аленные чего стоят.
Родители Васькины всю жизнь на комбинате вкалывали. Отец в комбинатском гараже – шоферил, сначала на газике полста первом, потом на зилу сто тридцатом. А матушка в строительном цехе – маляром-штукатуром так и трудилась всю жизнь до самой пенсии.
Оба родителя – рабочая косточка, труженики, честно работали, только своим трудом жили. Васька, не сказать, что не в них пошёл – работать он тоже умеет, руки у него нормально заточены. Да и, когда объясняешь ему что-то, схватывает быстро. Только оступился парень в молодости, а дальше пошло-покатилось. По дурости с дружками подломили они киоск Союзпечать, и взяли-то всякую мелочёвку, в основном за сигаретами полезли. Выпили. Очень уж курить захотелось. Как-никак Васька с пятого класса курит, а тут как назло сигареты и у него, и у всех его дружков как-то враз закончились. Вот и полезли. Дураки, конечно, но что с пьяных взять…
А взяли их тогда тут же на месте – милицейский УАЗик мимо ехал – и загремел Васька по малолетке, – За всю свою жизнь столько не ржал, сколько на хате. – Конечно, это теперь Васька хорохорится, мужикам заливает, не думает Калина Иванович, что сладко ему там «на хате» пришлось. – Там если не смеяться, во-отще, крыша набок накренится…
– Во, смеху-то… – Бурчит недовольно Калина Иванович. – Кому что, а нашему дитяте, что не бумажка, то – фантик для кота.
– Всё тебе Иваныч ворчать по-стариковски, – Васька продолжает хорохориться. – Тебя б туда на годик хотя б, и ты бы наржался до сблёвиков. Особенно когда зелёных в хате прописывать начинают…
– Благодарствую, лучше уж вы к нам, а я как-нибудь и здесь погожу… Дурень, Васька, как есть, дурень.
– Спасибо, Иваныч… Ругай, от меня не убудет. – Васька Калину Ивановича сильно уважает, говорит с ним в меру вежливо, хотя своё упрямо гнёт чертёнок поперечный.
Ещё и пропел шутливо вприхлопку:
– Меня мама всё ругала, чё ни тем не то давала. А я ж поманенечку, я ж давала семечки!..
– Точно, дурень! Ещё и маму приплёл…
– Не, Иваныч, не прав ты. Мамка – это святое. Кто ещё нас дождётся и простит? Маруськи что ли? Хрена там!.. Мамка, токмо мамка…
Заметим, что все особи женского пола старше восемнадцати для Васьки – Маруськи, младше – соплюхи. Причём всё это ласково, и обижаться за это на Ваську не стоит.
– Это чтоб не путаться. – Объясняет Васька. – А то ошибёшься невзначай, скандал. А так, Маруська и – всё…
Даже Наташка, с которой он теперь сошёлся, по разумению Калины Ивановича, серьёзно, и живёт уже года два, тоже – Маруська.
Васька и дочку Наташкину – соплюху – обожает, по утрам её в школу самолично отводит, деньги постоянно на шоколадки ей даёт, когда у самого есть. Да и к Наташке – своей Маруське он тоже неплохо относиться, – А чё, Иваныч, девки у меня нормальные – и Маруська, и маленькая со-плюшка… Веришь-нет, Иваныч, придёшь вечером домой с работы, то Маруське чё-нибудь прибьёшь, гвоздь какой, чтоб полотенце вешать, то с соплюшкой примеры школьные порешаешь – я ведь, Иваныч, оказывается ещё считать не разучился – и никуда уже к друзьям-собутыльникам не тянет… даже воровать не хочется. – Последнее Васька как бы в шутку говорит, но глаза при этом серьёзными остаются, грустными.
Калина Иванович молчит, но такой настрой Васькин одобряет, даст Бог, исправится парень, глядишь, станет как нормальные люди жить.
А Васька, знай, дальше мужикам под чай заливает-рассказывает, – Короче так, был у нас на конюшне мерин здоровый, Семенным звали. Я на нём воду в столовку возил, а оттуда говно всякое на помойку…
У Калины Ивановича дальше уже слушать Васькин трёп – терпежу нет, да и времени на это жалко. Не понимает он, чего это они там так весело ржут – Афоня Григорьевич да Сашка-ленин – третий кочегар, этакий чудик и везунчик с точностью до наоборот.
Во все дурацкии ситуацию Сашка по жизни обязательно попадает, ни с одной не разминётся. А Лениным его мужики промеж собой величают, подначивая. Наверное, за лысину его огромную, и зато что сам ростом невелик. Только Сашке дела до их глупых подначек мало, он всё на шутку сводит,
– Зато умище, умище-то куда девать!
– Умник… Мать твою! – Это Григорьевич хмыкает.
– А ты думал! – Ерепенится Сашка. – Не глупее поповой собаки, что в постных щах кость ищет…
– Может, и не глупее… – Ворчит Калина Иванович.
Вообще, что касается Сашки, Калина Иванович давно для себя уяснил – не мужик, одно сплошное ходячее недоразумение. До пенсии ему лет пять ещё, а стажу год-два и обчёлся.
Однако к Сашке у Калины Ивановича особое отношение. Чувствует он себя не то чтобы Сашке обязанным, но что-то такое… Так уж получилось, что Сашка ему, когда они с ним на комбинате работали – город небольшой, поэтому все здесь через одного либо родственники, либо на комбинате работали – невольно жизнь спас. Запускали тогда новое производство. Народу на монтаж оборудования понагнали со всего комбината. Калина Иванович как раз одной из таких ударных слесарных бригад командовал. А Сашка у него в подчинении был.
