Так уж у Калины сложилось – в силу его характера, воспитания ли – учиться он предпочитал самостоятельно, чтоб всё досконально узнать и понять. Как работает? Почему нужно делать так, а не иначе? И всё это в независимости от того спросят с него учителя потом или нет. Знал, в конце концов, с каждого спросится. Так и батя его сызмальства приучал. Мол, присматривайся ко всему, примечай всё, смекай, что к чему, в жизни авось и пригодится. Вот он и смотрел сперва, как люди делают, уяснить пытался, почему именно так, а не иначе, почему именно в таком порядке. Потом, когда понимание приходило, сам пытался повторить увиденное. Сделать так, чтоб не спеша, чтоб аккуратно, чтоб надолго.
Особенно шибко интересовало Калину железки разные – всё, что касалось работы механизмов, машин; всё, что так или иначе руками делается. И в институте, недаром его в слесарку тянуло. Петропавлович и Поллитровыч, как он потом понял, люди редкостных качеств были, настоящие мужики. И специалисты они отменные: Пётр Павлович – сварной, как говориться, от Бога; а Поликарп Петрович – слесарь и токарь наивысочайшей квалификации. Такие штуки на стареньком токарном 1А616, сделанном ещё на московском заводе «Красный пролетарий», он вытачивал – залюбуешься!.. Без всяких там нынешних пультов ЧПУ.
Вначале Калина заходил в слесарку в свободное от учёбы время частью по делу, частью по «личному интересу» – просверлить ли что-то, железку какую по мелочи проточить для хозяйственных нужд – Петропавлович с Поллитровычем ему дозволяли, видели, парень старательный и дело слесарное ему к рукам. Потому и к станкам его допускали.
А то и просто заходил, посидеть – послушать мужиков. Слушать людей знающих, опытных куда как интереснее, чем самому что-то рассказывать. Это Калина знал. Бывает, что некоторые говорят сплошным потоком, слова не вставить, а если даже скажешь что, так понимаешь, говорящий кроме себя ничего не слышит. Словно глухарь на токовище. Это ещё отец ему в детстве объяснял, есть у глухарей такая особая косточка в ухе, и когда они токуют, косточка это барабанную перепонку птице перекрывает, потому глухарь и не слышит ничего. В этот момент охотник к нему близко на выстрел подойти может… Поэтому слушать и слышать – дар великий. И если тебе дано, много полезного по жизни узнать можно.
Со временем прижился Калина у Петропаловича и Поллитровыча. Пригляделись к нему мужики, оценили старание, и Петропавлович, на правах старшего, помог пристроиться Калине в слесарку лаборантом. Калине только польза от этого, деньги, хоть и небольшие, но ему не лишние, не с родителей же всё время тянуть, они и так уже старенькие, впору уже самому им помогать. А подрабатывать в институте, так тогда многие студенты в разных лабораториях подрабатывали. И здесь у Петропавловича с Поллитровычем тоже официально – «лаборатория по механическому обслуживанию институтских лабораторий», так прям и записано в штатном расписании.
Видят мужики – паренёк Калина нормальный, от работы не бегает, да и рукаст, даром, что из деревни, ну и сходил Петропавлович в учебную часть, попросил за парня. В учебной части тоже с пониманием к этой его просьбе отнеслись, – Пусть подрабатывает. Но, только чтоб после занятий!
– Знамо дело, во время занятий я его сам из слесарки метлой поганой выгонять буду! А так… и нам с Поллитровычем – подспорье будет. А то стары мы уже, зрение вон никакое…
– Зрение-зрением, зато руки золотые…
– Ну да, зо-ло-тые – зо-ло-тые… по-зо-ло-ченные…
– Всё б тебе, Пётр Павлович, на себя наговаривать. – Улыбнулась Людочка – молоденькая секретарша из учебной части. – Вы у нас с Поликарпом Петровичем – мужчины ого-го!..
– Были ого-го лет этак …надцать тому… а теперь одно «го» только и осталось…
– Скажете тоже…
Скромничал он, конечно. Залюбуешься, например, смотреть, как Пётр Павлович трубу заваривает. Кусок трубы в системе отопления прогнил совсем – свищ на свище – вот и нужно новый вварить. А труба прямо по полу лежит, и снизу к ней совсем не подлезть. Как быть? Да просто. Вырезает прогнивший кусок, торцы зачищает, потом отрезает из новой трубы кусок точно по размеру, у него с обеих сторон сегменты срезает под углом примерно 45 градусов, вставляет кусок на место и нижний швов изнутри трубы проваривает, получается, что варит-то он сверху – удобно, никаких проблем. А потом сверху вырезанные сегменты на место вставляет и обваривает их – опять же сверху – вот и всё, труба как новенькая! Называется операционная сварка. Калина сам сразу до такого не додумался бы, а так, посмотрел, да и взял на вооружение, теперь он и сам всегда так делает. Спасибо Петропавловичу.
А ещё помнит Калина, как однажды отчитывали его Поллитрович с Петропавловичем на пару, когда он гайку сдуру перетянул, да ещё и резьбу на длинной шпильке сорвал, в конце – и шпильку обломил, так, что её потом рассверливать пришлось, чтоб выкрутить из блока, – Не руки у тебя, Калина, чисто оглоблины. Тут не силой надобно, нежностью! В аккурат, как бабу!.. А ты… блин… дорвался и рад тянуть во всю ивановскую… Ильюша блин Муромец, крестьянский сын… Не успел с печи спрыгнуть, как уже лавку проломил! Кто ж так крутит-то… Кто ж так тянет!.. Э-эх, молодёжь…
– Я ж потихоньку. – Оправдывался Калина.
