Через четыре дня на аэродроме выстроились советские самолеты.
Это были двукрылые истребители И-15, с тупой, несколько вздернутой передней частью фюзеляжа, И-16, с одной парой коротких широких крыльев.
Испанцы любят меткие прозвища. Тупорылые И-15 сразу назвали «чатос», что значит «курносые». Коротко-крылые И-16 окрестили «москас» – «мошки». Эти прозвища привились, и всю войну, где бы в Испании ни появлялись наши «ястребки», их любовно называли «чатос» и «москас».
В конце шеренги стоял похожий на стрекозу Р-5. Ему очень обрадовался Дуглас. Самолет-разведчик нужен был до зарезу, ведь на истребителе далеко не улетишь.
С простым, некапризным Р-5 быстро освоился его новый бортмеханик – Карлос. Этого невысокого роста, худущего молодого человека отличали от школьника старших классов, за которого его можно было принять, лишь замасленный синий комбинезон, который он никогда не снимал, чуть ли не спал в нем, да заскорузлые руки, все в ссадинах и царапинах.
Карлос настолько увлекся самолетом, что не ходил домой ночевать и спал под его крылом. Все время он то копался в моторе, то нырял под шасси, что-то смазывал, подтягивал, подвинчивал, громко призывая на помощь поочередно то святую деву Марию, то самого «дьяболо». Однажды в полночь он всполошил весь аэродром, запустив мотор, в котором, как ему почудилось, что-то не ладилось.
К самолету прибежал советский техник. Карлос спрыгнул на землю и удовлетворенно закричал:
– Порррьядокс!
Он любил козырнуть русским словом и знал их уже немало.
Утром пятого дня сборки на аэродроме появилась старушка. Боец, охранявший ворота, ее знал и беспрепятственно пропустил. Старушка в одной руке несла узелок, а другой опиралась на палку. С трудом передвигая скрюченные ревматизмом ноги, она ковыляла среди самолетов и негромко звала:
– Карлос! Карлос!
Механик бросился ей навстречу:
– Мамита!
Слезы потекли по смуглым лицам – молодому, выпачканному машинным маслом, и старому, чисто отмытому, морщинистому.
Их окружили товарищи. Оказывается, мать Карлоса, обеспокоенная его долгим отсутствием, пришла искать сына. Они пошептались, а потом Карлос стал угощать всех, кто работал вблизи, вином из объемистой баклажки, которую принесла в узелке его мамита. Он поднял ее на крыло своей машины, и старушка неожиданно вскинула руку со сжатым кулаком в интернациональном революционном приветствии. Все дружно ответили ей тем же жестом. Потом старушка перекрестила сына, благословила его, что-то пошептала и, перекрестив самолет, ушла…
В солнечное утро аэродром стал похожим на пчелиный улей, и казалось, в небе реют не боевые самолеты, а веселые золотистые пчелы, наполняя воздух однообразным жужжанием. То и дело взлетали и приземлялись «чатос» и «москас». Их опробовали после сборки советские летчики. Они же, став на время инструкторами, помогали овладеть новыми машинами добровольцам из других стран.
Только Р-5 стоял пока на земле, что очень расстраивало Карлоса.
«Красный чертенок»
На плоскостях и фюзеляжах всех самолетов, пополнивших народные военно-воздушные силы, маляры вывели круги с цветами республики – красным, желтым и фиолетовым.
Карлосу этого показалось мало. Он долго орудовал кистью и краской. Довольно удачно механик изобразил на борту Р-5 красного чертенка, показывающего кому-то нос растопыренными пальцами.
Дерзкий бесенок всем понравился.
С того часа самолет стали называть «Дьяболито рохо» – «Красный чертенок».
Так бывший «М-10-94» приобрел себе новое имя.
Через сутки у него появился и новый хозяин.
Двадцатипятилетний советский лётчик Александр Шухов, инструктор авиационного училища, узнав, что со всех концов земного шара в Испанию едут добровольцы, не находил себе места. Он отлично летал на машинах разных типов и всей душой хотел помочь героическому испанскому народу. Кому, как не ему, сражаться с фашистами! Он подавал начальству рапорт за рапортом, пока не получил разрешения ехать в Испанию.
Шухов с небольшой группой таких же, как он, добровольцев уехал во Францию и ночью перешел испанскую границу.
Две недели он уже находился на войне, но не воевал – еще не прибыли самолеты. Много успел повидать за эти дни «камарада Хосе» – так назывался теперь Шухов. И чем больше он видел, тем нетерпеливее становилось желание взвиться и небо на истребителе, ринуться на вражеский самолет, поймать его в рамку прицела, нажать гашетку пулемета, заставить фашиста огненным комом рухнуть на землю.
Он побывал в Мадриде. Главный советник по авиации пригласил советских летчиков-добровольцев поехать в испанскую столицу.
– Не думайте, что я везу вас просто на экскурсию, – сказал им перед выездом генерал Дуглас. – Мы отправляемся вроде как на разведку. Очень полезно познакомиться на земле с районом, над которым будешь сражаться в небе.
