Небо нашей жизни. Бог, человек, церковь — страница 16 из 29

Смирение – это то великое, что обходится без лишних эффектов. Оно, порой незаметно для окружающих, таинственно входит в сердце человека. Противоположностью смирения является гордыня: неумеренное и даже незаконное (в богословском смысле слова) превозношение одного человека над другим, которое может даже доходить до соперничества с Богом.

Гордыня – это уже законченный, сформировавшийся тип поведения человека. Это страсть, которая овладевает им.

Смирение и гордыня – это два полюса меры, которой человек измеряет себя и свою жизнь. Причем мера эта определяется состоянием его души.

Например, певец обладает хорошим голосом. Понятно, что его голос – это дар Божий. Если человек смиренномудрен (то есть мыслит о себе со смирением, есть такой богословский термин), то он понимает, Кто наделил его этим даром и благодарит Господа за него. Такой человек правдив, потому что он не исказил реального состояния вещей и адекватно воспринимает происходящее. Другая ситуация: такой же певец считает, что его голос – это то, что выделяет его из окружающих. Он воспринимает этот дар Божий как свою заслугу – как то, что делает его исключительным. И если в нем нет смиренномудрия, то он будет смотреть на всех свысока, выстраивать отношения с людьми соответствующим образом.

В конце концов, такое искаженное восприятие своего места в этом мире приводит к тому, что человек ставит себя наравне с Богом или даже выше Бога. Так начинается то, что называется в богословии греховным путем. Гордыня требует постоянного подтверждения его исключительности, а это подтверждение он находит в покорении кого-то, в том, что начинает совершать греховные поступки, один за другим – встает на путь, – прикрываясь этой исключительностью.

В Новом Завете не единожды повторяется мысль о том, что «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (1 Пет. 5, 5). То есть если человек начинает что-то совершать из-за гордыни, то у него ничего не получается. Есть тому множество подтверждений и в истории человечества, и прежде всего – в Священном Писании. Наиболее яркий пример – Вавилонская башня. История строительства этой башни очень хорошо известна. Люди решили: «Построим себе город и башню высотою до небес, и сделаем себе имя…» (Быт. 11, 4).

Дело не в высоте башни, это неважно. Вопрос в мотивации: люди захотели построить башню до небес во имя свое. Это уже не просто человеческая заносчивость – это гордыня. По слову Бога, которое изрек Его пророк Иеремия, Вавилон «восстал против Господа». Вот что происходит дальше: «И сошел Господь посмотреть город и башню, которую строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать» (Быт. 11, 5–6).

Тогда Бог наказывает людей. Наказание носит не карательный, а воспитательный характер: «И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город [и башню]. Посему дано ему имя: Вавилон (то есть смешение), ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их по всей земле» (Быт. 11, 8–9).

Стремление остановить людей, вторгающихся в удел Божий, вызвало рассеяние людей, их разобщенность. Важно понять, что наказание – смешение языков и рассеяние людей – было охранительным по отношению к людям, ведь Господь видел, что «они не отстанут от того, что задумали», и Он остановил их на греховном пути. Помните, еще в раю у человека была попытка встать на место Бога – стать «как боги, знающие добро и зло».

Когда человек стремится к своему первообразу, когда он стремится к «обожению» – это одно. Когда же он, не соизмеряя того, что он – творение, делает себя центром всего – это другое. Он сам, а не Бог, становится мерилом всех вещей, центром вселенной и одновременно началом всего. Этот грех называют любоначалием. Такая потеря своей соизмеримости в этом мире приводит к трагическим последствиям прежде всего для самого человека. Вот в чем это проявляется. Происходит разрушение, и начинается оно с того, что человек перестает видеть в себе гордыню как грех. Горделивый человек «несет только себя», он видит только свой ум, свой талант, свои достоинства, он не замечает никого вокруг, он делает себя мерилом всего – происходит полная дезориентация.

На этом греховном пути он все дальше и дальше удаляется от Творца, он соответствующим образом выстраивает свои отношения и с окружающим миром: природой, людьми. Такие искаженные отношения рикошетом возвращаются к нему.

В 1947 году создатель первой атомной бомбы Роберт Оппенгеймер сказал: «Физики познали грех, и это знание они уже не смогут утратить», и неожиданно для всех отказался от разработки водородной бомбы. Историки науки могут выдвигать различные версии мотива этого поступка Оппенгеймера, но библейские корни его знаменитого высказывания очевидны. Предположительно, ученый почувствовал, что люди вторглись в удел Божий, и это не останется для человечества безнаказанным.

Может быть, любая наука – это нарушение Божественного замысла, и само дерзновение познать что-то и что-то создать (то есть стать творцом) греховно? Совершенно не так. В литургической молитве, читаемой во время Литургии верных, мы просим Господа: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением, неосужденно смети призывати Тебя, Небесного Бога Отца…» То есть молящиеся просят у Господа дерзновения – смелости. Это дерзновение нужно человеку, если он хочет что-то преодолеть, познать, создать.

