– Чё, Васька, асфальтовая болезнь?.. – Недовольно поинтересовался Калина Иванович, впрочем с нескрываемой издёвкой в голосе.
– Она, она, Иваныч, будь она неладна… – Васька на удивление спорить не стал, только нахмурился виновато, сам, поди, чует шельмец, – начудил вчера с избытком.
Знает опять же, промолчит Калина Иванович, глянет так укоризненно и промолчит. Вот и опускает глаза, мол, знаю, Калина Иваныч, всё знаю, всё осознаю, повинен. Да только куда деваться…
Да что Васька!.. Сашка-ленин, тот вообще учудил, даже мозг сразу поверить в такое отказывается! Оказывается, ещё с вечера привёз он сюда в кочегарку с собой на велике, на багажнике огромный рюкзак со своими вещами, да одеяло стёганое, старенькое, дырка на дырке. Расположился в углу на лежанке и дрыхнет, паршивец.
– Ты чего это, болезный? – Потряс его утром за плечо Калина Иванович. – Никак, жить сюда совсем переехать собрался?
– А-а? Чё? – Очухался Сашка.
Что-то невнятное в ответ бормочет, а что – Калина Иванович толком разобрать никак не может.
– Чего случилось, спрашиваю?..
Только потом, спустя какое-то время, более-менее внятная картина начала складываться у Калины Ивановича из Сашкиного сбивчивого рассказа.
А произошло вот что. Хозяин квартиры, где Сашка со своим Солнышком снимал одну комнату, тип мутный и странный весьма, похоже, из полукриминального круга, в очередной раз – уже в который – зашёл к ним за арендной платой. Сашка с Солнышком к тому моменту уже всосали в себя с горя по полторашке пива и, никому не мешая, отдыхали себе мирно на диване, осмысливали случившиеся.
Увидев такое, мужик прямо с порога начал свой бесцеремонный наезд на обнаглевших – как ему представлялось – постояльцев:
– Чё, пиво халкаете! Бомжары!.. Где деньги за квартиру!? На пиво находите, а за жилплощадь кто платить будет!?
В то время как полуодетое Сашкино Солнышко расплылось в дурацкой улыбке – глупее, наверное, и не придумаешь – сам Сашка попытался было приподняться на одном локте и объяснить полукриминальному хозяину квартиры всю сложность ситуации с оплатой его труда:
– Па-па-нимаешь, зар-зар-плату за-за-держивают… пятый ме-ме-сяц уже…
– Не па-па-нимаю… – Передразнил полукриминальный.
– Ну, то-то-чно говорю…
– А мне, что с того? Легче что ли от твоих разговоров? – Напирал мужик. – Деньги давай!
– Ну-у… Нет же… пока денег…
– Твои проблемы! – И, бросив взгляд, на развалившееся на диване Сашкино Солнышко, как бы призадумавшись на время, словно соображая что-то про себя, точно нехотя уступая, неопределённо продолжил. – Хотя…
– Чего? – Как за соломинку ухватился Сашка за это спасительное, как ему показалось, «хотя», подвоха он как-то не услышал. Как оказалось зря.
– Короче, так, малохольный! Ты сейчас отсюда выметаешься быстро… Понял!
– К-как?.. – До Сашки как-то туго доходило сказанное полукриминальным, которое как-то не стыковалось с предыдущим его этим обнадёживающим «хотя»…
Внутри Сашка почувствовал противную внутреннюю дрожь. Это у него ещё с детства. Отчим по любому случаю за дело и без вины, напившись, орал на него и на мать, а зачастую мог и смачную затрещину пасынку отвесить, если был сильно не в настроении. Сашка тогда часто из дома убегал. Один раз даже матери ультиматум поставил, – Ты этому своему скажи, будет руки распускать, к бате уйду!
