— Да, уважаемый Молодой Духом, — проявил хорошую информированность о персоналиях Анатолий Евгеньевич, — в Альтерионе иные законодательные нормы, но мы настаиваем, что данный имущественный спор должен решаться в нашей юрисдикции.
— Ну, раз настаиваете, — сказал альтерионец совсем уныло, видимо вспомнив, сколько внизу солдат.
— Ладно, мы поняли, Контора отжимает маяк себе, — недипломатично ляпнул Македонец, — и мы тут не в тех силах, чтобы помешать. Но дальше-то что? Всем спасибо, все свободны?
— Мы не считаем себя вправе кого-то задерживать, — мягко ответил Анатолий Евгеньевич, — но и никого не гоним. Единственное — хочу предупредить, что мы берём на себя поддержание порядка на территории юрисдикции, то есть вводим запрет на ношение и применение тут оружия.
— И как далеко теперь постирается ваша юрисдикция? — поинтересовался Кериси.
— Вопрос преждевременный. Межеванием участка при башне займутся соответствующие гражданские службы.
О как. Мне что, кадастрового землемера пришлют? Может, ещё и налог на недвижимость платить придётся? От бюрократии и налогов даже в другой мир не сбежишь. Впрочем, ни от чего не сбежишь, похоже.
— Кстати о юрисдикции, — встрял я, решив, что терять уже нечего, — что насчёт насильственного удержания иностранных граждан? А, Кериси?
— Если имеется в виду ваша бывшая семья, — холодно улыбнулся мне вечномолодой засранец, — то они являются гражданами Альтериона, а значит, не могут быть гражданами какой-то иной государственной структуры.
— В нашей юрисдикции, — добавил он веско.
— Что значит «бывшая»? — у меня похолодело внутри. — Что значит «граждане»?
— Ваша жена в одностороннем порядке разорвала ваши отношения и приняла полное гражданство для себя и своих детей. По нашим законам вы более не имеете на них никаких прав.
— Вы врёте, — сказал я, — пусть она мне сама это скажет. Здесь.
— Она не желает вас больше видеть. Это её право.
— Я вам не верю! — сказал я, обмирая от ощущения полнейшей катастрофы.
— Ваше дело, — презрительно бросил мне Кериси. — Вы от гражданства отказались и не можете больше ничего требовать от Альтериона.
Я не знаю, чем закончились переговоры. Я ушёл. Слегка пошатываясь, как после удара по голове, ничего не видя и не слыша вокруг. Кусок времени просто выпал, я не помню, что делал до вечера.
Пришёл в себя от того, что мне в руку сунули стакан. Не пустой и, кажется, не первый.
— Их заставили, — уверенно говорит мне поддатый Андрей, — я знаю альтери, те ещё сволочи. Не раскисай, наши семьи надо вытаскивать!
— Не верю, — пробормотал я, — она не могла…
— Конечно, не могла!
Мы, оказывается, сидим у костра на берегу, а я даже не могу вспомнить, откуда он взялся.
— Но представь себе ситуацию, — продолжал он, — к ней приходит такой Кериси и говорит: «Либо так, либо мы забираем детей». Что ей остаётся делать, подумай?
— Не знаю…
— Пойми, у неё наверняка не было выбора. Согласие, данное под давлением, юридически ничтожно! Она ждёт тебя! Они ждут!
— Может быть… — я засадил стакан и не почувствовал вкуса. Что-то крепкое.
— Не «может быть», а точно. Приходи в себя, ничего не кончилось. Там твоя семья, там моя семья, их надо спасать, пока не поздно! Если их вынудили принять гражданство, то твою дочь могут засунуть в мотивационную машину!
— Чёрт, да. Суки. Какие суки!
— Мы должны…
— Так. Вон пошёл.
О, Македонец. Этому-то что от меня надо?
— Мы разговариваем! — возмутился Андрей.
— С тобой не о чем разговаривать. Ты покойник. Ходячий, пока действует запрет стрельбы. Вот и уходи, раз ходячий.
Андрей молча встал и ушёл. Спорить с Македонцем — дурных нет.
— Ключ точно у Ольги? — спросил Македонец у меня.
— Я отдал ей. Что она с ним сделала дальше — без понятия.
— Твой конторский защитник сильно этим недоволен. Башню они, конечно, отжали, но толку от этого чуть. Она же закрыта. Он тебе ещё предъявит.
— Да и чёрт с ним.
— Странно, что её нет. Не в Ольгиных привычках пропускать такое веселье.
— Да и чёрт с ней.
— Не, она тётка взрослая, может о себе позаботиться, но, блин, у меня от болтовни этой уже язык устал. А потом всё равно окажется, что не то и не тем сказал.
— Да и чёрт с тобой.
— Слушай, ты точно не знаешь, куда её понесло? Может, намёки какие-то были? Что-то необычное?
— Трахнуть шефа разведки Комспаса — это достаточно для неё необычно? Или она этим постоянно занимается?
— Озадачил, — признал Македонец, — эта рыжая чёрта в жопу трахнет его собственной кочергой, но зачем? Пойду думать…
Ушёл. Мыслитель, блин, скорострельный. А мне-то что делать?
— Переживаешь?
Артём подтянулся.
— Угадай.
— Понимаю…
Чёрта с два ты понимаешь. У тебя три жены, а у меня одна. И твои в безопасности, в отличие от моей.
— Слушай, я тут вспомнил про паровик, что мы в ангаре бросили…
— Блин, точно! — оживился я. — Можно же на нём…
— Нет, — обломал меня штурман, — Мак сказал, что Коммуна с него резонаторы демонтировала. Будут вторую «Тачанку» строить.
