— Вы, вроде, уже пробовали?
— Комспас не отступает и не меняет решений.
— Сочувствую. Хорошо, что я не ваш психиатр. Это всё, что вы хотели мне сказать?
— Комспас конфискует этот маяк. Мы прибыли специально для этого — служба наблюдения зафиксировала на днях его излучение.
Ну, молодец цыганская глойти Любишка, отлично ты подала сигнал.
— На каком основании? — спросил я, поражаясь абсурду этой жуткой, в общем, ситуации.
— В смысле? — удивился собеседник. — Он нужен Комспасу. Какие ещё нужны основания?
Красава. Ну, что-то в этом роде я и предполагал.
— Ах да… — добавил он, — ещё нам нужен… Как это называется?
Ему ответили неразборчиво.
— Магнитный подшипник приводного вала пропеллера. Если он у вас есть, мы готовы пересмотреть вопрос о почестях. В порядке исключения.
— К сожалению, не завезли. Снабжение хромает, знаете ли.
— Понимаю. Война разбаловала интендантов. Вы готовы предоставить нам доступ к маяку?
— Нет.
— По какой причине?
— Не хочу.
Собеседник озадаченно замолчал, пытаясь осознать новую для него концепцию, а я ушёл и закрыл окна. Не о чем с ним больше разговаривать.
— Ну что? — спросил Артём.
Ах, да, ему сверху не слышно.
— Недоговороспособны. Им нужен маяк и расстрелять нас. Ну, или только меня, я не уточнял. Причём без воинских почестей.
— Почему без почестей?
— Не положено.
— Обидно.
— И не говори. В общем, я отклонил это щедрое предложение. Сидим дальше.
До вчера успели пообедать, поспать, я поработал с данными, пытаясь свести концы — пока не преуспел. Слишком фрагментарно всё, нет общей картины. Порасспрашивал Артёма, но ничего принципиально нового не узнал — он на удивление не наблюдателен, а волшебных альтерионских таблеток для памяти у меня больше нет. Выяснилось, что с Веществом он тоже ничем не поможет — за всё время жизни в Коммуне так и не выяснил, где и как его производят. «Как-то связано с мантисами и Установкой». Это я и сам уже догадался, а толку?
Гости снаружи бросили возиться с мотором. Побродили вокруг башни, убедились, что она неприступна, вернулись к своему аппарату и развели рядом костерок. Один из них сбегал к месту гибели табора, вернулся с мешком — видимо, продуктов намародёрил. Не побрезговали, однако, цыганской едой — сидят, варят что-то в цыганском же котелке. Об этом я не подумал — пожалуй, ждать, пока они оголодают, придётся долго. А я сварил на ужин макароны с тушнячком, мы попили чаю с последним печеньем и разошлись спать. Я — в обнимку с Эли, Артём — просто так. Эли окончательно выбрала меня и не отлипает ни на минуту. В туалет сходить — и то проблема.
Но зато спится с ней замечательно. Я бы, наверное, весь изворочался от дурных мыслей, но она прижмётся, замурлычет этак по-своему беззвучно — и засыпаю во благости. Снится всякое хорошее, жена, дети. Как будто мы снова вместе и гуляем по пляжу, и нет никаких кретинов на летающей тачанке, горы трупов у реки и долбанных альтери с их переворотом.
Просыпаться не хочется.
С утра обстановка не изменилась — унылые комспасовцы бродили вокруг своего ПЛО (пизданувшийся летающий объект), варили завтрак на костре. Мы сидели внутри и пили кофе, глядя на них сверху. Позиционный тупик. Такое не может продолжаться долго — и не продолжалось. К сожалению, изменения произошли не в нашу пользу.
Ближе к обеду со стороны реки припылило два колёсных броневика — или, если угодно, лёгких танка. Какие-то оригинальные восьмиколёсные MRAP-ы. Думаю, современные противотанковые средства поражения разберут эту причудливую херню на запчасти одним выстрелом, но у меня их, разумеется, нет. Можно было бы прострелить ей что-нибудь из винтовки, но окна и дверь под прицелом, не успею.
Так что пришлось наблюдать, как из машин высыпали деловитые солдаты. Некоторые побежали чинить двигатель леталки, таща с собой какие-то запчасти, некоторые забегали вокруг башни, явно прикидывая возможности штурма. Среди пехоты в полной броне были только офицеры, у рядовых — обычное хэбэ с кирзачами и короткая кираса со шлемом, оружие — калаши с деревянным прикладом. Второй сорт ко мне выслали, не элитный спецназ. Недостоин.
Со штурмом они предсказуемо обломались — в закрытом состоянии башня неприступна. Но попытку сделали — сломали деревянные ворота, уперлись в каменную стену, почесали каски, отошли. Сволочи. Чини теперь. Ситуация нравилась мне всё меньше и меньше — не похоже, что они вот так запросто уйдут.
Того придурка, с которым я беседовал вчера, от переговоров отстранили. Теперь перед окнами махал руками какой-то другой. Не то чтобы я надеялся на приятную беседу, но просто так сидеть тоже скучно.
— Вы с Эли смотрите внимательно. Если что — бегом вниз и закрываете окна, мне орать бессмысленно, не услышу. Не верю я этим альтернативно одарённым военным.
Эли скуксилась и надула губки.