Начальство торопит, им быстрее отчитаться, что запустили перед министерскими надо, все бегают, суетятся. Бардак полный. На одном здании оборудование уже обкатывают, на соседнем – ещё монтируют… И везде полные здания людей.
Так случилось, что Калина Иванович с Сашкой насос финский вместе разбирали, чтобы его с двигателем состыковать, нужно было подшипник с вала насосного сдёрнуть. Попробовали по-русски с помощью лома и какой-то матери, не получилось. Посмотрели инструкцию, а там прописано, что для снятия этого подшипника нужен специальный гидросъёмник с усилием несколько тонн. Вот тогда Сашка Калине Ивановичу и сказал, – Ну-ка на фиг, Иваныч, наработались, однако, пойдем курнём!
– Всё б тебе курить. – Проворчал Калина Иваныч, однако пошёл за Сашкой на проходную.
Метров тридцать от здания отошли, а оно сзади рвануло, потом ещё, ещё… Никогда так быстро Калина Иванович не бегал. Спрятались за рабочим вагончиком, когда сверху на них камни и пыль посыпались, буквально по стенке размазались. Переждали, и дальше отбежали. Мимо мужик идёт, глаза у него навыкат, качается что пьяный, а из-под рукава кровища хлещет, вокруг него мастерица с соседнего здания бегает, истерит.
– Тихо ты! – Цыкнул на неё Сашка.
А Калина Иванович оторвал от своей нательной манишки рукав, перетянули мужику руку выше локтя, довели до медпункта.
Как оказалось, из того помещения, где оборудование обкатывали, охлаждающий рассол на соседнее здание с повышенной температурой отходил. То есть, шел перегрев аппаратов. Но почему-то никто тревогу не забил, и команду людей из здания вывести не дали. Бардак и разгильдяйство.
В итоге, здание, которое рвануло, развалилось полностью. И только по счастливой случайности – в момент взрыва кто-то вышел как они, кто-то в безопасном месте находился – происшествие обошлось без серьёзных человеческих жертв, больше напугались люди. Да этот мужик, как оказалось, строитель, с вышки соседнее здание из краскопульта красил. Стекло из окна выскочило и ему по венам…
Так вот и получилось, не уведи его тогда Сашка курить…
Голова у Сашки огромная, приплюснутая, точно глобус, сам роста – метр с кепкой, да ещё и прихрамывает на правую ногу. Травму эту Сашка на производстве получил, да только так тогда всё оформили, что, мол, по своей вине. Работал он тогда на комбинате, дежурным слесарем. Со смены домой возвращался, шёл по территории, глаза в небо пялил, звёзды ли разглядывал, или ворон считал – теперь и сам не вспомнит – а под ногами канализационный люк неприкрытый незнамо как оказался, ну и свалился Сашка в него, ногу сломал, да пару ребер. Гипс наложили. Рёбра быстро срослись, как на собаке, а вот на ноге косточки сикось-накось встали.
И ведь, помнит Сашка, не было у люка того никакого ограждения, но в акте по форме Н-1 написали – было, мол. Мастер из цеха пароводоснабжения к Сашке в больницу приходил, уговаривал Ленина. А то, мол, засудят его, мастера, а у него – и жена, и детишек трое. Ладно бы порожняком пришёл, там бы всё понятно, а то литр коньяку армянского Сашке приволок. Ну, Сашка сдуру и согласился, подписался, что, мол, сам он ограждения не заметил.
Два раза ему потом кость на ноге ломали доктора, но хромота у Сашки так и осталась. Теперь вот он на ногу западает, как щенок-подранок, но ничего, привык… Беда только, после травмы почти нигде официально не работал, все больше по шабашкам, а в последнее время вот здесь на болоте прижился…
…Раньше-то, Калина Иванович историю эту знает, у Сашки своя квартира была, от бабки ему осталась. Бабка, перед тем как помереть, квартиру Сашке отписала, а после её смерти он сразу в бабкину двушку переехал. Как только вступил в права наследства, сразу продал двушку. Купил себе Нисан, не старый ещё – вполне нормальный, хоть и с рук. И комнату в малосемейке. На работу приехал на Ниссане, в новеньком модном спортивном костюме, в чёрных очках. С мужиками через губу поздоровался, прямо читалось в его тоне, мол, крут я нынче, а вы кто такие, голь перекатная!.. Мужики плечами пожали, чего на больного обижаться. А через неделю, кувыркнулся Сашка на своём Нисане, да ещё раза три кряду.
– И как смог-то только, на ровном-то месте? – Недоумевали мужики. Нисан, и не то чтобы всмятку, но помят здорово, крыша, стойки, да и всё остальное. На штрафстоянку Нисан Сашкин эвакуатором утащили. Ленин лысину почесал, забрал, да и отвез Ниссан на авторазборку. Сдал как металлолом, а на те деньги, что выручил, купил мокик импортный.
Опять Сашка крут, опять с мужиками через губу разговаривает. Только в первый же выезд, гибэдэдэшники его остановили, мокик у Сашки не зарегистрирован, да и в правах категории соответствующей нет… Короче, навешали Сашке лапши на уши, по …нацать килограмм на каждое, отобрали мокик. На штрафстоянку поставили.
Тут уже Сашка расстроился. Запил. Даже забирать своё имущество не пошёл. Гибэдэдэшники ждать Сашку долго не стали, продали мокик по дешёвке. А Сашке вообще ни копейки не дали, видят, парень блажной, ну и догрузили его по полной. Мол, сам виноват, за стоянку платить надобно, а ты не забираешь мокик свой, вот вырученное в оплату за стоянку и ушло.