Почесал Сашка лысину, продал комнату – снял комнату, да на разницу купил велик скоростной, на нём на работу и добирался, почитай круглый год. Как только снег сойдёт, Сашка на велике, и так – до самого зазимка. На работе тоже часто вокруг здания круги нарезал.
Спрашивают мужики, – Никак, Саня, на чемпионат мира по велоспорту готовишься?
– Не… Просто ногу разминаю.
– Вот дурень, – промеж собой пожимали плечами мужики. – Меньше чем за год всё бабкино наследство профукал.
А Сашка в ответ только над собой подхихикивает, не жили, мол, богато, не фига и начинать.
…Слушал Калина Иванович, слушал трёп мужиков, надоело ему лясы точить, лучше уж в цех сходит, глянет, всё ли там у них приготовлено к погрузке. Впустую языками лязгать – только зазря время терять, про то ещё батя Калину Ивановича учил. Правильный он мужик был батя, не любил пустобрёхства, потому как надо, чтобы у человека руки делом заняты были, тогда и дурь разная в голову не лезет.
Только он от мужиков вышел, машина пришла, металловоз. Специальным «пауком» с лапами для погрузки оборудован, зацепит водитель этими лапами пачку труб и – в кузов. Полчаса не грузили, быстро справились. В аккурат к концу погрузки барчонок подъехал, заглянул критически в кузов, – Маловато, пожалуй, металла будет!
– Всё, что нарезали. – Пожал плечами Калина Иванович.
– Мало!? Так, давай твоего мерса догрузим!.. – Как всегда Васька со своим длинным языком встрял.
– Обязательно догрузим, только за твой счёт… – Огрызнулся барчонок. – Ладно, поехал металл сдавать, некогда мне тут с вами бездельниками прохлаждаться…
Только вслед мерсу всем скопом и поглядели мужики молча, один Васька не сдержался, бросил задним числом, как плюнул, – Чуйка какая-то у мажорчика на бабло что ли? Чуть запахло, он тут как тут…
…На следующий день снова и кочегары все собрались, и Калина Иванович тут же с ними, снова чаи попивают да байки травят. Настроение у всех хорошее, металл вчера барчонок увез – сдал, сегодня, глядишь, деньжат хозяева́ подкинут.
Васька, знай себе, заливает, знамо язык у него без костей. Сашка его внимательно по-детски слушает, и ржёт, Афоня Григорьевич тоже иногда Сашку ржанием поддерживает, ну а Калина Иванович так – нехотя слушает, вполуха…
– Ка-ка-как заливает, чёрт! – Сашка через силу сглатывает хохот, обращаясь к Калине Ивановичу. – Семенной и пять тёлок?.. Ха, ха…
Калина Иванович не стал с ним в разговор вступать, только рукой махнул равнодушно, мол, мели Емеля, твоя неделя. А Васька знай, трепет и трепет, – Ну да, пять! – Рассказывает он артистично, руками жестикулирует, на зоне в художественной самодеятельности, поди-ка, участвовал, вот и поднатаскался байки травить. – Короче, выстраивает он тёлочек в шеренгу, и как настоящий генерал… обход им устраивает…
– Ха-ха-ха… Знатно, Васька, по ушам паришь!..
– Что – ха? Что – паришь? Банщик я тебе, что ли! – Наезжает с ходу Васька, не со зла он так вдыбки сразу, это у него просто защитный рефлекс такой выработан. – Как дитё ты, Ленин! Я ж тебе дураку правду истинную глаголю, чё младенец…
– Младенец! Глянь на него, т-твою мать… – Это Григорьевич, слушал, слушал, да, видно, не утерпел Васькиного вранья, возмутился. – Эх, Васька, тебе б хучь теперь на сцену, завместо самого Миши Евдокимова…
– Ага, и Петросяна с Петросяншей… Да твоему Мишке Евдокимову до меня, что мужику до вора!..
– А сам ты-то – вор что ли?
– А то!.. – Васька нарочито шутливо подмигивает, и картинно приподнимает свою знаменитую кепку, мол, наше вам. – Вона, видал!
И зимой, и летом, и в холод, и в жару у Васьки один головной убор – кожаная восьмиклинка, настоящая воровская, – Это дружбан один… – спец! – мне её подарил, когда я последний раз откинулся. Кожи у нас в хате на складе полно было. «Зелёных» многих, из тех что по дури первый раз попадали, так в кожанах в хату и привозили. Им, понятно, спецуху выдадут – штанишки да подштанники, пиджачок да куфайчонку, а кожан ихний – на склад. Там он и гниёт, пока фраер чалился. Ну а, чтоб добро не пропадало, умельцы из них кепки шить намастырились…
– Да-а, знатная кепка. – Завистливо тянет Сашка.
– Тебе бы такую. – Ухмыляется Васька. – Точно, а, Ленин! Да ещё броневичок для комплекту, чтоб речуху с него толкать сподручнее было…
– Правда Иваныч говорит, дурак ты, Васька… – Обижается Сашка, идёт курить, на ходу доставая мобильный телефон.
– Первый пошёл! Опять своё «Солнышко» по всем злачным местам вызванивать будет… – Григорьевич шутливо подмигивает Ваське. – Не иначе, на час на мобилу подсел, одно слово – Ленин.