– Потихо-оньку! – передразнил язвительно Поллитровыч. – Тут усилие на «плечо» должно быть не более… столько-то, столько-то… килограмм сил на сантиметр квадратный… – И далее как по тексту «Справочника машиностроителя» шпарит…
Сначала Калина думал, от фонаря шпарит старый, рисуется перед ним, однако потом многие его подобные изречения с этим справочником самолично сверял, нет, не ошибается Поллитровыч ни на килограмм, ни на сантиметр, будто помнил он этот справочник наизусть, как прилежный школьник таблицу умножения.
– Запомни, Калина, нельзя гайки перетягивать, нигде и никогда. Резьбу сорвёшь, новую такую же на эту деталь уже не нарежешь.
– Да-а, твои бы слова, Поллитровыч, да руководителям страны нашей в уши. – Подакивал Петропавлович. – А то крутят, крутят гайки – скоро так уж закрутят, что у людей точно не только резьбу, но и крыши посрывает…
…И снова, и снова в голове у Калины Ивановича слова старичков, словно разговаривает он с ними, советуется, свои мысли с ними соизмеряет: «Э-эх, дорогие мои старички, на сегодняшних бы правителей вы посмотрели… Не то что резьбы, уже и терпеж весь у людей давно закончился, а там вверху всё тянут и тянут упорно ключом да ещё и с трубой на него надетой, так поджимают, что всё вокруг пищит. И когда уже успокоятся-то? Когда насытятся!?».
Но самый, пожалуй, впечатляющий урок для Калины случился, когда зашёл он в слесарку во «внеурочное» время, на праздник Победы – 9 Мая. На сгоне ему резьбу нужно было проточить, отопление на съемной квартире потекло, поменять решил. Тоже трубы прогнили, дом-то старый. Когда ему ещё делать, как не в праздник. В будни-то учёба, работа…
Зашёл в слесарку, а там Петропавлович с Поллитровичем. Знал Калина Иваныч, что оба старичка – фронтовики, награды, вроде, боевые имеют. Пётр Павлович на флоте служил, на Балтике, юнгой ещё, а Поликарп Петрович всю войну от Москвы до самых границ Германии артиллеристом прошёл, в конце войны ранило Петровича, так что День Победы тогда он в госпитале встретил.
Не раз Калина в рабочие дни слышал, как подварчивают старички друг на друга, – И чего ты, Петропалович, жалишься? Проплавал всю войну на своём корыте!..
– Плавает, знаешь что?.. Я на противолодочном катере по Балтике ходил… А ты, всю войну из своей пушчонки пропукал!..
– Ежели насчёт ходил, так то я со своей сорокопяткой! Почитай всю Европу пешком, да ещё и руками потолкать железякину эту пришлось…
И как-то привык Калина к этим их перебранкам. Внимания не обращал, да и не особо вдумывался в их слова. Представишь так, два мужика в спецовках, пожилые, сидят, чифир попивают, дружески переругиваются, незлобно так…
А тут зашёл Калина в слесарку и обомлел, они, два старичка в костюмах отглаженных – видать, только-только с торжественного собрания вышли, естественно, через магазин да в слесарку. Домой со спиртным не пойдёшь, там бабки им такой разгон устроят, стало быть, – сюда.
А на костюмах у них наград, больше чем звёзд на небе в ясную погоду! И чего тут только нет: и медали «За отвагу», и «Слава» солдатская… И… словом, у каждого свой полный «иконостас»! Никогда их такими Калина допрежь не видел. Глаза у парня округлились, так молча, на пороге столбом и застыл.
Глянул на него Поллитровыч, всё понял и усмехнулся хитро́ так:
– Чего, Калина, не от блеска ли ослеп? Ты уж, брат, не серчай, мы с Петропавловичем сегодня поблестим маненько, а завтра опять здесь в нормальные куфайки вырядимся, по-привычному, по-рабочему…
– Лучше к нам давай, не побрезгуй, поддержи уж дедов… – Кивнул, согласившись с другом, Пётр Павлович, указав Калине на стол с нехитрой закуской и начатой бутылкой водки.
Другой раз отказался бы Калина, конечно извинившись перед мужиками, но точно бы отказался. Как-то не любил он этого баловства. А тут не посмел отказать, уважил стариков.
Да-а, где они нынче те геройские мужики Пётр Павлович с Поликарпом Петровичем!.. Лет десять, как схоронили…
Глава двенадцатаяВаськины Маруськи, Сашкино Солнышко, Афонино счастье и зарплата в конвертах
…На следующий день привёз им хозяин пропан, срезали Калина Иванович с Васькой трубу, сложили. А сегодня вот все вместе они вышли, чтобы нарезанное погрузить. Сидят машину ждут, Васька по обыкновению байки травит, чтоб не скучно сиделось, уж чего-чего, а языком молоть он горазд, особенно когда кураж поймает. Видать, на зоне хоть чему-то полезному научился. Хотя, и не любит Калина Иванович, когда языком зря чешут, но с другой стороны, машины пока нет, не сидеть же с постными лицами, пусть мужики хоть чай попивают не впустую, а вприслух с Васькиным брёхом.
Ваське, хоть и сорок, но он здесь в кочегарке на болоте – самый молодой. Все остальные по сравнению с ним «деды» – Сашке-ленину под пятьдесят, Афоне Григорьевичу – и того больше. Хотя, что касается жизненного опыта, школа у Васьки посуровее, чем у прочих будет. Так это Калине Ивановичу видится. Ведь, ежели разобраться, у Васьки свои «университеты», одни его «командировки» в места не столь отд