– Так вот каким ты стал? – протянул он, сидя передо мной в кресле, после того как нас оставили одних в кабинете. Долго разглядывал меня, потом спросил: – Ты знаешь, кто я?
– Я вас не знаю, – ответил я, глядя ему в глаза. – И знать не хочу.
– Вижу, что узнал, – кивнул он с усмешкой. – И уже не боишься меня, как раньше, щенок.
– Не боюсь. И не смей называть меня щенком, – сказал я, едва сдерживаясь. – Какого черта ты вообще приперся сюда? Я надеялся, что больше никогда в жизни тебя не увижу. И надеюсь, что сейчас видел в последний раз.
– Стоять! – рявкнул он, когда я развернулся к выходу.
– Приказывать мне могут только мои отцы-командиры, – бросил я ему, не оборачиваясь, через плечо. Тогда он вскочил с удивительной для его возраста прытью, перекрыл мне дорогу к двери и помахал у меня перед носом толстенной пачкой купюр. Не знаю, сколько там могло быть и на что он в ответ рассчитывал. Но я просто попросил его:
– Дай мне пройти.
Он вытащил вторую пачку. А потом медленно, глядя мне в глаза, начал ронять эти купюры на пол шелестящим дождем. Теперь, чтобы добраться до двери, я должен был наступить на эти деньги… или кинуться их поднимать. Он отступил на шаг в сторону, испытывающе глядя на меня.
– У нас здесь сорить не принято, – сказал я ему. А потом пошел, стараясь не поскользнуться на этих шуршащих прямоугольниках, густо покрывавших пол. У меня в жизни было все, что мне требовалось для счастья! И он для меня просто не существовал, вместе со всеми своими пачками денег. Он для меня. Но не я для него, раз уж он решил втянуть меня в задуманную игру. И года не прошло, как он изломал мне всю жизнь. Умело вычислил в моем окружении тех, кого можно купить, и пошуршал своими бумажками там, где надо. В итоге организованных им закулисных игр я оказался перед выбором: либо совершить очень неблаговидный поступок, за который я потом сам себя всю жизнь презирал бы, либо вылететь из училища перед самым его окончанием. Не стану размазывать сейчас эту грязь! Скажу только, что мы с несколькими моими однокурсниками, оказавшись в увольнительной, попали в такую ситуацию, когда каждому пришлось бы топить другого ради того, чтобы спастись самому. Топить жестко и беспринципно! И кто-то на это действительно решился, оплевывая других. Скажу честно, что и я был к этому очень близок! Ведь понимал, что я иначе теряю! Лишаюсь всего, чем жил! – Ваня замолчал, как будто у него перехватило горло.
Лорка тоже едва дышала, внезапно прочувствовав эту боль. Смертельную боль подстреленного на взлете…
– После того, как все было кончено, мне уже ничего так не хотелось, как и с собой тоже покончить, – Ваня, наконец, снова заговорил, вторя охватившим Лорку чувствам. – Но я остался жить из-за Марии Федоровны. Отец как раз погиб, и я ей был очень нужен. Страшно такое говорить, но, слава богу, он так и не узнал, в какую мертвую петлю вошел его сын.
– Ты думаешь, этот… старикан в его смерти не виноват? – осторожно спросила Лора.
– Нет, в этом не виноват, так совпало. Отец как порядочный человек просто не смог пройти мимо, когда увидел, что трое подонков привязались к ботанику-пареньку. А старикан, наоборот, желал меня ткнуть мордой в грязь как можно глубже, и отец для этого был бы ему полезнее живым. Старый хрыч мне сам так сказал, когда мы с ним встретились для повторной беседы. На этот раз меня приволокли к нему трое его громил, просто перехватили на улице, доставив к нему домой. Где я и узнал, что моя судьба не случайно совершила такой крутой поворот – до этого я, в своей наивности, не подозревал, что к этому специально руку приложили. Старикан сразу расставил все по местам, одним своим вопросом:
– Ну, теперь ты понимаешь, что с деньгами возможно абсолютно все?
Если бы не его громилы, я бы его убил! Именно в тот момент я был на это способен! Особенно после того, как он последовательно выложил мне все подробности того, что и как он проделал. А в заключение добавил, разглядывая меня:
– Затевая всю интригу, я надеялся и ждал, что ты поступишь иначе! Что останешься в той компании, которая ухитрилась закончить учебу. Тогда бы с тобой было значительно проще! Ты уже был бы у меня в руках, опасаясь, что я однажды смогу разоблачить перед кем не надо твою подлую натуру.
– Со мной не бывает просто, – ответил я, почти вися на руках у его громил, неслабо надо мной поработавших. И сплюнул кровь прямо на его ковер: больше я тогда ничем не мог ему досадить. Но его это как будто даже позабавило, а не разозлило. Он усмехнулся. А потом подошел и демонстративно засыпал это пятно купюрами:
– Видишь, как все легко? Пачка денег – и проблемы больше нет! Деньги решают все! Собери их, и они будут твоими! А когда ты мне окажешь всего одну маленькую услугу, то получишь еще.
– Я даже не стану спрашивать, что тебе нужно. Мой ответ «нет».
– Подумай, – нехорошо усмехнулся старик. – Я уже доказал тебе, что умею доставлять неприятности. Могу и еще хуже сделать.
– Уже не можешь. Ты сделал все, что только мог.
– Ты в этом уверен? Я даю тебе три дня, чтобы ты подумал. И если ты за этот срок не придешь сюда сам, чтобы получить мои указания, ты узнаешь, что я могу гораздо больше, чем можно от меня ожидать.
