Там, за сайдинговым забором – небольшой частный заводик, достаточно процветающий. Только процветание это, скорее, редкое исключение как для окружающего пейзажа, так и для их небольшого провинциального городка…В основном же, здесь вокруг – здания, полуразрушенные, недоразобранные, стоят ветшающими памятниками-остовами из несущих бетоноконструкций.
Точно поселилась тут какая-то тоска по прошлой жизни, настоянная на этих вот старых тополях, на этом полном ощущении убаюкивающего безвременья. Может потому-то и притягивает Гадючье болото, точно магнитом, тех людей, которые по циничному замечанию одного из идеологов нынешних горе реформ, «не вписались в рынок».
Это там, в само́м городе, где-то в жилых кварталах его что-то постоянно да происходит. Может и не совсем то, чего желалось бы простым рядовым горожанам, но всё же происходит. Особенно сейчас, когда творится вокруг одна полная неразбериха и сплошное безвластие. Кажется, только-только выборы в местную думу прошли, старую переизбрали с треском, а новая ещё не вступила в свои законные права, но никак не покидает Калину Ивановича чувство – и не только его – странная какая-то эта новая дума – не городская, не местная, не для горожан…
О чём эта дума думает, какие опять новшества людям готовит?.. Неужели не видят, в городе сегодня ни одно промышленное предприятие толком не работает, зато, что ни день – очередную ленточку режут, какой-нибудь новый магазин с помпой открывают – будто старых мало – по́лки от разных товаров ломятся: рынок!.. Покупай-не хочу! Или не могу… Да и было бы на что. Зарплату людям месяцами задерживают, а если и дают какие копейки, то тут же всё сразу за жилье уходит… Куда деваться, не оплатишь – обрежут тебе свет или воду, да ещё и судебных приставов нашлют. Как дальше людям жить?..
Хотя, если, справедливости ради, те же девяностые вспомнить, теперь хоть и мало, но всё же деньгами отдают, выбор у человека есть, на продукты те копейки потратить или коммуналку оплатить. А было время, Калина Иванович помнит, все предприятия на бартерные взаимозачёты перешли, чтоб налоги не платить. Деньги вообще из оборота куда-то пропали. Вот и взяло руководство комбината – да и других предприятий – моду людям зарплату выдавать, чем Бог послал, точнее, чем партнёры рассчитались. Получит человек три ящика, скажем газировки, куда её? Самому пить – обопьёшься! Вот и идет с ней на базар… Таким образом народ к рынку приучали, что ли… Обменяет горе коммерсант там несколько бутылок газировки с другим таким же «продавцом» на палку колбасы… – ба-артер!
Карточки ещё тогда на комбинате ввели, по ним в магазине комбинатском, который специально для этого в бомбоубежище оборудовали, можно было зарплату выбирать товарами, полученными по бартеру. Заходишь в бомбоубежище, а там почти вся площадь заставлена всякой всячиной – плитка керамическая, ящики с консервами, упаковки конфет шоколадок… носки. Помнится, как-то Калина Иванович решил зарплату отоварить, много у него на карточке накопилось. Жену с собой прихватил, она лучше знает, что дома нужнее. Ходили, ходили по бомбоубежищу, пасты стиральной набрали, конфет, консервы… ещё-то чего?
– Слушай, – Калина Иванович Людмиле кивнул. – Вон носки лежат… У меня-то почти все поизносились.
– Давай возьмём. – Согласилась Людмила.
Ну и взяли сразу с запасом – тридцать пар! Он тогда эти носки лет пять изнашивал – никак износить не мог…
Ещё, ко всему прочему, конец сентября выдался нынче какой-то затяжной и промозглый. И в головах людей, и в общей логике их поступков царит сплошное осеннее обострение, и какая-то беспричинная озлобленность. Вот, недавно – с какого спрашивается перепуга? – кто-то слил целую ассенизаторскую машину жидких вонючих отходов прямо в окно строящегося коттеджа бывшего городского главы, подъехали ночью к недостроенному дому, вставили сливной шланг прямо в форточку и всю машину целиком выкачали. Мол, вот тебе довесок, к тому, что уже из казны наворовать успел… Может и воровал, конечно, но зачем же дом портить, дерьмо в форточку лить!?
Или взять митинги эти постоянные у здания городской администрации… Каждый раз, когда через город едет, возвращаясь с работы, видит Калина Иванович: вот они, стоят болезные. Соберётся человек сто и простаивают днями с плакатами и транспарантами – других забот у них что ли нету, как под окнами администрации стоять? Вчера против прошлых правителей стояли: «разрушили…», «порастащили…», «москвичам сдали…», сегодня – против нынешних, вновь избранных… Толку от этих стояний нет, а движению мешают. К слову, вот ещё одна причина, чтобы ездить по обводной.
Самое печальное, что есть во всём этом народном протесте, в стоянии у здания администрации своя сермяжная правда – и порастащили, и сдали… и нынешние, что теперь в депутаты повылазили, из той самой команды засланцев-федералов, что комбинат разорили – теперь вот, как бы в местные прописались и до города добрали́сь. Зачем бы им город?..
Хотя, по справедливости разобраться, вроде, рано говорить, эти-то, вновь избранные, ещё и сделать ничего толком не успели… Только, нагребут ещё под себя – какие их годы! – в этом-то у Калины Ивановича сомнений почему-то нет, иначе зачем бы во власть лезли. Всё нынче как-то так, единым днём люди живут – «под себя», а что там после нас будет – никого не тревожит. Потому как, а будет ли оно вообще это «после»?..