– К какому бате!?. – Мать грустно посмотрела на сына, горько вздохнула. – Нету нашего бати, потерялся он… Ты, Сашенька, терпи…
– Пусть потерялся. Я найду! А этого – сама терпи!
Ничего мать не сказала, только вздохнула ещё горше. Слышал Сашка от соседей, что отец уехал на Севера, деньги зарабатывать, да там где-то и сгинул. Написали, пропал без вести. Непонятно было, как это без вести, вроде не война, но с тех пор о судьбе Сашкиного отца никто ничего не слышал. На фотографиях Сашка отца в детстве видел – так-то плохо помнит – большой, красивый, сильный.
Потом этот появился, отчим. С ним у Сашки сразу не заладилось. Орёт, руки распускает. А однажды, Сашка нечаянно его стопку с водкой, что на столе стояла приготовленная, пролил. Отчим взбешённый, глазищи красные, кровью налились, как у быка, схватил Сашку за шкирку да за ремень сзади, поднял над головой… Хорошо, мать вмешалась, остановила. Не то бы точно швыранул Сашку с размаху об пол. Сильно Сашка тогда испугался, даже в штаны слегка брызнул.
А с тех пор – спасибо отчиму – когда на Сашку грубо ругаться начинали, тем паче орать, терял уверенность – куда-то она у него пропадала – вместо неё, где-то в районе грудной клетки, возникала эта противная внутренняя дрожь. Которая, точно напрочь, парализовывала всю его волю, Сашка только растеряно молчал и ничего не мог поделать с собственной беспомощностью…
– Как, как!.. Да вот, так! – Продолжал свой наезд полукриминальный.
Сашке ничего не оставалось, как сильно потрясти головой, таким образом он попытался вернуть себе способность соображать, а вместе с ней и способность что-то возразить. Получилось как-то не убедительно, тогда он ещё раз потряс головой, уже сильнее. Видимо что-то до него всё же дошло, по крайней мере, он осознал, что в жилье им сегодня окончательно отказывают, – Собирайся, Солнышко. Пошли…
– Куда? – В глупой, ещё глупее чем прежде, улыбке расплылась рядом с ним его Солнышко, при этом сладко зевая, не понимая, о чём, собственно идёт речь.
– Выгоняют нас, говорю…
– Не вас, а тебя! Баба твоя пока здесь – в аренде остаётся. Как деньги за квартиру принесёшь, заберёшь своё Солнышко! – И уже нагло подмигнув Сашкиной подруге, спросил. – Чё, согласна, дорогуша… Сол-ныш-ко… В самом деле, не на улицу же тебя выставлять, отрабатывай…
– Ты! Ты!.. – Ленин понимал, что ему нужно сейчас заорать на мужика, ударить его, в конце концов, хотел было подняться, но локоть с дивана соскользнул, и Сашка едва не грохнулся на пол.
– Не на улицу. – Солнышко открыла глаза, и лицо её расплылось в невероятно блаженной пьяной полуулыбке. – Сог-лас-на-я я…
– Ты! Ты!.. – Сашка буквально захлебывался от возмущения, такое откровенное предательство Солнышка, буквально спёрло ему дыхание. А она улыбнулась Сашке, будто ничего не произошло, – Сказано же тебе, дорогой, деньги принесёшь, заберёшь своё Солнышко…
– И снова закрыла глаза блаженно, как бы засыпая.
Сашка не то чтобы растерялся, он просто задохнулся от происходящего, совершенно не зная при этом, как ему теперь на всё реагировать. Солнышко глупо улыбалась, полукриминальный ухмылялся с ощущением своего внутреннего превосходства, а ему… ему-то что надо делать!?.
В конце концов, Сашка выдохнул с трудом, встал, спокойно собрал вещи в рюкзак, велик свой взял… Куда ехать? Да, наверное, в кочегарку. Ключи у него в кармане, переночует, а там видно будет…
– А эта… сука!.. – Сашка весь кипел изнутри, рассказывая Калине Ивановичу и мужикам. – …Хотел взять поллитру и напиться, не стал. Сдержался. Знал ведь, что она шалавится, Солнышко, мать её!..
