А отец всё говорил и говорил что-то мне, сёстрам, перепрыгивая с одной темы на другую, словно боялся чего-то недосказать. Рассказывал увлечённо, как он строил эту дачу, как поднимал огород на здешних камнях у самой речки Бирюсы, сколько земли сюда перевозил, сколько ещё собирался здесь построить – и большой гараж для своего небольшого грузовичка, который приобрёл недавно, и просторную летнюю кухню рядом с баней, и небольшой магазин…
Рассказывал, словно подразумевал между строк, вот построю я всё это, а кому оставлять?.. Не девчонкам же! Но я, как мог, старался уйти тогда от этих разговоров… А в голове настойчиво вертелось: «Кому? Да кому угодно, только не мне! Я уж точно не собираюсь переезжать сюда, вступать в права наследства на всё это натуральное хозяйство – с домом, с баней, с огородом, да ещё и с магазином в перспективе». Наверное, даже наверняка, тлела тогда ещё в душе моей обида на отца, да и слишком далёк я тогда был от всего этого, от такой вот осёдлой жизни, меня все время тянуло куда-то в новые места открывать для себя что-то новое. А он убеждённо, как о чём-то глубоко нажитом и твёрдо осознанном говорил мне о земле, о нашем неминуемом родстве с ней матушкой, но никак, даже очень отдалённо, не мог представить я себя таким же вот привязанным к одному месту. Слишком уж далека была моя тогдашняя дорожно-кочевая жизнь от окружающей его деревенской идиллии.
Да и волновало меня совершенно иное. Честно говоря, тогда я так и не получил ответа на свой главный вопрос, с которым к нему приехал – почему он от нас тогда ушёл, почему бросил? Прямо спросить его об этом я не решился, а разговоры наши, хоть почти и подходили к этой главной теме почти вплотную, но, будто, натыкались на некую невидимую грань и останавливались на полпути. Сейчас я почему-то думаю, он и сам, вряд ли бы мне ответил тогда на мои вопросы, просто не знал бы, что ответить, и, прежде всего, пожалуй, самому себе.
Расстались мы тогда с отцом нормально, не врагами, но и, точно, не друзьями… Хотя я чувствовал, что ему очень хотелось изменить эту ситуацию, да и сам я был не очень-то ей доволен, хотелось прояснить всё, определиться окончательно, но поделать с собой я ничего не мог, грань удерживала, вопросы так и не были заданы. После этой поездки у меня как-то само собой написалось стихотворение, которое я назвал «Таёжное», вот оно:
В беде не лицемерят и не лгут…
Пускай, порыв мой десять раз нелеп —
Я подал руку своему врагу
И разделил с ним свой костер и хлеб.
Но не пытайтесь нас объединять:
Мы дале спор продолжим вековой, —
Мой враг обсох у моего огня,
Мой враг окреп от хлеба моего…
Впоследствии я много думал об отце, меня опять тянуло к нему в Красноярск, вопросы снова и снова возникали в моей голове, опять необходимо было получить на них ответы, но как-то всё не случалось…
И вот, лет через десять после этой нашей встречи, на заводе у меня образовалась командировка в ту сторону. Случайно ли, но буквально накануне этой поездки я получил известие от брата отца, оказывается, отец умер и похоронен там, в Верх-Бирюсе, где он последнее время обитал почти безвыездно. Жил на своей даче, что-то всё время строил, немного занимался коммерцией, ловил хариусов и топил по субботам баню…
В Красноярск мы решили ехать на «Волге» с Владимиром. Юра и Полянов к тому времени на заводе уже не работали, и из всего «экипажа» нас «иногородних» теперь оставалось только двое. Погода была не самая удачная для подобных поездок, после Крещения морозы стояли под 40, и в воздухе повсеместно висела густая морозная дымка, деревья повсюду оделись в серебряные игольчатые шубы, и потепления в ближайшее время не предвиделось. Однако суровая служебная необходимость и приказ нашего строгого директора заставляли тронуться в путь.
– Поди, не замёрзнем. – Владимир задумчиво поморщился. – Я радиатор дополнительно утеплил, антифриз залил, да и лампу паяльную взял на всякий пожарный…
– Будем надеяться… – Я расстегнул свой пуховик, печка в «Волге» работала исправно, в салоне было тепло, даже жарковато, но приходилось терпеть, по такой погоде форточку не очень-то откроешь. – Хотя пилить туда – больше тысячи вёрст, считай…
– Да, за тысячу. – Согласился Володя, и мы тронулись.
Практически всю дорогу, Владимир ехал на удивление спокойно, не то чтобы тихо, но и не торопился.
– По такой погоде, Серёга, не дай Бог, что случиться с машиной. Встанем где-нибудь в степи, ни один чёрт не остановится. – Объяснил он. – Так что, тише едешь, дольше будешь…
– Да вы – философ, батенька! – В тон ему попытался пошутить я.
– После третьей обыкновенно…
– Насчёт третьей – довезёшь, тогда поглядим…
– Гляди – не гляди, тыща вёрст впереди!
– О, ещё и поэт, однако…
– Не обзывайся…
Так мы с ним трепались, практически всю дорогу, и ни о чём вроде, но Владимир сам меня попросил об этом, когда ещё отъезжали, – Ты главное, со мной разговаривай. Дорога дальняя, не ровен час засну.