Поиссякла как-то вера у людей, что здесь, в их глухой провинции, жизнь может когда-то поменяться в лучшую сторону. Зато сколько уже поменялось и градоначальников, и чиновников, и депутатов, только за последние-то годы… и в девяностые, и в начале двухтысячных… а света, даже на центральной городской улице, как не было, так и нет. Начальства развелось – на каждого работягу человек по пять, а лампочку по-прежнему вкрутить некому.
По случаю Яшино письмо с горечью вспомнилось: «О чистоте новозеландских улиц, газонов, парков скажу образно: в сточных водах, даже после первых капель дождя, можно бельё полоскать. А в Окленде с населением более миллиона человек на весь город одна единственная лужа… Хотя дворников здесь ты не встретишь, изредка на городских улицах можно увидеть человека-пылесос. Но всё чисто и убрано, что у тебя дома. Потому, наверное, и люди здесь столь улыбчивы и вежливы, так доброжелательны и приветливы друг с другом. Чистота, она невольно к вежливости и приветливости располагает…». Что ж, там, в Новой Зеландии, наверное, располагает, Якову, как говориться, виднее…
А здесь в городе – Калина Иванович никак понять не может – сами живут, здесь же сами и гадят: замусорили все улицы, все подъезды домов пачками своей предвыборной макулатуры завалили – газеты, листовки, буклеты… «нашему городу достойное будущее», «всё для людей», «всё для моего города»… Моего… Посмотришь на их «портреты» – сказать бы порезче, да неудобно, депутаты как-никак… – понимаешь: этим до народа дела нет, эти под себя гребут, руки у них так повёрнуты. Или, может, мозги… Впрочем, как известно, одно другого не исключает, не зря же сказано, разруха начинается в головах. Однако, раздумья – раздумьями, а убрать всё это безобразие некому, поначалу жильцы на мусорку относили, теперь и они попривыкли, плюнули, сколько ни убирай, всё одно – следом снова натащат…
Да-а… В городе, конечно, что-то происходит… Зато здесь, на Гадючьем болоте, день изо дня перед глазами Калины Ивановича один и тот же сюжет прокручивается. На работу он, по старой советской ещё привычке – годами так сложилось – обыкновенно приезжает рано, часам к семи, а то и к половине седьмого. Как бы то ни было, а посмотреть надо, всё ли ладно, всё ли своим чередом идёт-движется, если даже стоит.
Опять же проследить надо, чтобы кочегар у кочегара вахту должным образом принял. Чтоб всё обсказал сменщик сменщику: как котёл работает, нет ли каких новых проблем. Старых-то полно, пересчитать пальцев на обеих руках не хватит… Узнать опять же надобно: сколько пару за сутки израсходовано – на себя, на сторону… И всё это обстоятельно, неторопливо доложить, как он, Калина Иванович, то любит.
И смысл в этом сложившемся порядке видит он самый что ни на есть необходимый: оборудование всё старое, зима, вот она, на подходе… Это сейчас ещё – пока ночью ниже минус пяти не опускается, а днём и вовсе плюсовые температуры стоят – если и потёк котел, потушить его можно, и ремонтируй спокойно, не торопясь. А зимой как? Когда за минус двадцать на улице! Тут всю систему слить нужно обязательно, иначе так перемёрзнут коммуникации, а то и трубы порвёт – до весны не расхлебаешься…
Уж он-то, Калина Иванович, знает, проходил это. Когда весь город разморозили из-за разгильдяйства и несогласованных действий руководства местной ТЭЦ и администрации города – это ещё когда он в институте учился. Одни сказали, что неполадку быстро устранят, другие распоряжение дали – воду не сливать. И это в сорокоградусный мороз! Бегали тогда они – студентики вместе с преподавателями с паяльными лампами по институту, трубы отогревали… А сколько регистров отопления поменяли, которые размёрзлись. Чугун, как картонка рвался ото льда – такая силища! Как потом им преподаватель по сопромату говорил назидательно: «Вот вам яркая иллюстрация законов физики!»
А после окончания института, сколько производств за свою бытность он запустил, когда работал здесь – начальником цеха на огромном некогда химкомбинате. И там во время пусков многого понасмотреться пришлось, разные ситуации бывали…
Да-а, был здесь комбинат… Мощнейший, закрытый, оборонный! Практически весь город за счёт этого комбината жил. Теперь, остались от комбината вот такие островки, как эта небольшая котельная, которая работала, ещё на памяти Калины Ивановича, целиком на всё производство товаров народного потребления, и здания обогревала, и всю технологию паром снабжала, и пара в техпроцесс шло немало…
Да-а, было время!..
Это сейчас вон Васька, сменщику своему Афанасию Григорьевичу – правда это он для Васьки Григорьевич, а для него, Калины Ивановича, как есть, Афоня, слава Богу, не первый год друг друга знают – докладывает, сколько он за смену соседям гигакалорий отдал на технологию. Забавно на них смотреть со стороны. Васька – худой, жилистый, весь как на шарнирах собранный, импульсивно жестикулирует руками для выразительности, Афоня – тоже сухой, роста небольшого, но на вид вполне серьёзный мужик, через очки на Ваську в упор смотрит, мол, чего ты мне тут парень втираешь-то, без тебя сам всё вижу…