— Сиди, — строго сказал я, — внизу опасно. Начнут пулять сдуру, пойдут рикошеты…
Спустился, открыл окна. Неудобно, что только все разом и только на полную. Приоткрыть бы щёлочку и перестрелять их бениной маме. Экий я кровожадный стал — сам себя боюсь. Но люди, способные вот так уничтожить с воздуха табор с детьми, не вызывают во мне никакого сочувствия.
— Эй, там внутри!
— Внимательно слушаю.
— Открывайте двери и выходите.
— С хуя ли?
— Уйдёте живыми.
— А как же расстрел без почестей?
— Не слушайте этого придурка. Я гарантирую вам свободный проход, вы мне не нужны.
— Цыгане вам тоже были не нужны.
— Цыгане — отдельный разговор. Исполнитель перестарался, достаточно было их прогнать.
— Перестарался? Может быть, даже получит выговор? — взбесился я. — Там были дети! Десятки детей!
— Не договоримся, — констатировал голос снаружи, — пошли!
В ту же секунду меня дёрнуло волной паники от Эли, а об оконный проём ударилась лестница.
— Граната! — завопил я и выкинул в окно пивную бутылку, с пробуксовкой ног стартуя к рычагу.
Гулко бумкнуло в стенах, башня закрыта. Артём ссыпался со второго этажа несколькими секундами позже.
— До последнего момента не видел лестниц, — признался он. — Прятали в машинах. Так быстро всё…
— Ладно, успели же.
Из правого крыла послышался какой-то звук. У меня там склад всякой чепухи: запчасти, материалы, расходники, хозяйственная мелочь. Исполняет функцию сарая. Сейчас там полная темнота, и кто-то в этой темноте что-то уронил.
— Хватай Эли и наверх. Эли, даже не начинай! Я сейчас блокирую лестницу от зала, вот тебе второй ключ на всякий случай. Щель для ключа на лестнице чуть выше, найдёшь потом. Давай, давай, у тебя всё равно оружия нет!
Правое крыло от зала отделено толстой, но всего лишь деревянной дверью. И там склад инструмента, которым эту дверь можно разломать. Так что я опустил рычаг у камина, закрывая доступ к лестничному пространству в стене. Первый найденный мной когда-то рычаг. Подозреваю, до сих пор нашёл не все — ушельцы были те ещё параноики.
Включил винтовку, навёл на дверь — нет, насквозь её «биорад» -режим не берет, доски толстые. Ладно, пойдём сложным путем.
Постучал прикладом в дверь, снял засов, открыл на маленькую щёлочку, стоя так, чтобы меня не было видно.
— Я знаю, что вы там. Выходите по одному без оружия.
Сделал шаг назад, взял дверь на прицел. Стрелок я говённый, но тут почти в упор. Прижал триггер, жду. Любое резкое движение — и пальну не разбираясь.
Тишина.
— Я сказал — выходить без оружия! Или гранату вам катнуть?
Гранат у меня, разумеется, нет. Но они ведь не знают?
— Я один! Я выхожу! Не стреляйте, пожалуйста!
— Медленно, без резких движений!
— Да, да!
Осторожно открыв на себя дверь, вышел, щурясь на свет, совсем молодой парнишка. Хэбэшка, кирзачи, обычная пехотная каска — и сложная модерновая чешуйчатая кираса странной раскраски. Разноцветные геометрические фигуры, углы, линии… Как ослепляющий камуфляж на кораблях дорадарных времён. Не знаю, на кого это рассчитано. Я его отлично вижу.
— На пол лёг. Руки за голову. Ноги расставил.
Так говорят полицейские в боевиках. Или не так? Надеюсь, он меня боится больше, чем я его.
Парень послушно лёг, сложил руки на каске.
— Не двигаться!
Навёл винтовку в проём — дверь открыта, режим «биорад» показал, что там действительно больше никого.
Перевёл прицел на него, сделал шаг назад и поднял рычаг, открывая лестницу.
— Артём, спустись вниз. Один!
Спустился, уставился на лежащего сапогами к нему солдата. Каблуки стоптаны, потасканная, не очень чистая обувка.
— Зайди туда, возле верстака на полке серая пластиковая коробка. Там строительные стяжки в упаковках. Возьми пяток самых больших…
Связанный солдатик сидел у стены и выглядел совсем уныло. Каску я с него снял, а кираса оказалась на сложных электрозамках.
— Нельзя трогать! — испугался он. — Там пиздец-пакет! Странно, что не активировали до сих пор.
— Где-то я его видел… — задумчиво сказал Артём. — Знакомая какая-то рожа…
Я посмотрел — рожа как рожа. Рязанская такая, из простецких. Круглая, нос картошкой, глаза серые, волосы русые.
— А я тебя помню, — внезапно сказал солдатик Артёму, — ты тот дисс-залётчик, что на губе у нас сидел.
— Точно! — удивился тот. — Теперь вспомнил. Ты дневалил там. Как тебя сюда-то угораздило?
— Накосячил, — вздохнул солдат, — над старшиной пошутили. В сортире ацетона с бензином плеснули в очко. Он там курит всегда, а бычки под себя бросает. Яму выгребную давно не чистили, пары смешались с метаном…
— Ой, бля… — представил я себе последствия.
— Ага, — уныло согласился солдат, — именно, что «ойбля». Мы-то думали ему просто шерсть на жопе подпалить. Он та ещё падла, было за что. Но получился миномётный залп из говнопушки. В роли снаряда — старшина с палёной жопой. Военная прокуратура стала крутить на «терроризм»… В общем, я вышел крайний.