Помешать ему могла только смерть…
Догорал зимний день
Шли испытания нового скоростного истребителя Поликарпова. В испытательную Чкалов ввалился озябший, но веселый и шумный. Его встретили, как всегда, радостно.
Чкалов открыл шкаф в стене, где хранилось его летное обмундирование, быстро переоделся в кожаный комбинезон, В этом комбинезоне летал он и на остров Удд, и через полюс в Америку.
Пожав руки товарищам, Чкалов заспешил на аэродром. Механик опробовал мотор.
В этот момент подошел ведущий инженер.
– Шторок у мотора нет, – сообщил он Чкалову.
Летчик призадумался: действительно, мороз свалился неожиданно, а мотор не защищен. Может быть, лучше отложить полет?
– Ну, как мотор? – спросил он механика.
– Все в порядке, обороты держит хорошо, температура нормальная.
– Вот и отлично, – облегченно вздохнул Чкалов.
Отложить испытательный полет значило отложить рождение нового истребителя. А он нужен, очень нужен.
«Буду летать в районе аэродрома, если мотор откажет – сяду», – окончательно решил он.
Без шторок капота летали тогда многие самолеты. А вот на то, что из-за спешки не утеплили всасывающий трубопровод, Чкалов не обратил внимания.
Как всегда, при взлете у Чкалова было прекрасное настроение. С удовольствием распрямил он свои широкие плечи и взял ручку. Самолет казался очень послушным, но за ним нужен был глаз да глаз.
Машина еще не полностью покорилась летчику, не все в ней было ему ясно. Чкалов хорошо понимал это и, летая, все время внимательно прислушивался к работе мотора, присматривался к каждому, едва уловимому движению машины.
«Так, так, – удовлетворенно повторил он про себя, – ну еще, еще немножко…»
На небе не было ни единого облачка, в воздухе стояла прозрачная ледяная дымка. Маленький истребитель носился над заводским аэродромом, мелькал то там, то здесь, стремительный, ловкий.
Обычно многолюдный во время испытания, аэродром на этот раз почти пустовал – мороз был сильный. Тот, кому требовалось по какому-либо делу побывать на летном поле, спешил скорее уйти обратно в теплое помещение.
…Перед тем как повести самолет на посадку, Чкалов сделал большой круг с расчетом сесть в самом начале аэродрома, убавил газ и стал планировать. Истребитель, поблескивая крыльями в морозной дымке, потянулся к посадочной полосе. Неожиданно мотор зачихал и замер. лётчик понял, что он не успеет дотянуть до аэродрома.
Чкалов поспешно дал газ, но мотор не ожил. За несколько секунд планирования он успел совсем остыть, Чкалов стал резко двигать взад-вперед сектором газа, но двигатель не заработал.
Истребитель опускался все ниже и ниже, мелькали деревья, крыши домов. Надо садиться, но куда?
Руки летчика по-прежнему крепко держали управления, глаза зорко всматривались в улицы и переулки, ярко освещенные зимним солнцем.
Еще, еще немного… и аэродром. Но нет, не дотянуть. Самолет уже совсем низко над землей, летчику бросилась в глаза захламленная битым кирпичом и ломом железа небольшая площадка. Чкалов решает сесть, но вдруг на пути телеграфный столб, контрольная будка… У самой земли он положил машину в крен и обошел препятствие.
Но в следующий миг самолет ударился о землю с такой силой, что фюзеляж и крылья сильно покорежило, летчика выбросило из кабины, и он ударился головой о ребро катушки кабеля.
Сбежались люди. Чкалов был еще жив. Он лежал без сознания и дышал глубоко и прерывисто.
Его осторожно подняли, положили в первый проезжавший мимо автомобиль и повезли в больницу.
Бережные руки понесли Чкалова в операционную.
Но на лестнице Валерий Павлович вздохнул глубоко, с трудом и, не приходя в сознание, умер…
Это произошло 15 декабря 1938 года. В этот день в Москве мороз казался особенно безжалостным.
– Наш Чкалов погиб! – горестно, с тоской говорили люди на улицах, в трамваях, в квартирах.
Догорал короткий зимний день, лучи уходящего солнца освещали бесконечный людской поток, колеблющиеся на ветру траурные флаги.
Так и запомнилось.
Люди… люди идут и идут… У них какие-то застывшие лица. Все молчат. Красные с черной каймой флаги кажутся нестерпимо яркими, болью режут глаза…
В почетном карауле у гроба сменялись руководители партии и правительства, командиры Красной Армии, летчики, инженеры, рабочие, писатели, художники. Дети засыпали гроб и постамент живыми цветами.
Похоронили Чкалова в Кремлевской стене.
* * *
Он погиб совсем молодым. Ему было всего тридцать четыре года. Сколько бы он еще мог сделать для родной страны, для горячо любимой авиации, если бы дожил до наших дней!
Советские летчики получили от Чкалова богатое наследство.
Еще при жизни Валерия Павловича чкаловский стиль воздушного боя, умело воспринятый советскими летчиками, получил должную проверку, а в дальнейшем был развит и усовершенствован.
