Потом опять учеба в аудиториях Академии Генерального штаба. Хороший военачальник, особенно авиационный командир, должен учиться ровно столько, сколько служит в армии. Ведь боевая техника совершенствуется, растет, усложняется буквально с каждым днем. И очень скоро летчику Каманину пришлось вплотную столкнуться с новыми, дотоле невиданными средствами покорения заоблачных высот.
С 1958 года гвардии генерал-лейтенант Н. П. Каманин – заместитель начальника Главною штаба ВВС.
Во всемирно известной книге Юрия Гагарина «Дорога в космос» на страницах, где рассказывается о приеме кандидатов в космонавты маршалом К. Д. Вершининым, есть такие строки: «На этой встрече среди других заслуженных генералов нашей авиации мне радостно было увидеть одного из первых Героев Советского Союза – Николая Петровича Каманина, о котором я так много слышал еще от его бывшего фронтового однополчанина, начальника Саратовского аэроклуба Г. К. Денисенко».
Каманин стал наставником и другом первых советских космонавтов. Он присутствовал на их занятиях, тренировках, вместе с ними летал на космодром Байконур, откуда стартовал первый космонавт.
Командир разведчиков Вселенной
В солнечное утро 12 апреля 1961 года невысокий, худощавый, подтянутый генерал стоял около Гагарина, когда тот отдавал рапорт Председателю Государственной комиссии о готовности к полету на космическом корабле «Восток».
Он проводил Космонавта-1 до лифта, поднимавшего в кабину.
В эту волнующую минуту, как рассказывает Николай Петрович, ему вспомнились родные Меленки, потонувшие в бело-розовой пене весеннего цветения. Он, еще мальчишка, лежит в саду и глядит, как над вишневыми ветками плывут облака. Меж ними синеют просветы неба такого далекого и голубого, что кажется, нет ему ни конца, ни края. И тревожат душу мысли: «А что там выше? В самом деле, не может же не быть ничего… Что-то есть, наверное – тоже небо, его продолжение, но какое-то иное, не похожее на видимое с этой вот пахнущей садами земли…»
И вот свершается мечта по неизведанной высоте. Пусть не он сам, а его питомец поднимется сейчас в то, "иное" небо и будет первым человеком, который взглянет с высоты на планету, на нашу родную Землю.
Уже объявлена пятиминутная готовность. Как медленно движется секундная стрелка хронометра. В прохладном бункере, где находятся члены Государственной комиссии, так тихо, что слышно тикание часов. В 9 часов 7 минут по московскому времени раздается короткая, как выстрел, заветная команда: «Пуск!»
…Вспыхивает ослепляющее пламя. Прокатывается глухой громыхающий шум. Вздымаются клубы серо-черного дыма. Грохот все сильнее и сильнее. Медленно, словно нехотя, вздрагивает и поднимается вверх удлиненное серебристое тело многоступенчатой ракеты, на секунду-другую зависает у земли, а затем, оставляя за собой бушующий вихрь огня, исчезает из поля зрения…
– Доброго пути, Юрий!
Сто восемь минут продолжался первый в истории человечества полет советского гражданина, военного летчика, коммуниста Гагарина в космосе, и все это время другой военный лётчик – Каманин волновался как никогда в жизни. Он был уверен в успехе, но все-таки космос есть космос, мало ли что может случиться!
Путь в беспредельные просторы Вселенной был успешно открыт.
…Первым гражданином Вселенной стал Юрий Гагарин. По приглашению правительств, по требованию народов, он посетил 46 стран Европы, Америки, Азии и Африки. Ему рукоплескала героическая Куба, пожимали руки потомки легендарного Икара, его осыпали цветами в Индии, обнимали друзья в Бразилии. И всегда рядом с Гагариным неизменно и по праву находился его учитель и старший друг Каманин.
Однажды осенью
Глубокой осенью 1933 года я зашел по делу к начальнику транспортной авиации и в его приемной увидел Маврикия Трофимовича Слепнева. Он тихонько сидел в углу у окна и, не обращая ни на кого внимания, мудрил что-то над географической картой.
– Что колдуешь? – подошел я к нему.
– Понимаешь, Михаил, – задумчиво ответил Слепнев и ткнул пальцем в карту, – вот примерно тут дрейфует «Челюскин». Мне приходилось здесь бывать. Коварное это местечко… Как бы не пришлось нам лететь на выручку.
Я тогда недоверчиво посмотрел на него и, честно говоря, не придал этим словам особого значения. А зря… Слепнев никогда слов на ветер не бросал и Север знал хорошо.
Мы познакомились, когда я еще работал в мастерских, а он уже был инструктором Высшей школы военной авиации.
Помнится, зимой двадцать четвертого года к нам в ремонтный цех авиамоторов пришла группа военных летчиков. Один из них, казавшийся самым старшим по возрасту, попросил меня объяснить устройство мотора «БМВ».
– Не стоит отрывать мотористов от дела, – пробасил рядом высокий красивый летчик, лет тридцати. – Я сам хорошо знаю этот мотор!
И он действительно отлично его знал; тут же очень толково объяснил масляную систему, устройство водяного охлаждения, карбюратора…
Он выглядел очень щеголевато в ладно сшитом кожаном реглане, под мышкой – перчатки на меху с огромными крагами.