Потому, говори что хочешь, хоть песни пой…
– Уговорил, щас спою…
Доехали мы достаточно быстро, часов за двенадцать, со всеми остановками на обед и по другим путевым делам. Курили на ходу, но форточку открывали только, чтобы сигарету выбросить, если постоянно её открытой держать – холодно. Да и мело от души, хорошо хоть на обочинах сугробов не было, дорогу не переметало – весь снег ветром в поле стягивало. Иначе…
Кто-кто, а я слишком хорошо представлял, насколько коварна позёмка в поле. Как-то однажды на охоте, я в азарте ушёл далеко в сторону от машины по заячьему следу. Местность была холмистая, один холм перешёл, второй… а потом со счёту сбился – то ли через три холма прошёл, то ли через четыре… В аккурат здесь и потянуло. Спереди след заячий замело совсем, почти не видно, оглянулся – а и мой след на глазах затягивает. Понял, возвращаться надо, иначе к машине не выйду. Вроде и в обратном направлении пошёл, один холмик перевалил, второй, третий, четвёртый… – нет машины. Честно скажу, испугался. Присел, думаю, а дальше-то куда стопы свои направить, так ведь забреду чёрти куда, до ближайшей деревни километров сорок, местность мне незнакомая.
Благо вспомнил, что я не просто человек, а человек с ружьём на плече. Ну и стрельнул вверх пару раз. Мужики, которые со мной были, услышали и в ответ сигнал подали. Оказалось, дорога-то за холмом была, где-то с километр я уже от машины вверх ушёл. Хорошо, что так всё закончилось…
Свои командировочные дела в Красноярске мы с Владимиром сделали быстро. Пока я бегал – оформлял бумаги, он всё, что мог в машине проверил и перепроверил раза на два. Спасибо и хозяевам, позволили нашу «Волгу» в тёплый бокс загнать. Вечером встретились с Володей в гостинице и решили – выспимся хорошо перед дорогой, а завтра обратно домой.
Гостиница у фирмы, в которую мы приехали, была своя – ведомственная, небольшая, но довольно уютная, комнатка на двоих с телевизором, телефоном, санузлом и душем, была и электрическая плита, на которой вполне можно было разогреть купленные в близлежащем магазине куриные окорочка-гриль и вскипятить чайник. Естественно, под такую закуску после долгой дороги и не менее утомительного дня была у нас с Владимиром и вторая, и третья, а потом и разговор по душам.
– Заказ на печать этикеток я, конечно, оформил, пока на полмиллиона штук.
– Отчитывался я перед ним. – Да только сомневаются что-то хозяева фирмы, что долго так проработаем. Москва не даст…
– А чё так?
– Да они попытаются сейчас все заказы на столичные фирмы повернуть, те, что под боком да под ними лежат…
– Неужели выгоднее этикетки из первопрестольной везти, чем здесь, у нас в Сибири печатать? – искренне удивлялся Владимир – Не выгоднее. Ты сам прикинь, только один транспорт во что вылезет. Да и заказывать они предлагают партии не в полмиллиона штук, а раз в десять больше, чем у нас месячная потребность. Им-то, конечно, машину печатную десять раз заново не настраивать – раз отладил, а там гони да гони. А нам на складе держать такое количество сразу мёртвым капиталом – это деньги из оборотки на полгода изъять… Да и вообще, всё гораздо проще, приобрёл какой-нибудь брат или сват чиновничка из нашего департамента дорогую импортную пяти-красочную печатную машину, скажем германскую или японскую, производительность у неё огромная, а загружать как-то надо. Вот и собирают всё туда со всей России-матушки… А чиновник тот, неужто он не порадеет родному человечку. Вот ты бы отказал своему родственнику?
– Не знаю… – Владимир честно пожал плечами. – Может, и не отказал бы. Только сначала надо на том месте оказаться…
– То-то и оно, все мы так: возмущаемся, критикуем, машем руками у себя на кухне, а дойдёт до дела, нас не слышно и не видно. А уж коли самим выпадает, то и мы не лучше того чиновничка…
– Да-а… Россия…
Здесь же за хмельным делом, вспомнилось мне про отца, что даже на могилке его не пришлось побывать…
– А родственников-то здесь не осталось что ли? – Поинтересовался Владимир.
– Дядька, брат отца, в Абакан переехал. Здесь только сёстры. Только мы с ними связь не поддерживаем, даже адреса их толком не знаю…
– Во, как! – Владимир тоже слегка захмелел. – Ну и давай доедем до этой самой Верх-Бирюсы, лишняя сотня километров для двух дураков – не крюк!
– Доехать-то не проблема. А бензин как спишешь потом?
– Нашёл проблему! Странный ты больной, кто засекал, сколько мы по городу с тобой кругов намотали, чтобы все бумажки оформить!? Так что, давай добежим! Отец как-никак…
– Да я-то не против, тебя грузить не хочется.
– Так, и мне не в напряг, подумаешь три часа потеряем…
– И то верно, давай! Когда ещё здесь побываю…
Как говорится, мужики сказали, а поутру проснулись они трезвые и вспомнили, всё что наговорили, хочешь – не хочешь, надо делать, иначе друг перед другом стыдно будет.