Все на болоте знают, пока Сашка на смене, благоверная его вполне запить по чёрному может. Сошелся он совсем недавно с одной бабёнкой разбитной – Ленин, есть Ленин – комнату в трёшке сняли. Теперь вот и телефонирует ей по делу и без дела, – Привет, Солнышко моё! Чем ты занимаешься, лапуша? Телевизор чё ли смотришь?.. Да, да, когда в магазин пойдёшь, хлеба не забудь на ужин взять, макарон ещё, сигарет мне пачку, а то у меня закончились почти… – Сашка буквально прилип к трубке, деловито расхаживая вдоль здания. – Куда, куда? К подруге?.. Не-е, не ходи, вечером приду вместе сходим… Чего мерить? Какую ещё кофточку?.. Чё денег лишних много! Говорю, не ходи, потом вместе сходим, тогда и посмотришь кофточку свою! Нет, и пива больше литра не бери! Поняла?.. Ладно, Солнышко, мне работать тут надо. Пока, пока…
– Ну что, дома ещё Солнышко твоё, не закатилось ещё куда-нибудь? – Это Григорьевич с Васькой подошли.
– Дома… – Сашка вздохнул. – Опять к подруге мылится. Кофточку, вишь ли, смотреть ей надо срочно. Подруге велика, вот и сватает моей дурёхе. Только, чую, не в кофте там интерес, опять пива надуются, как всегда. А то и за самогонкой в соседний барак сгоняют… Там бабка одна постоянно торгует, и днём, и ночью. Чтоб ей пусто было! Для таких вот как эти… ну просто мать родная, мать её…
– Не пойму я, Саня. Она бухает, а ты потом, как дурак, её бегаешь ищешь, чего не выгонишь-то? Неужто, самому ещё не надоело? – Поинтересовался Григорьевич.
– У меня-то как раз всё понятно. Солнышко, знаешь, как ножки раздвигает! А шевелиться – чисто гимнастка! – Сашка даже глаза закрыл, представив удовольствие. – А вот ты со своей бабкой живёшь… Зачем, знаешь?..
Григорьевич задумался, – А, действительно, зачем?.. Мы с ней, Сашка, уж лет сорок как живём…
Привык, видно, уже. Без неё под боком и заснуть не могу…
Брешут так, перебрёхиваются, а тут как раз и зарплату подвезли. Не хозяин, не барчонок даже – бухгалтершу послали, сразу подозрительно как-то показалось. И точно, как показалось, так и случилось, сунула бухгалтерша им конвертики из стандартных листов формата А4 свёрнутые, каждый пофамильно подписан. Сунула, да в машину прыгнула шибко уж проворно. И по газам, никто из мужиков конверт ещё и развернуть не успел, а её уже след простыл. Конверты какие-то подозрительно тонкие…
Развернул свой конверт Васька и сходу смачно матюгнулся, – Блях… Нах…
Другие мужики тоже конверты развернули. Далее последовала чисто немая сцена. Потом, через недолгую паузу, всех точно прорвало:
– Совсем охренел барин! Чё мне бабке теперь говорить? – Григорьевич возмутился.
– Опять барин с барчонком всё располовинили! Там металла тысяч на сорок-пятьдесят отгрузили!.. – Сашка растеряно мнёт в руках одну-единственную тысячную бумажку. – Мне ж этого даже за хату хозяева́м отдать не хватит! Как пить дать, сгонят нас теперь с Солнышком, выставят на улицу! Чё теперь делать? Как дальше жить!? А, Калина Иванович?..
Тут ещё и Васька ему припомнил, – Говорил тебе, Иванович, давай немного закуркуем. Хоть на сигареты бы копеечка была…
…Точно, помнит Калина Иванович, предлагал Васька вчера часть труб припрятать да самим втихую на приёмку отвезти и сдать. Вспылил на него тогда Калина Иванович, редко он таким себя помнит, – Дурень! Мало тебя жизнь учит – не твоё, не лапай! Опять на зону захотел!?
– Да, чё ты, чё ты… Иваныч, он же завтра нас всех кинет!..
– Кинет и кинет… Его проблема. А тебе сказано, не твоё – не трожь! Только попробуй мне, паршивец… Руки пообрываю! – Сказал, как отрезал.
– Ну и ладно, пусть баре этими деньгами подавятся… – Обиженно согласился Васька, да и как не согласиться, когда Калина Иванович так разошёлся, – Вот и пусть давятся, а ты – не трожь!
А сегодня Калина Иванович только вздохнул и молчит в ответ. Конечно, он и теперь уверен, не твоё – не трожь! Да только ведь и Васька прав, кинул их барин. Понимает Калина Иванович, надо бы чего-то мужикам теперь сказать, поддержать как-то, успокоить, а то ведь – сердце ему вещает тревожно – пойдут сегодня его орлы в пивнушку, и с обиды огромной всё до последней копейки там просадят. Вообще ничего домой не принесут… Кому от этого лучше?..
Только что тут скажешь-то, какие тут слова найдёшь? Правы они, как есть правы мужики – охренел Васильич, зарплаты уже под сотню тысяч каждому должен, не меньше, а отдавать непонятно из чего думает, да и думает ли вообще?.. Пожалуй что, и с этим долгом кинет он мужиков, как пить дать, кинет.
Видать, его нынче крепко накрепко за горло кредиторы ухватили… Да только это его дела, его долги, его проблемы, занимал-то когда, что-то поди думал – как потом рассчитываться будет. А то, что с мужиками не рассчитывается, это – плохо. Причём мужики-то здесь, у них, у каждого свой расчёт на эти деньги…
Глава тринадцатаяСвой дом, своя крепость…
Нет, не зря, не зря сердце Калине Ивановичу вещало, на следующее утро, как и предполагал он, мужики на работу по одному подтягиваться стали, хмурые, помятые, нехотя, кое-как…
Ведь и Григорьевич-то – пень старый! – и так уже весь сморщенный, согнутый, как крючок, и тот всё нынче воду с утра попивает, да на давление жалуется. Какое там, на хрен, давление! Видно, что колотит мужика, и нешуточно подтряхивает… У Васьки, у того, вообще вся морда повдоль и поперёк содрана как наждаком, точно парень всю ночь носом землю пахал.