Летчики медленно ехали по осажденному врагом Мадриду, замечая на каждом шагу разрушительные следы войны. Они часто выходили из автобуса и смешивались с шумной толпой. У продовольственных лавок стояли длинные «хвосты». Рядом копошились ребята. Много детей было в скверах. Они играли и среди развалин. Мальчишки с деревянными пистолетами прыгали по грудам жженого кирпича, бывшего совсем недавно их домом.
Спешили куда-то защитники Мадрида. На головах у них полотняные рогатые пилотки, какие носят наши пионеры. Многие обуты на босу ногу в «альпаргатос» – шлепанцы, сплетенные из веревок. У всех оружие – карабины, пистолеты, кинжалы, гранаты у пояса. С винтовками стояли в очередях в кафе и у касс кинотеатров – в них показывали нашего «Чапаева».
Мальчишки-газетчики орали на перекрестках, предлагая номера со сводками военных действий.
В городе пахло гарью и порохом.
Через улицы протянуты полотнища с коротким, как выстрел, призывом – «Но пасаран!».
Огромные черные воронки от бомб посреди мостовой огорожены канатами, укрепленными на красных столбиках.
Бронзовые Дон Кихот и его верный оруженосец Санчо Панса тоже «переведены на военное положение»: памятник обложен мешками с песком.
Вот целый квартал руин. У некоторых домов рухнули только передние стены. Видна вся внутренность безлюдных комнат. Кажется, что их только что покинули люди. Даже немножко стыдно смотреть на чужую жизнь, прервавшуюся в одно страшное мгновение – это все равно что заглядывать в освещенное окно квартиры. С обеденного стола не успели убрать посуду. В спальне не закрыта кровать. В комнате рядом встал на ребро рояль. Большое черное распятие с белым Христом, подброшенное взрывом, зацепилось за оголившуюся железную балку перекрытия многоэтажного дома и с жалобным скрипом раскачивается. Совсем как скорбный памятник над общей могилой.
Летчики, осторожно ступая по хрустящему под ногами битому стеклу, перешагивая через закопченные кирпичи, искореженные куски железа, обгорелые остатки оконных рам и мебели, вышли из злополучного квартала на залитый солнцем проспект. Прямо на тротуаре стояла уцелевшая широкая кровать. На ней спали женщина с ребенком. В тени деревьев, положив под головы узелки, приютились люди, недоспавшие ночью. На кострах что-то варили в подвешенных к треногам ведрах и котелках.
Мадридцы то и дело поглядывали на небо. Оно было бездонно-синим, чистым, без единого облачка. Самая что ни на есть летная погода. В любую минуту могли появиться нежданные гости. И действительно, в полдень показались в вышине черные крестики. Они, снижаясь, все увеличивались в размерах, принимая очертания бомбардировщиков.
По улицам с надрывным воем промчались мотоциклы с сиренами. Тревога!
Побежали женщины, прижимая к себе детей. Мужчины и подражающие им подростки, стараясь не спешить, направились в убежище – не к лицу испанцу показывать страх.
Зашли в подворотню большого дома и летчики. В наступившей тишине слышен был прерывистый вой моторов «юнкерсов».
Глухо ухнул взрыв. За ним другой, третий.
Пламя вырвалось из разбитых окон дома, наискосок через улицу, и тотчас же раздался отчаянный хриплый крик:
– Чикита миа! (Моя маленькая девочка!)
Женщина в отчаянии металась то туда, то сюда по пустынной улице и кричала, показывая рукой на верхние окна горящего дома.
– Что с ней? – спросил у переводчика советский летчик.
– Ее девочка осталась одна в квартире. На третьем этаже!
Шухов выскочил из убежища и ринулся в пожар. Все произошло так стремительно, что товарищи не успели даже его удержать.
Прошло, наверное, не более двух-трех минут, но всем показалось, что очень много времени Шухов не возвращался. Вот наконец он появился в дверях горящего дома с ребенком на руках, пошатываясь, шагнул на тротуар и остановился. Почему же он не отдает девочку матери, почему медлит?
Да потому, что девочка уже мертва.
Потом не раз Шухов вспоминал лицо этой крохотной девчушки со струйками крови в уголках рта, полные горя и ужаса глаза ее молодой матери, и это заставляло его сжимать кулаки, стискивать зубы…
– На каком самолете вы предпочитаете сражаться? – спросил Шухова полковник на аэродроме Лос-Алькарес.
– Конечно, на И-16. Только на истребителе! – ответил летчик.
– А с «эр пятым» знакомы?
– Знаю как свои пять пальцев. Других учил летать на нем!
– Вот и хорошо! Принимайте «эр пятый»!
– Дайте мне истребитель! Я хочу бить фашистов, а не ходить в разведку!
– Без разведки не бывает сражений! А уничтожать фашистов будете, обязательно будете и бомбить их и штурмовать. Потом, все истребители уже закреплены. Может быть, хотите ждать прибытия новой партии?
Конечно, Шухов этого не хотел.
Невеселый он пошел к самолету.
– Камарада Хосе авиадоре! – сказал он, протягивая руку маленькому механику. – Буэнос диаз! (Добрый день!)
– Товарищ Карлос! Механико! – по-русски ответил испанец.
В первый проверочный полет над аэродромом Хосе взял с собой Карлоса. Когда приземлились, механик, любовно похлопывая «Красного чертенка» по борту, убежденно сказал: