дальнейшего известно, что до Томска пароход так и не дошёл, а самих сокровища с тех пор никто никогда больше не видел.
22 сентября 1919 года город был освобожден от колчаковцев, и в Тобольске вновь установилась Советская власть…
С этого момента в судьбах Городецких возникает много белых пятен. Документов этого времени почти нет, лишь даты на некоторых фото да на стихах Ивана Городецкого, а ещё мои догадки и предположения.
Знаю точно, с приходом красных в октябре 1919 года Городецкие на пароходе покидают Тобольск. По этому поводу у Ивана есть щемящее душу стихотворение «Отъезд», датированное тем же годом:
Еду. Скорбь туманит очи.
Грудь пуста. Душа без сил…
Светлый сумрак летней ночи
землю жаркую покрыл…
Милый город, озарённый
убывающей луной,