Никто из мужиков и слова Сашке не сказал. А чего говорить-то! Действительно, ведь всё знал про неё Сашка, только глаза на это закрывал. И допреж, до последней поры, пока деньги какие-никакие домой он приносил, видно всё его в Солнышке устраивало. А теперь – ни подруги, ни дома – всё в одночасье потерял. Что тут скажешь…
Жаль, конечно Сашку, хоть сам дурень… Свой дом – дело великое, это Калина Иванович твёрдо знал. На этом вырос, на этом и стоял крепко.
Лет через пять после окончания института женился он – совпадение, а скорее всего, нет – на той самой Людочке, молоденькой заведующей учебной частью, которая когда-то помогла ему на подработку к старичкам в слесарку устроиться. Ей-то с первого взгляда приглянулся этот самостоятельный, крепкий парень, хозяйственный, умеющий многое делать руками, и опять же с головой дружит. Но скромный очень.
Помнится, сначала зашел он её поблагодарить, что позволила ему тогда устроиться на подработку. Шоколадку принёс – слышал от кого-то, что так благодарить в городе принято – и встал в дверях, молча, неловко переминаясь с ноги на ногу.
– Проходи, чего стоять дверь загораживать! – Хохотнула Людочка. – А-а, шоколадка!.. – Увидела. – Сейчас чай пить будем.
Калина растерялся вдвойне, представил почему-то, что сюда в учебную часть зайдет кто-то из его сокурсников, а они здесь чаи с Людмилой распивают. Что подумают? А Людочка по-хозяйски включила чайник, чашки достала, заварку, сахар, застелила газеткой стол, всё расставила, и на стул Калине указывает. Куда деваться, пришлось ему чаёвничать.
С этого всё и началось. Людочка, к тому же, оказалась дальней родственницей Поллитровыча, какой-то внучатой племянницей что ли, или ещё как-то… Калина Иванович плохо во всех этих семейно-родственных связях разбирался. Он тоже подсознательно почувствовал к девушке какое-то влечение. А что! – самостоятельная, безо всяких там сложностей и выпендрёжей, и симпатичная. Долго Калина за ней ухаживал, диплом защитил, на работу устроился, и только когда получил должность начальника цеха, решил – теперь пора, теперь он крепко на ноги встал, куда ещё тянуть-то…
Как Калина разумел, по жизни – где семья образовалась, там и дом строить надо. Ну, или, учитывая, что в городе он живёт, покупать. Что-то Калина сам к тому времени подкопил, чем-то родители помогли, как раз мёд по осени продали, сваты тоже в стороне не остались, словом сбросились миром, решили – надо.
Стали Калина с Людочкой ходить смотреть, по объявлениям ли ходили, так ли узнают от кого знакомых… Сильно не спешили, выбирали основательно, домов пересмотрели много. Только, то район не очень удобный, то сам дом тесный, то участок при доме маловат, то построен дом неосновательно – это уже чисто по калиноивановически, то ещё что-то…
А этот дом Калине Ивановичу сразу понравился. Бревенчатый, ладно связанный, брёвнышко к брёвнышку, без всяких там гвоздей, почти как у отца был. Всё в нём аккуратно подогнано, выставлено, и с виду – ни дать, ни взять! – терем. Щели все до одной мхом плотно, наглухо законопачены. Вошел в горницу Калина Иванович, сразу понял, этот дом они купят. И район, почитай центр города, и остановки – и автобусная, и трамвайная недалеко. С другой стороны, стоит он немного в сторонке от центральной улицы, нету шума такого, да и воздух не так переполнен выхлопными газами. Огород большой, банька во дворе, сарай, погреб. И даже гараж есть, воротами на улицу, но и со стороны двора тоже дверь в гараж сделана. Удобно.