Грубые сварные швы, крашено кисточкой. Колхозный самопал, но выполнено неплохо, со знанием дела. Мотор…
— Стоп! Тихо! — сказал я. — Мотор горячий!
Скрипнули ворота.
— Вы что ещё, глядь, за черти? Откуда вы, глядь, повылазили?
Если бы не голос, и не поймёшь, что женщина. Голова с лицом замотаны коричневой пыльной тряпкой, здоровенные очки-консервы, тёртая кожаная куртка, драные грязные штаны и стоптанные берцы чуть ни по колено. И здоровенное пыряло в руках, по виду грубо откованное из рессорного листа. Длиной метра полтора, такой башку отмахнуть как нефиг делать.
— От баги отошли бегом, глядь! Это моя бага!
— Да ладно! — сказал я, чтобы что-то сказать.
— Ну, теперь моя, — уточнила женщина. — Уж точно не ваша.
Увидев мою винтовку, автомат Артёма и пистолет Ивана, она немного сбавила тон.
— Эй, если вы хотите отжать тачку, то имейте в виду, что движок гавкнулся. А насиловать я не дамся, лучше сдохну.
— А я вас лучше убью! — уверенно добавил детский голос.
— Бони, я же сказала не лезть!
— Ну, ма!
Пацанёнок лет десяти-двенадцати. Короткие, стоящие торчком от набившейся в них пыли волосы. Круглые чёрные сварочные очки на резинке. В таких же грязных лохмотьях, что и мать, но — с револьвером в руке.
— Да что за непруха, глядь! — расстроенно сказала тётка. — Откуда вы тут взялись, не было же никого, я проверила! Вас Бадман прислал, да? На моциках? Он меня выследил, да? Не, моцики я бы услышала… А ну, говорите кто вы, а то…
Женщина продемонстрировала свою заточенную железяку.
— Эй, эй, — примирительно сказал Артём, — мы не знаем никакого Бадмана.
— Гоните, — уверенно сказала она, — его тут все знают.
— Мы не местные, мы… как бы это объяснить… Прошли сюда…
— А, вы контры, что ли? Проводники с товаром?
— Ну, не то, чтобы с товаром… Но проводник у нас есть, да.
— Так бы сразу и сказали, чего пугаете? — не очень логично укорила нас женщина. — Бони, это контры, не надо их пока убивать. Но вы не туда вышли, контры, банда Бадмана не тут. На моё счастье. Я от них свалила. Мы свалили.
Она потрепала пацанёнка по выгоревшим вихрам, отчего в воздух поднялось облачко пыли.
— А чего так? — спросил я.
— Он козёл.
— А, ну, бывает.
— Если вы не к Бадману, то вам лучше свалить отсюда, контры. Он не любит контров, которые ведут дела не с ним. А те, кого он не любит, долго не живут.
— Печально слышать, — сказал я, ожидающе глядя на Артёма, напряженно втыкавшего в свой планшет.
— Эй, контры, — спросила женщина неожиданно жалобным голосом, — а возьмите нас с Бони с собой, когда свалите?
Она принялась разматывать тряпку на голове, освобождая длинные чёрные волосы.
— А то Бадман, хоть и тупая свинья, но, в конце концов, сообразит, что я свалила. Следопыты у него хорошие, а следы в пустошах стоят до дождей.
— Так свинья или козёл? — уточнил Иван.
— Свинья и козёл. И ещё шлюхин сын и подлая тварь.
— Ма, ну!
— Что «ну»? Твой папаша променял меня на эту толстую корову! А теперь я угнала и угробила его тачку! Как ты думаешь, что будет, когда он нас найдёт?
— Убьёт нафиг, — уверенно сказал лохматый ребёнок.
Поди ж ты, какие шекспировские страсти.
— Так что, контры, возьмёте нас? Ладно, так и быть, трахайте тогда. Только по разу, не больше, я вам не шлюха толстая!
Тетка распахнула полы куртки, демонстрируя, что да, не толстая. Под курткой оборванный грязный топ и голый живот над широким ремнем. Без тряпки на голове она даже симпатичная. Если хорошенько помыть.
— Ну, ма!
— Что «ма»? Не убудет с меня.
— Я не знаю, где тут репер, — сказал Артём, — даже не могу понять, здесь ли он. Направление не определяется. Может, если переместиться подальше от прохода… А ты не можешь, ну… переоткрыть свой проход куда-то ещё?
— Нет, — покачал головой я, — теперь по нему только обратно.
— Так вы не можете свалить, что ли? — мигом ухватила суть женщина. — Тогда хрен вам. Друг друга тогда трахайте. Как раз успеете, пока Бадман за мной не притащится и не привяжет вас голыми к выхлопным трубам своего трака. Он это называет «опера». Проверит, что громче — его движок или ваши вопли. Обычно движок побеждает.
— Какой приятный тип, — прокомментировал Иван.
— Козёл он, а не тип. И свинья.
— Ну, ма!
— Что «ма»? Я знаю, что говорю.
Она уселась прямо на песок перед воротами и замолчала расстроенно. Пацанёнок присел на корточки рядом, опасно играя с револьвером.
— Тут есть какой-нибудь ещё гараж? — спросил я женщину.
— Не, — сказала она грустно, — я до этого еле дотянула. Думала, тут моцик будет, но его кто-то подрезал уже. Ближайший гараж в городе, до него сорок миль. Не дойдём пешком.
За воротами простиралась красноватая пустыня, песок с редкими вкраплениями скудной растительности. Солнце жарит, ветер несёт пыль. Сорок миль — это больше шестидесяти километров, если мили тут такие же. Тащиться пешком не вариант, у нас воды столько нет.
