Сидоров пренебрег советами, душа его ликовала перед вылетом: как же, ведь его признали достойным, равным среди равных! Летчик со старта дал большую скорость, боясь отстать от группы, колесо попало в выбоину, машину сильно тряхнуло, от этого сорвалась бомба. Раздался взрыв.
…Сентябрьские дожди продолжались почти непрерывно в течение двух недель. Все чаще дули холодные ветры. Осень вступала в свои права.
Сырость и вечерняя прохлада загоняют нас в помещение. С наступлением ночи летный и технический состав собирается в общежитии. Бренчит гитара, выводит печальную трель мандолина.
В тот день низкие тучи еще давили землю, однако дождь прекратился, и партийное собрание решили провести на открытом воздухе. Техники Поветкин и Ткачев притащили длинный стол, Хицун и Внуков расставляли скамейки под деревьями.
Прибывал личный состав эскадрилий. На старом «газике» подкатил со своими ребятами капитан Демченко. Парни загорели, обветрились, у многих воспаленные от бессонницы глаза, но по-прежнему выглядели браво, щеголевато. Особенно выделялись Иван Беришвили и комиссар эскадрильи Валентин Маралин: начищенные до блеска ботинки, белые подворотнички… Наши хлопцы кинулись обнимать моряков: хоть вроде бы и близко, а сколько дней не виделись!
Мы снова вместе. Смеемся, вспоминаем забавные случаи из нашей многотрудной боевой жизни. Многих, которые присутствовали на последнем собрании, среди нас нет. Но я не вижу унылых лиц: люди веселые, жизнерадостные. Разговор ведется вокруг главного — как бить врага, как выигрывать победу при меньших силах. Мы закалились, окрепла наша воля к победе. Мы успели убедиться в том, что не так страшен черт, как его малюют…
Наконец слышим голос:
— Рассаживайтесь, товарищи, будем начинать! Константин Семенович Пирогов, наш парторг, объявляет собрание открытым. Избирается президиум.
Первый вопрос повестки дня: прием в партию летчиков Василия Серогодского и Алексея Алелюхина. Они сидели рядышком, молчаливые, сосредоточенные.
— Партийное бюро рассматривало на своем заседании заявление кандидата в члены партии товарища Алелюхина, — сказал парторг. — Я зачитаю его. «Прошу принять меня в члены ВКП(б). Даю слово, что, пока бьется в груди сердце, буду беспощадно громить немецко-фашистских захватчиков, а если потребуется, не пожалею своей жизни для полной победы над врагом». — Парторг сделал паузу. — Бюро приняло решение: рекомендовать партийному собранию принять Алексея Алелюхина в члены ВКП(б). Теперь за вами слово, товарищи!
— Пусть биографию расскажет! — раздались голоса. Алелюхин поднялся, одернул гимнастерку, прошелся ладонью по шевелюре.
— Родился в селе Косова Гора Калининской области в семье крестьянина-бедняка. Учился в семилетке. Работал в колхозе. В комсомоле с тридцать седьмого года. В сороковом закончил Борисоглебское летное училище и получил назначение в 69-й полк. За это время совершил девяносто шесть боевых вылетов, сбил четыре самолета противника. Вот вроде и вся биография… Клянусь громить гитлеровцев, пока не очистим родную землю!
— Садитесь, — сказал Рыкачев. — Хочу тоже сказать два слова. Летчик Алелюхин дисциплинирован, в бою храбр, партии Ленина предан. Мнение партийного бюро: достоин быть членом партии.
В поддержку решения партийного бюро выступили комиссар полка Верховец, заместитель командира третьей эскадрильи капитан Стребков, инженер Федоров. Собрание единогласно проголосовало за то, чтобы принять Алексея Алелюхина в члены партии.
Когда зачитали заявление Василия Серогодского, собрание зашумело, будто легкий вихрь пронесся по лесу.
— Тише, тише, товарищи, — призвал к порядку председательствующий. — В чем дело?
Оказалось, шумно реагировали черноморцы, у которых Василий пользовался симпатией не только как смелый летчик, но и как душа-человек, гитарист, песенник, вообще веселый парень, Когда Рыкачев обратился с вопросом, кто желает выступить, сразу поднялось несколько рук; многим хотелось сказать хорошее о Серогодском. Первым выступил Иван Беришвили.
— Как летчика, вы знаете Василия лучше меня, — начал Беришвили. — Но я хочу сказать о нем, как о человеке, Василий Александрович замечательный товарищ. За друга он в огонь и в воду пойдет, в беде не оставит. Вы можете сказать: ты, Беришвили, не съел с ним пуд соли… Но мне кажется, не обязательно есть пуд соли. На войне, в суровых обстоятельствах скорее узнается человек. Тут он весь перед тобой и по тому, как он ведет себя в минуту опасности, уже можно судить — хороший это человек или плохой. Здесь мы все на виду, со всеми своими недостатками и достоинствами. Так вот, достоинств у Василия очень много… По рядам прокатился одобрительный гул.
Слова попросил спокойный, медлительный комиссар третьей эскадрильи Феодосии Никитович Дубковский. Серогодского комиссар знает давно, имел возможность наблюдать за ростом и совершенствованием мастерства летчика. Дубковский не однажды летал вместе с подчиненным и успел составить о нем мнение как о человеке отважном, хладнокровном и решительном в бою. На счету Василия уже было пять сбитых вражеских самолетов, он удостоился высоких правительственных наград.