— Чёрт.
— Прости.
— Я в тупике, — признался я. — Идеи кончились.
— Ничего, — неубедительно утешил меня он, — может, как-то всё образуется…
Ну да. До сих пор же всё так отлично образовывалось.
— Сергей, — с мягкой укоризной сказал Анатолий Евгеньевич, — ну зачем же вы ключ-то отдали?
Артём ушел, этот пришёл. Карусель общения у меня сегодня. Социальный марафон. Так, в бутылке что-то осталось? Молча набулькал полстакана, куратору не предложил. Он на службе, ему нельзя, наверное.
— А вам он зачем?
— А зачем может быть нужен ключ?
— Не, не ключ. Маяк.
— Имеется оперативная надобность, — ответил он уклончиво.
— Вот и у меня имелась. Оперативная. Моя недвижимость, кому хочу, тому ключ и даю.
— Единственный ключ? — прищурился Анатолий Евгеньевич.
Вот, сука, хитрый какой.
— С него копию в ларьке не снимешь, — тоже уклончиво ответил я.
Врать у меня не очень хорошо выходит, так что лучше так.
— Знаете, Сергей, — сказал он задушевно, — очень хотелось бы в ближайшее время получить отчёт о ваших приключениях. Откровенный отчёт. Раз уж мы защищаем тут ваши имущественные интересы…
— Верите, Анатолий Евгеньевич, как-то совершенно недосуг! — решил обнаглеть я. — Семейные проблемы.
— Семейные проблемы — это я понимаю. Дело молодое. Но всё же — не откладывайте. Не усугубляйте, так сказать, семейного прочим.
Ушёл. Эти с меня не слезут, надо что-то с ними решать. А как тут решишь, если энергии нет? Надо же, мне, пожалуй, не хватает Ольги. Если она заявится сюда с ключом, то все расклады немедля пойдут в жопу, это у неё запросто выходит. А мне может в процессе выпасть какой-нибудь шанс…
Допил, что там было в стакане, и понял, что хватит. Набрался. Ничего сегодня уже не надумаю.
Пошёл в каюту спать.
Глава 13. Аномия Дюркгейма
— Ну, да, пьяный. Так я и думала. Но хотя бы спишь один… Подвинься.
— Ты мне снишься?
Жена чувствительно пихнула меня в бок.
— А так?
— Ты! Ты тут! Но как? А дети?
— Тихо, тихо. Дети пока там. Криспи смогла вытащить только меня и ненадолго.
— Криспи?
— Ждёт тебя в кают-компании. Совсем запуталась девочка. Иди к ней. Хотя… нет, не иди. Подождёт. Я дольше ждала. Иди ко мне…
К Криспи я вышел… не знаю. Не скоро. Вот я в такие моменты ещё на часы не смотрел. Девушка сидела, сжавшись на уголке дивана и уставившись в пол. На столе остыл забытый чай. Мое отношение к ней отлично описывается расхожим штампом «всё сложно». Я помню, как на меня свалилась ответственность за беспомощное существо, и до сих пор отчасти воспринимаю её как приёмыша. Но куда свежее воспоминания о том, как она взяла в заложники мою семью ради своих политических амбиций. А ещё мы переспали, да. Пусть и не совсем по своей инициативе, но это вообще ни разу не оправдывает, по крайней мере, меня. И это всегда всё усложняет.
— Привет, Кри.
На альтери в обращении декларируется отношение. Сократив имя, я как бы сразу даю понять, что рад ей и не держу зла. Не могу на неё злиться, правда. Нелепое, нелогичное ощущение — как будто всё, что она натворила, отчасти моя вина. Словно она ребёнок, которого я плохо воспитал.
— Се! — она вскочила, дёрнулась обнять, дёрнулась назад, застыла неловко.
— Прости меня, Се. Прости меня, я наделала ужасных злых глупостей. Меня нельзя за них прощать. Прости меня.
— Иди сюда.
Криспи рыдала у меня на груди, как в первый день в башне — искренне, по-детски, навзрыд. Циничная часть меня напоминала о манипуляциях, и что девочкам поплакать — как мальчикам пописать. Но мне всё равно было её жалко. Логика не всегда спасает.
— Сер, я всё испортила. Ты был прав.
— Крис, если я был прав, то это не ты всё испортила, а события развивались единственно возможным образом. Так?
— Да, — сказала она, вытирая красные глаза салфеткой, — ты с самого начала всё предсказал. Но я была уверена, что справлюсь.
— Многие до тебя были в этом уверены, и многие будут после. Но это не мешает людям делать одни и те же ошибки.
— Ниэла… Она… Я не ожидала.
У меня возник соблазн скормить ей солидную порцию «аятебеговорина», но у неё, кажется, и так уже передозировка. Так что воздержался, хотя я, разумеется, ей говорил. А толку? Ей двадцать семь, но физически двадцать два, а мир она воспринимает как шестнадцатилетка. Общество Юных альтери инфантильно в сути своей, плюс задержка развития от препарата йири — и вот мы имеем то, что имеем. «Что эти скучные взрослые понимают? У меня всё будет по-другому!» — максимализм, низвержение авторитетов и непонимание последствий. Кроме того, как я поздновато догадался, ментальная травма от воздействия препарата снесла в ней заданные машиной мотивационные установки, но из-за отсутствия воспитания на их месте ничего толкового не возникло. Комбинация, порождающая нездоровое мессианство с дурными последствиями.