– На вид форсун, а дело знает, – не удержался я, чтобы не шепнуть ребятам.
Когда военные уходили, я, осмелев, полюбопытствовал у заинтересовавшего меня незнакомца:
– Вы инженер или летчик?
– Я Слепнев, – ответил он, улыбнувшись. – И то и другое. Ресторан «Стрельна», то есть бывший ресторан, знаешь?
– По соседству здесь, в Петровском парке?
– Теперь там учатся, а я читаю лекции о моторах и самолетах… Правда, иногда мне кажется, что из соседнего кабинета, ставшего классом, доносится песня цыганского хора… Но песни нет, учеба есть…
Каким Слепнев был тогда, таким и остался по сей день – веселый, общительный, компанейский человек со своеобразной, порой резковатой, но всегда остроумной манерой разговора. Он ценит и любит шутку, меткое сравнение, крепкое словцо.
Великолепно рассказывает Слепнев о своем детстве и юности…
Дорога в люди
Будущий прославленный лётчик родился в многодетной крестьянской семье, в деревне Ямсковичи, Кингисеппского уезда, вблизи Петербурга.
В этих местах часто проводились маневры войск Петербургского военного округа. Маленький Маврикий с восхищением глазел на гвардейские полют пехотинцев и проносившихся рысью на красавцах-конях кавалеристов. Не было для него лучшей музыки, чем марши духовых окрестров. И самой увлекательной книгой являлся потрепанный «Учебник унтер-офицера», который он случайно раздобыл.
Мальчик решил обязательно стать военным и, конечно, не солдатом, а офицером. Так он и заявил домашним.
Отец рассмеялся:
– Молодо-зелено. Мы с тобой, Маврикий, мужики. Нашему брату попасть в офицеры – дело невозможное… Ты учись лучше, в люди, может, и выйдешь…
«Выходить в люди» Маврикию не хотелесь. Он мечтал «выйти в офицеры». А учиться его отдали в торговую школу. Вероятно, родители полагали, что изучение коммерческого счетоводства отобьет у мальчишки желание стать военным. А он после уроков, тайком от учителей, в сотый раз перечитывал «Учебник унтер-офицера».
Самостоятельную трудовую жизнь Слепнев начал работой на заводе электрической аппаратуры. А по вечерам, до глубокой ночи, сидел над военной литературой, стремясь постичь тайны стратегии Фридриха Великого и понять ошибки Наполеона.
Настойчивый был парень Маврикий Слепнев!
И сдал-таки крестьянский сын экзамены экстерном за полный курс кадетского корпуса. Но право на офицерский чин это не давало. Мечта о золотых погонах не продвинулась ни на пядь.
Должно быть, мало кто так обрадовался начавшейся империалистической войне, как Маврикий. Он стал «вольнопером» – как солдаты звали вольноопределяющихся. А затем поступил в школу прапорщиков, которую окончил с отличием. По положению, ему предстояло служить в гвардии. Но на вопрос о движимом имуществе он вынужден был ответить, что «сведений об этом не имею», и офицерское собрание лейб-гвардии Волынского полка отказалось принять в свою среду бедняка.
Девятнадцатилетний прапорщик Слепнев вместо гвардии оказался в Чите, откуда повел маршевую роту на фронт. Я видел фотографию Маврикия того времени. Молоденький, безусый офицерик, перетянутый ремнями портупеи, при шашке, револьвере, полевой сумке, с компасом на руке, должно быть, казался сам себе очень грозным воякой, а на самом деле был чуть смешон. Во всяком случае, он был несказанно горд форменной одеждой, волновавшей его воображение с детских лет. Он стал все-таки офицером!
Но очень скоро на галицийском фронте мальчишеская романтика развеялась как дым. Вот как писал об этом сам Слепнев:
«Первое же знакомство с войной опрокинуло все мои представления о войне, почерпнутые из учебников. Я представлял себе великолепно оборудованные окопы, стройные атаки под барабанный бой и гром оркестров. Мне рисовались красочные боевые столкновения, когда сражающиеся идут друг на друга со штыками наперевес. Ничего этого не было. Были дрянные канавы, полные воды и грязи, именуемые окопами, был лес, наполненный свистом пуль и ревом снарядов, были кровь и смерть. Никакого противника с развевающимися знаменами не было видно. Война оказалась кровавым и тягостным ремеслом».
Маврикию Слепневу в течение ряда лет пришлось досконально изучать военное ремесло.
Едва прибыв на фронт, он организовал и возглавил команду разведчиков. За храбрую вылазку прапорщик получил первый офицерский орден – Анну 4-й степени, темляк на шашку, или, как его запросто называли, «клюкву».
Чапаевец
Десятки раз участвовал Слепнев в боях среди болот Полесья, в горах Буковины, на полях Добруджи. Дважды был ранен, а полученная тогда контузия дает о себе знать и по сей день.
На фронте, в Румынии, Слепнев впервые столкнулся с авиацией. Он познакомился и подружился с командиром авиационно-истребительного отряда. Тот подал ему мысль стать летчиком. Но по тем временам это было не так просто. На заре авиации «шикарная» профессия пилота была доступна лишь дворянам или очень богатым людям. Служба эта считалась героической и романтической, выдвигала в число «избранных». Но в ходе войны сы