Бойцы и командиры, сражавшиеся у озера Хасан, хорошо помнят такой случай.
Советский истребитель дрался с тремя японскими самолетами над линией фронта. Наш лётчик дерзко и уверенно нападал, стремительно поливая пулеметным огнем вражеские машины. Секунды решали исход боя. И вот вражеский самолет тяжело рухнул вниз, два других поспешно бежали с поля боя.
Советские воины выскочили из окопов и восторженно закричали:
– Ура Чкалову! Ура!
– Это же вовсе не Чкалов сбил врага, а лётчик из нашей части, – возразил один солдат.
– Все равно Чкалов! Ура Чкалову! – дружно повторили его товарищи.
Новаторские идеи Чкалова способствовали развитию советской военно-авиационной мысли, совершенствованию боевой деятельности нашей истребительной авиации. Опыт его фигурных полетов, блестящая техника пилотирования явились ценным вкладом в тактику воздушного боя.
Многие летчики, в том числе и я, были свидетелями того, как однажды на приеме в Кремле Чкалов заявил:
– Мы будем так драться с врагом, как этого еще не видел мир!
В годы Великой Отечественной войны его обещания выполнили тысячи летчиков.
Летать по-чкаловски стремятся все наши летчики. И когда истребители говорят о каком-нибудь своем товарище: «У него чкаловская хватка», нет для летчика более высокой похвалы.
Воспитатель самолетовВ день рождения
Силуэт огромного самолета, плывшего в небе Подмосковья, был необычен: примерно посредине очень длинной серебристой сигары – прямые короткие крылья, в хвостовой части машины четыре двигателя. Ошибиться было нельзя – в голубой июньской высоте показался новый воздушный гигант ИЛ-62.
Все, кто загорал на пляже у озера Бисерово, долгими восхищенными взглядами провожали новый корабль.
– Читал я в газете, что он сто восемьдесят шесть пассажиров берет, – авторитетно пояснил какой-то молодой человек. – Скорость – девятьсот километров в час. Может без посадки лететь до Нью-Йорка… Испытывает его знаменитый Коккинаки…
Услышав это имя, я вспомнил, что не успел еще сделать, пошел к себе на дачу и раскрыл записную книжку-календарь. Там под датой «25 июня 1964 года» было записано: «60-летие Коккинаки. Не заб. позд.»
Выходит, и в день рождения Владимир Константинович пошел в очередной испытательный полет. Время дорого, когда «доводишь» гигант, которого ждут не дождутся на воздушных трассах.
Мы были летчиками-однокашниками, почти сверстниками. Но все пилоты моего поколения уже «отлетались». Пожалуй, дольше всех из нас держал в руках штурвал Герой Советского Союза Илья Павлович Мазурук. Он водил корабли до 57 лет. Мне врачи запретили самостоятельно летать в 55 лет, хорошо что еще разрешают подниматься в воздух в качестве пассажира!
Удивительное профессиональное долголетие у Коккинаки.
В юбилей среди прочих подарков он получил искусно сделанную модель самолета ИЛ-62, который он испытывал в возрасте, когда никто в мире уже не водит самолет.
Для новой модели нашлось подходящее место.
В небольшом кабинете летчика на книжных шкафах, вытянувшихся вдоль стены, стоят модели крылатых машин. Крошечные самолеты выточены из слоновой кости и стали. Это миниатюрные копии машин, «крестным отцом» которых был хозяин кабинета. Моделей много, но книг – куда больше. Плотными рядами они выстроились в книжных шкафах, лежат на письменном столе. В углу комнаты объемистая пачка еще не просмотренных томов, видно только что доставленных из магазина.
Синие томики Сочинений В. И. Ленина соседствуют с зелеными переплетами книг Анатоля Франса, теоретические работы отца русской авиации Н. Е. Жуковского – с фундаментальной историей Древней Греции, записки Бисмарка – с «Жизнью животных» Брэма… Но больше всего в кабинете книг по изобразительному искусству. Здесь альбомы репродукций и монография о мастерах живописи на русском, немецком, английском и итальянском языках…
Летчик – знаток и ценитель живописи. Он давно уже собирает картины русских художников и более охотно беседует об изобразительном искусстве, чем об авиации.
Над его письменным столом висит картина, на которой волны грозного штормового моря подбрасывают маленькую парусную шхуну.
– Люблю Айвазовского, – говорит летчик,-непревзойденный поэт моря, нашего Черного моря… Смотрю на эту картину, и кажется, будто доносится до меня соленый ветер моей юности.
Первый рекорд
Коккинаки родился в Новороссийске, в пыльном и шумном городе, где то бывает нестерпимая липкая жара, когда воздух чуть колышется, то дует свирепый норд-ост, которого побаиваются даже бывалые рыбаки.
Все в этом городе дышало романтикой дальних странствий. И конечно, каждый мальчишка в Новороссийске мечтал стать моряком. «Наши ребятишки умеют плавать, еще не научившись ходить», – шутили в городе, и в этом была доля истины.
Володя Коккинаки вырос буквально в двух шагах от воды. Семья портового весовщика Константина Павловича Коккинаки ютилась в полуразрушенной будке на Каботажном молу.