Майор Шестаков как командир был более пристрастен при обсуждении кандидатуры летчика Серогодского. Да, способный, старательный, да, храбр и отважен, однако можно — да и нужно! — привести факты нарушения боевой дисциплины. В рядах послышались возгласы.
— Да, да, нарушения дисциплины! — с нажимом повторил Шестаков, и собрание утихло. — Вспомните, как Серогодский, желая выделиться, «показать себя», оторвался от группы, один ввязался в бой, когда разумнее было пройти мимо и выполнить свою задачу. Сколько ошибок совершил он в результате такой самодеятельности! Во-первых, он пикировал под таким углом, что «ишак» мог развалиться! Ведь самолеты наши изношены и не выдерживают больших нагрузок. Во-вторых, — беспощадно продолжал Шестаков, — он оставил без прикрытия ведущего! И неизвестно, как обошлось бы, не подоспей на выручку к майору Капустину лейтенанты Шагинов и Жедаев! Такие факты, товарищи, свидельствуют о том, что Серогодскому надо поработать над собой.
Пока выступал майор, Василий, весь пунцовый, стоял, опустив голову. Прав командир, тысячу раз прав. Но не в погоне за личной славой совершал лейтенант подобные поступки. Ненависть к врагу кипела в его жилах, звала отомстить за поруганную землю. Так и постарался он это объяснить. В торжественной тишине Василий Серогодский дал слово четко и неукоснительно выполнять боевые задания, повышать свой политический уровень, укреплять дисциплину.
Собрание единогласно проголосовало за то, чтобы лейтенанта Василия Серогодского принять в ряды Коммунистической партии.
Слово для доклада по второму вопросу — о поведении коммуниста в бою председательствующий предоставил командиру полка Шестакову.
Лев Львович развернул маленький блокнот, откашлялся.
— Ну, сейчас нам достанется… — прошептал сидевший рядом техник Сергей Холошенко.
Начал командир спокойно, но чувствовалось, что внутренне он напряжен, собран. Он говорил о наших упущениях, об ошибках, которых можно было бы избежать, критиковал тех, кто допускал хотя бы малейшее нарушение дисциплины.
— В нашем деле мелочей нет, — резко сказал он. — Анализ потерь позволяет сделать вывод, что их могло быть в два раза меньше, если бы летчики не «партизанили», а прикрывали друг друга. Есть случаи, когда, желая выделиться, летчики отрываются от группы, и это приводит к гибели пилота и машины.
Напомнив о недавнем выступлении в полку секретаря обкома партии Сосновского, Шестаков обрушился на нытиков, жалобщиков:
— Запасные части им, видишь ли, подавай! А где их взять? Запомните, товарищи! Время трудное, мирное население работает под пулями, бомбами, сидит на скудном пайке, но старается обеспечить нас всем необходимым. Так что у нас сейчас одна задача: беспощадно истреблять захватчиков, показывать пример организованности, дисциплины, четкого выполнения заданий. И еще: мы должны удвоить удары по врагу. На старой, изношенной технике выигрывать победы меньшими силами и без потерь!
Юрий Борисович Рыкачев в своем выступлении поддержал докладчика. Он тоже обрушился на «партизан», которые отрываются от командира, стараются во что бы то ни стало лично сбить противника. Такое поведение приносит не пользу, а вред.
Взволнованно прозвучали выступления парторга эскадрильи Лотыша, инженера полка Кобелькова. Они сказали доброе слово в адрес инженеров Бутова и Федорова, техников Карахана, Фитисова, Ботникова, Кацена, Касака, Пеньковского, Фата. Эти люди трудились, не покладая рук, спали по три часа в сутки, забывая о еде и отдыхе. Выступающие призывали всех следовать их примеру. Время было горячее.
Глава XIV. Дни как годы
Первый осенний месяц оказался необыкновенно тяжелым для участников обороны Одессы. То в одном, то в другом секторе обороны противник предпринимал попытку сломить сопротивление наших войск и прорваться к городу. Гитлеровские генералы из кожи лезли вон, чтобы выполнить данное фюреру обещание: в ближайшие дни взять город.
Планы фашистских вояк лопались, как мыльный пузырь. Родина не забывала Одессу. Большая земля прислала на помощь 25 маршевых батальонов. 18 сентября в порту высадилась 157-я стрелковая дивизия и с ходу отправилась на боевые позиции. Большую помощь оказывали корабли Черноморского флота. Огнем своих пушек крейсер «Червона Україна» подавил фашистские батареи у села Новая Дофиновка.
А вот 69-й полк пополнялся далеко не достаточно. Официально мы именовались Военно-воздушными силами Одесского оборонительного района. Но какие там силы! Четыре-пять десятков потрепанных И-16… Черноморская эскадрилья была для нас большой поддержкой, летчики-моряки капитана Демченко дрались великолепно, но и у них вскоре начались потери. Что же касается эскадрильи майора Чебаника, то она к этому времени фактически перестала существовать: часть машин вышла из строя в результате значительных повреждений, несколько самолетов были сбиты зенитками противника.