— Проверил? — спросил Иван.
— Угу, — задумчиво ответил я, — понять бы ещё, что именно…
Висеть над ангаром не было никакого смысла, и мы включили резонаторы, вернувшись в неприятную бурость.
— Тлен, хтонь и безысходность, — прокомментировала пейзаж Василиса.
— Очевидно, что, перемещаясь над этим миром, мы одновременно сдвигаемся по Дороге, — констатировал Артём после нескольких экспериментов.
Мы неспешно двигались над местным шоссе, потом останавливались, чтобы никуда не влететь с разгона, и выключали резонаторы.
Осенний лиственный лес, пылающий октябрьским буйством оранжевого и красного. Свежие дымящиеся руины разнесённого жесточайшей бомбёжкой города — мы тут же свалили, разумно предположив, что здешние жители не будут рады воздушным целям. Припорошенная первым снежком степь.
Каждый раз мы оказывались в новом срезе.
— Я не знаю, как ориентироваться, — признал Артём, — с Дороги я видел цель, достаточно было на ней сосредоточиться и чувствовать направление. Здесь я не вижу ничего, а от попыток что-то почувствовать уже мозги кипят. Мы перемещаемся, но хаотически, не зная, куда. Как находили путь те, кто летал на нём до нас?
— С помощью вот этой штуки, думаю, — я мрачно показал на квадратную дыру в панели, — к ней подходили шины от резонаторов, от стёкол рубки, от компасов…
— Компа́сов, — поправил меня Иван.
— Да, от них. Теперь это висит в воздухе открученное. Ну и расположение как бы намекает.
— Да, — согласился капитан, — здесь просто напрашивается экран навигатора. Вот магнитный компа́с, вот гирокомпа́с, вот штурвал, а прямо за ними, перед глазами рулевого — джипиэс. Ну, или что тут было…
— Смотрите, что это? — дёрнула отца за рукав Василиса. — Вон там!
— Светится как бы что-то…
— Довольно ярко, — отметил Артём.
— Выставлю азимут, — Иван повернул картушку гирокомпаса.
Ах, да. Компа́са.
Свет виднелся где-то вдалеке на горизонте. Горел минут десять, потом погас. Мы оставили вихляющее под нами шоссе и шли прямо по направлению, держа средний ход. Внизу проматывались бурые бесплодные поля и чёрные осыпавшиеся руины, высохшие тёмные русла рек и пустые вмятины озер. Мерно гудели моторы. Мы сменялись за штурвалом, сидели по очереди, даже не касаясь управления, только смотрели вперёд. Через несколько часов на горизонте снова полыхнуло, посветило минут пятнадцать и погасло. Поправили курс на пару градусов.
Шёл час за часом, мы пообедали, потом поужинали, потом разошлись спать, разбившись на ходовые вахты. Эли предпочла досыпать в тёплой постельке, так что я сидел в рубке один, пил кофе, пялился на унылый пейзаж внизу. Ночь ото дня там не отличалась ничем. Под дирижаблем неспешно двигалось морское дно, лишив меня даже сомнительного развлечения разглядывать руины и пытаться угадать, чем они были когда-то. Когда перелетали береговую линию, мне почудилась слева башня-маяк на берегу, точно такая же, как моя. Издалека подробностей не разглядел, а отклоняться от курса не стоит.
Проснулась Василиса. Пришла в пижаме, зевая.
— Летим?
— Летим.
— Я буду тосты на завтрак, вам сделать?
— Сделай, если не трудно.
Снова загорелся свет впереди. Я подправил курс еще на градус-другой. Понять, становится ли он ближе, не получалось. Раз в семь с половиной часов загорается, горит тринадцать минут. Черт его знает, что это и зачем. Но никаких других ориентиров тут нет.
Василиса, позавтракав, ушла. Справа проплывало небольшое округлое плоскогорье. Когда здешнее море было более мокрым, оно было островом. На бывшем берегу тоже торчит башня — очень похожая на ушельский маяк. Сейчас проходим ближе, можно разглядеть раскрытые лепестки купола. Даже здесь стены целы — крепкое сооружение. Но видно, что давно заброшено. Из обрыва берега свисает поплавок приливного привода. Так вот как оно устроено…
На вахте меня сменил Иван. Я доложил, что курс скорректирован, других происшествий нет. Только было собрался идти досыпать — вернулась Василиса, уже в рабочем комбинезоне.
— Па, — сказала она встревоженно, — я лазила в хвостовые, проверить всё ли в порядке. В энерготанке на два деления индикатор просел.
— Очень большой расход, — сказал капитан, — как бы мы не оказались без энергии раньше, чем куда-то долетим.
— Артём говорил, — припомнил я, — что, если идти всё время по Дороге, не делая «зигзаг» через срезы, то резонаторы очень много жрут. Возможно, тут тот же эффект. Но мы не можем в «зигзаг», у нас ориентиров нет.
— Будем надеяться, что успеем.
Проснулся от стука в дверь каюты.
— ДядьЗелёный! — крикнула Василиса. — Вас папа зовёт!
Эли рядом, что характерно, не было. А ведь засыпал — сопела в ухо. Обнаружил её в кают-компании, довольную, пожирающую оладушки. Их пекла за выгородкой камбуза Светлана.
Запах умопомрачительный, но мне разу стало не до еды — мы подлетали.