Вернувшись домой и остыв после этого свидания, я испугался за Марию Федоровну. Тогда-то и началась ее кочевая жизнь, которая продолжается до сих пор. Я прячу ее, как могу: по санаториям, по новым домам, которые регулярно покупаю взамен уже засвеченных. Вот и в этот дом я ее, скорее всего, больше не привезу, когда она вернется в Россию. Она от этого, конечно же, не в восторге. Ей хочется стабильности, пусть даже и с меньшим комфортом, чем тот, которым я оправдываю эти покупки. Но я вынужден отказывать ей в этой малости. И так из года в год. Тогда, в первый раз, мои возможности были гораздо скромнее, чем сейчас. Поэтому я просто уговорил Марию Федоровну погостить у сестры, не озвучивая ей истинные причины. И спровадил ее туда, соблюдая всю возможную конспирацию. А сам остался ждать обещанных неприятностей, хотя в тот момент был искренне уверен, что ничего худшего со мной уже невозможно проделать. – Ванечка снова поднялся, чтобы подкинуть дров в камин. А Лора, глядя на него, терпеливо ждала продолжения истории. Хотя в общих чертах она уже знала, что именно сейчас от него услышит.
– Это сейчас смешно прозвучит, – снова заговорил Ваня, вернувшись в свое кресло, – но меня подставили точно таким же способом, каким и тебя. Хотя Илья о том случае знать не мог, а наследственность по вполне понятным причинам исключается. Так что остается думать, что в этой семейке дурные идеи просто витают в воздухе, перепархивая из одного нездорового ума в другой. Вернувшись к себе домой на четвертый день после поставленного мне ультиматума, я обнаружил в квартире только что убитую женщину. Причем в моем случае все было сработано грамотнее: она была зарезана, а кровь и нож были оставлены так, что я успел за все это схватиться еще прежде, чем сообразил, что к чему. Думаю, нет нужды расписывать тебе, Лоретта, что я испытал в тот момент? Скажу только, что в тот, в первый раз, руки у меня тряслись не хуже, чем у тебя. Первым моим порывом было, конечно же, вызвать полицию, но я, к счастью, быстро сообразил, что этого делать нельзя, ни в коем случае! Старикан только того и добивается, чтобы меня арестовали! Тогда я стал лихорадочно соображать, что мне делать с телом. Ждать вечера было нельзя, незваные гости могли явиться по мою душу в любую минуту, чтобы «обнаружить» подсунутую покойницу. В тот первый раз я не посмел ее разделить, чтобы тихо вывезти. Вместо этого устранил следы крови, догадался зафиксировать ей шею, чтобы голова не болталась, облил ее водкой, накинул на нее свой старый плащ, чтобы скрыть ее внешность и приметы получше, а потом выволок ее к машине, особо не беспокоясь, что меня могут увидеть. Главное было, чтобы не разглядели! Я тащил ее на себе, на плече, будто пьяную, еще и разговаривал с ней, отчитывал за то, что она заявилась ко мне в таком виде. И за то, что про меня соседи могут подумать, если застанут в такой компании. Несколько соседей, действительно попавшихся мне по пути, деликатно отвернулись, когда до них долетели мои слова. Так мы добрались до машины. Я запихал тело в салон, вывез за город, свой плащ потом сжег. Но, как выяснилось, ни избавившись от тела, ни замыв в квартире все следы преступления, я все равно ничего не решил. Потому что оставалась скрытая камера на стене, о которой я в тот момент даже подумать не мог. А она бесстрастно сняла все кино. И эта запись прямиком отправилась к старикану в руки. – Ваня помолчал, словно бы давая слово гудящему в камине огню. Потом криво усмехнулся: – С тех пор я и стал тем, кто я есть! С легкой руки и по рекомендациям проклятого старикана. Оценившего, по его словам, мою оперативность и хладнокровие. Снова доставленный к нему, я просмотрел всю запись от начала и до конца. И был поставлен перед выбором: либо зона, либо я и дальше выполняю заказы некоторых лиц. Он решил дать мне этот выбор, потому что их предыдущий «ангел-хранитель» как раз погиб. Но я понимал, что если выберу зону, то этот урод и там про меня не забудет! Он и сам мне это дал понять намеками и гадкой ухмылкой. А когда я спросил, зачем ему все это нужно, то услышал в ответ, что я был слишком порядочным и счастливым. Таким не должен быть человек, испортивший ему его жизнь. Как будто я хоть каким-то боком был виноват в том, что ему ее испортили! Но он так считал, а рядом с его мнением других не существует. – Ваня непроизвольно сжал кулаки, глаза его сузились. – Однако он просчитался, решив меня сделать безропотной игрушкой! Я всегда был быстро обучаемым человеком. И с самой этой судьбоносной беседы тоже начал собирать компромат на старика и на его заказчиков. Для начала я догадался и сумел записать этот вот самый первый разговор с ним. Не весь, к сожалению, что не позволило мне выпутаться. Зато потом… Видео, аудио, а иногда даже брошенные в панике документы! Как бы передо мной ни таились мои заказчики, но чем больше было заказов, тем толще становился мой архив. Я не терял времени даром и использовал для этого любую возможность плюс хорошую технику. Теперь вся эта коллекция и ее копии у меня хранятся по разным местам. Старикан дорого бы дал за то, чтобы добраться до них до всех, с тех пор как об этом узнал, но руки коротки. Так мы и существуем: он меня держит за горло, а я держу его со всеми его коллегами-приятелями.