Дерзновение и гордыня – разные понятия. У человека есть талант, данный ему Богом, и он не может им не воспользоваться – при чем тут страсть гордыни? Человек просто должен дать таланту выход: написать книгу, снять фильм. Все сказанное касается и науки. Другое дело, что в науке, в приоткрывании тайн мироздания, всегда еще острее встает вопрос нравственного выбора – вопрос добра и зла. В дерзновении нет ничего греховного. Гордыня проявляется в том, ради чего это дерзновение.

Или человек дерзает, чтобы построить что-то «до небес и во имя свое», или же дерзает «по воле Божией». Вот тут точка проявления гордыни. Гордыня – не простой грех. Кажется, что признаки ее – это высокомерие, заносчивость, нетерпимость, тщеславие и т. д. Но есть, например, такая очень тонкая разновидность гордыни, как прелесть. Человек прельщен собой, а прельщение – это такой самообман, духовная болезнь, что ее очень трудно обнаружить. Прелесть – состояние, когда человек потерял меру, но это случилось не в результате какого-то его греховного действия, а из-за непомерного усердия в духовных делах, когда он никем духовно не окормлялся. Например, человек вдруг поверил в свою безгрешность: действительно, он не курит, не пьет, не блудит, соблюдает все посты и формально чист. Но вот эти действия (не курит, не пьет, постится) обнаруживают в нем скрытую гордыню, он начинает чувствовать себя мерилом всех и вся.

Это очень тонкое искушение: в человека вкрадывается мысль, что он все может, что он уже праведен; да что там – почти свят! Что ему не ровня другие люди! Это достаточно тонкое искушение свойственно людям, уже достигшим каких-то высот. Святые отцы-подвижники говорят, что чем выше человек духовно поднимается, тем сильнее искушения.

Есть мир, сотворенный Богом. А сатана создал зеркальный мир, ведущий вниз. Если Господь призывает идти вверх, и человек идет, то надо помнить, что чем выше он взбирается, совершенствуясь и восходя к высотам Духа, тем круче бездна, которая под ним разверзается. Чем выше человек взошел, тем глубже пропасть, в которую он может упасть. Это объективно существующая закономерность духовного мира, но это не значит, что надо, испугавшись искушений, стоять на месте или колебаться вокруг нуля. Человек, вступивший на духовный путь, должен понимать, что это особый мир и чем дальше он идет, тем тоньше могут быть искушения. Если человек начал духовное движение, то в первую очередь ему нужно сказать себе: «Я не исключение, мой приход в храм сам по себе – это еще не какой-то подарок Богу».

Человеку прежде всего нужно суметь правильно расставить акценты. У людей, делающих первые шаги в вере (особенно у тех, кто занимается интеллектуальным трудом), сразу возникает чувство, что они одарили Бога своим обращением к Нему. Это первая стадия искушения. По мере познания основ православной веры человек начинает активно учить других, надевает одежды праведника, не понимая, что можно, к примеру, соблюдать все посты, но быть при этом совершенно нетерпимым к ближнему. Причем внешне это не обязательно будет выражаться в бурных действиях – осуждении, поучении и т. д. Внешне он может выглядеть и смиренным. Такой человек смиренно удалится в свою келью с мыслью о том, «да что ему другие, он уже небожитель».

Научившись поститься, человек не научился любви, состраданию, милосердию. Надменность происходит от духовного беспризорства, а сам в себе увидеть гордыню человек не может, и она же мешает ему покаяться. Внешнее смирение обманчиво.

Смирение, как и гордыня, – это категории внутреннего мира человека, которые могут внешне по-разному проявляться. Они связаны с темпераментом, характером, воспитанием. Для того чтобы быть смиренным, совершенно не обязательно ходить с постным видом, потупив очи долу. Человек может быть смиренным, несмотря на порывистый характер. Рассказывают, что когда Серафиму Саровскому говорили: «Батюшка, какой же вы смиренный, с какой любовью вы обращаетесь ко всем…», то он отвечал: «Да какой же я смиренный, вон тот солдат, который встречает приходящих в монастырь, вот он смиренный». – «Да как же это? – удивлялись люди. – Этот солдат прямо-таки набрасывается на всех». Но дело в том, что этот солдат в силу болезней, ранений, контузии, может быть, и был раздражителен или невоздержан, но в том, как он сам страдал от этого, как он каялся и как он пытался держаться, и заключалось величие его смирения.

Современный человек смиряется тоже – перед Богом. Если смиряться перед человеком, то нужно определить грань между смирением и человекоугодничеством, которое, как известно, является грехом. Случается, что затронуто человеческое достоинство или происходит посягательство на личность. В таких случаях сложно не противостоять. И снова смиряемся мы перед Богом, перед Его волей, прося защиты. Но каждый раз Его воля бывает нам явлена в конкретных обстоятельствах, поэтому и наше смирение, если можно так выразиться, конкретно.