Прежде всего, изменился свет. На небе по-прежнему доминировало какое-то бурое говно, но внизу стало светлее. И руины там были не такие руинистые, и среди коричневого и чёрного проявились островки других цветов. Вот холмик даже как будто зелёный и домик на нём почти целый… Шоссе не завалено всякой дрянью, просто потрескавшееся и грязное покрытие. Идет к городу, так же, как и мы.
— Ой, там кто-то ехал! — сказала Василиса
Мы уставились на дорогу внизу, но никого не увидели.
— Как будто несколько машин. Появились и тут же исчезли… Нет, мне не показалось!
Чем ближе к городу, тем светлее становилось. Поля вокруг него уже выглядели просто заброшенными, а не пережившими напалм с дефолиантами. Улицы пусты, но дома всё целее к центру: от пустых коробок без крыш и окон на окраине до почти целых на главной площади. В середине неё торчала башня маяка — как моя, только покрупнее. На наших глазах её купол раскрылся и засиял магниевым режущим светом, который накрыл город локальным солнышком, как будто счищая пыль и налёт времени. Тринадцать с половиной минут светотерапии — закрылся. Мы как раз успели неторопливо доплыть до площади и повиснуть над ней.
— Выключай, — сказал Иван Артёму, — надо посмотреть, что тут творится.
Щёлкнул переключатель, моргнул мир — и по глазам ударило полуденное солнце. Башня в обоих мирах выглядела одинаково, но здесь её окружало пёстрое море шатров, палаток, торговых рядов и прилавков. И толпы людей. Безумный шум этого стихийного рынка слышался даже сквозь стёкла рубки. И вот он стал затихать, затихать, затихать… Воцарилось молчание. Теперь внизу было озеро лиц. Все эти люди бросили свои разговоры, споры и занятия. Они смотрели на нас.
— Чёт мне как-то не по себе, — признался я, — мы тут как НЛО над сельской ярмаркой. Явление чуждое и подозрительное. Не спровоцировать бы панику…
Впрочем, люди внизу не спешили паниковать, разбегаться или падать ниц. Стрелять по нам тоже никто не стал, за что им, конечно, большое спасибо. Тишина длилась недолго — внизу загалдели, стали показывать на нас пальцами, жестикулировать, обсуждать и делиться соображениями. Мы висели неподвижно метрах в двадцати, и не очень понимали, что делать дальше.
— Выйти на галерею, сказать: «Мы пришли с миром!»? — без большой уверенности предложил Артём.
— А не пальнут по нам в ответ? — засомневался я. Внизу у многих были за спинами ружья.
Толпа задвигалась, расступаясь. Из двери башни-маяка вышел человек в балахоне. Судя по тому, как все к нему повернулись, он тут явно в авторитете. Откинул капюшон, обнажив отчётливо видимую нам сверху окруженную седыми волосами лысину, запрокинул голову, повернув к нам обильно бородатое лицо, и приветственно помахал рукой. Я помахал ему в ответ. Надеюсь, ему сквозь стекло видно.
Бородатый сделал недвусмысленный приглашающий жест «Следуйте за мной» и неторопливо пошёл сквозь расступающуюся перед ним толпу. Иван тронул рукоять тяги, негромко зашумели винты, мы тихонько двинулись следом. Забавно у них тут аэродромная служба организована. Под нами проплывали шатры и палатки, дальше пошло что-то вроде стоянки, набитой столь характерной техникой, что мы с Артёмом в один голос сказали: «Цыгане!».
Дома вокруг площади выглядели жилыми, но именно что в цыганском стиле — занятыми временными неаккуратными жильцами. Сохнут на верёвках пёстрые тряпки, стряпают на разведённых прямо на мостовой кострах женщины, с балконов тычут в нашу сторону пальцами чумазые загорелые дети. Вряд ли архитекторы этого города предполагали такое использование своих творений. Когда-то он выглядел очень стильно, отдалённо напоминая, пожалуй, Барселону. Заметно, что лучшие времена давно прошли, дома долго пустовали, утратив лоск и большую часть стекол, а нынешние заселенцы не слишком заботятся о сохранности исторических зданий. Подозреваю, внизу ещё и воняет. Сверху видно было, как непосредственно и непринуждённо гадит у забора, подобрав пёстрые юбки и выставив смуглую жопу, какая-то цыганская мадам. Она изумлённо провожала нас глазами, не прекращая процесса.
— Фу, — хихикнула Василиса. — Фу и бе.
— Дитя природы, — хмыкнул Иван.
Дедуган внизу шёл небыстро, мы старались его не обгонять. За ним, в почтительном отдалении, следовало десятка два любопытных, но вся остальная толпа с площади, к счастью, осталась на месте. Я и так чувствовал себя «Летающим цирком Монти Пайтона»6. Вскоре я понял, куда он нас ведёт — за домами показался ангар. Почти такой же, как тот, из которого мы взлетали, только больше размером и открытый. Пыльные створки, лишённые части стекол, застряли в полураскрытом положении, но нам места достаточно. Прибавили хода, обгоняя неторопливого провожатого, зависли над ангаром и осторожно опустились. Внутри пыльно, сумрачно — и несколько характерных опорных ферм для дирижаблей. Мы прицелились в центральную. Василиса выскочила на верхнюю обзорную палубу и командовала в рацию:
— Майна, майна, майна… Стоп! Вира! Вперед и чуть левее! Полтора румба влево