— А что с движком?
— Сдох, — махнула рукой она. Загремел, задымил, температура вверх, давление вниз… Хорошо гараж этот рядом был. Но моцик какая-то падла свела.
— Я гляну?
— Да хоть обглядись…
Я залез в багу, нашёл выключатель зажигания и кнопку стартера. Движок железно загрохотал, но подхватился. То двумя, то тремя котлами, лампа давления не гаснет, маслом горелым воняет, стучит, как молотком по кастрюле, дымом в трубу плюётся. Как доехала-то вообще?
— Поршневая, — диагностировал я.
— Я без понятия, — пожала плечами тётка.
— Инструмент есть? А масло?
— Сзади посмотри. Масло тут должно быть, бочка у стены.
В ящике за задними сидениями нашёл довольно приличный набор инструмента. Для походного так даже отличный. Откинул крышку капота.
— Что там? — спросил Иван.
— V-образный карбовый воздушок, — ответил я, разглядывая грязный, в потёках масла агрегат, — не видал такого никогда. На «запорожский» похож, только побольше, литра на два с лишним.
— Два с половиной, папка говорил, — прокомментировал подошедший поглядеть пацан.
— Разбираешься? — спросил я его.
— Ну… так.
— Будешь ключи подавать. Для начала, найди корыто какое-нибудь плоское, масло сольём…
Скинув левую головку, сразу понял, в чём дело.
— Поршень оборвало, — сказал я Ивану.
— Это плохо? — спросил он. — Я по таким моторам не очень.
— Так себе, — признал я. — Цилиндр убит, клапан погнут, шатун, возможно, тоже. Сверху не понять. Эй, мадама, тут запчастей нигде не завалялось? Поршень, шатун, вкладыши, клапана? Лучше головка в сборе.
— Не, откуда, — ответил вместо неё пацан, — железо всё на базе или в техничке, когда в рейде.
— Ладно, никто и не обещал, что будет просто. Бери головку на десять, откручивай с той стороны, а я с этой. Ты мелкий, тебе подлезть легче будет…
Сняли поддон картера, я выкрутил болты шатунной крышки и вытолкнул наружу через цилиндр шатун с остатками поршня. Точно, поршень лопнул на уровне пальца. Верхнюю его часть шатуном забило в камеру сгорания, повредив клапана, а нижняя грохотала в цилиндре, убив его зеркало. Шатунные вкладыши раздолбало в фольгу, вот и давление масла упало.
— Угрели, что ли? — строго спросил я пацана.
— Ну… я мамке говорил, что надо встать, остыть. Но разве она послушает?
Воздушок по такой жаре перегреть — нефиг делать. Тем более, что прокладки дрянь, сальники сопливят, масло горит на оребрении цилиндров, на него попадает пыль, образуется шуба.
— На, вот, тебе щётку и тряпку с керосином, — вручил я пацану, — отскребай грязь. Только аккуратно, внутрь не натряси.
А я тем временем зачеканил масляный канал в шатунной шейке, забив туда болтик и прихватив его УИном, срезал коромысла привода двух клапанов, от самих клапанов отрезал тарелки и, прижав их к сёдлам, сварил лучом в монолит. Собрал обратно.
— Всё, — объявил я торжественно, — у нас теперь исправный трёхцилиндровый двигатель рабочим объёмом примерно один и девять литра. Бони, тащи масло, лей по верхнюю риску щупа. И с собой в какую-нибудь канистру налей, поджирать будет.
Движок тянул слабо, а вибрировал сильно. Что вы хотите — без одного поршня балансировка ни к чёрту. Но на второй-третьей, если больше трёх тысяч не крутить, ехать внатяг — то ничего. Всяко лучше, чем пешком. Завечерело, стало чуть прохладнее, и температура масла, хотя и держалась в верхней части шкалы, но в красную зону не заходила. Машину трясло, ребятам в тесном заднем отсеке приходилось нелегко, тем более, что он рассчитан на двоих, а им пришлось ещё и пацана посадить. Тётка села со мной впереди, дорогу показывать. Ну что же, посмотрим на их город…
Километров через двадцать Иван толкнул меня в плечо.
— Сзади кто-то едет! — крикнул он, перекрывая тарахтение мотора.
— Это Бадман, — заметалась женщина, — это он! Он меня выследил! Давай, гони! Да гони ты!
— Ну да, конечно. Много я тебе нагоню на трёх котлах! Ещё придавить, и зажарим мотор снова.
Зеркал нет, пришлось выглядывать, — сзади приближалось отчётливо видимое на фоне заходящего солнца облако пыли. Явно не одна машина идёт. И быстро, скоро догонят.
Впереди пёр, дымя вверх двумя трубами, здоровый капотный трак на больших колёсах. За ним, расходясь клином, неслась какая-то техника поменьше, плохо различимая в пыли против солнца. К моему удивлению, армада сбросила скорость, уравняв её с нашей, и теперь катилась сзади, мерах в ста, не приближаясь.
— Эй, Худая! — заорали сзади в хриплый матюгальник. Громкость у него такая, что легко перекрывает рёв десятка моторов без глушителей. — Худая, остановись, дарлинг!
— Это Бадман, — затрясла меня за рукав женщина, — не останавливайся.
— Дарлинг, вернись! — орал усилитель. — Это была случайность! Остановись, я тебя прощаю!
— Ма, может, вернёмся? — просунулся между спинками сидений пацан. — Ну, ма!