不眠症
Мирай
Однажды мой друг не вернулся домой.
В ту ночь мне плохо спалось. Неспокойно как-то было. Я все списывала на двойной кофе, от него, наверное, сердце колотилось и волнение накатывало.
Несколько раз пыталась уснуть, пила снотворные, снова просыпалась. Шум, всюду был какой-то раздражительный шум. Я со злостью захлопнула окно, дверь на балкон, гневно опустилась на колени и чуть ли не в истерике зажала уши ладонями. Я все равно слышала шум.
Что-то странное происходило со мной. Я решила позвонить другу и спросить, когда он придет. Чтобы не сойти с ума, нужно было с кем-то поговорить. Как раньше. Сидеть вдвоем на балконе, слушать музыку из колонки и обсуждать все, что только можно.
На часах было четыре утра. Нет, вру, половина пятого. На звонок ответил не мой друг, а полицейский. Он не сразу понял, на каком языке говорить со мной (я знала лишь базовые фразы на японском), и тут уже другой голос, на ломаном английском, видимо помощник его или еще кто: «Да. Задержан. Продавал наркотики иностранцам. А вы не знали? Что будет? Сядет. Насколько? Пока неизвестно. Будет расследование. Пока ничего не могу сказать».
Опять закрыла балкон, вернулась в комнату.
Легла на пол и начала беззвучно рыдать, находясь в окружении огромных мягких игрушек, которые мы вместе с ним выигрывали в автоматах на Акихабаре. Все эти голубые пингвины, зайцы в цветных рубашках, цыплята и котята, радужные медведи и щенки. Они смотрели на меня своими глазами-пуговками (это те, кому повезло, у кого-то просто ниточки-крестики вместо глаз), а мне было нечего сказать. Самой себе, конечно же.
Тогда внутри меня что-то умерло. Словно кто-то резко повернул жизнь в другую сторону, и из своего беззаботного подросткового мира я выпала в жестокую реальность. Как будто какое-то хорошее детское воспоминание черной краской испачкали. Мрачный осадок…
И что мне оставалось делать? Я позвонила тебе.
Хидео
В ту ночь я не спал. Специально оделся, даже кроссовки зашнуровал. Принял таблетки, чтобы дышалось легче. Ожидал твоего звонка, волновался. Понимал, что тебе потребуется утешение. А через полчаса был уже у тебя дома. В этой квартире все вещи еще напоминали о том, что здесь жили два человека. Теперь ты осталась одна.
В твоей комнате немного места, но очень мило и уютно. Над кроватью висел блестящий самурайский меч с заплетенным в узел сагэо, подсвечивающийся хорошо скрытой под ним светодиодной лентой. Изящное и хрупкое изделие, явно дорогой подарок, подобранный специально под твой рост и вес. Там же игрушки. Краски и мольберт. Скетчбук и тушь. Твои сладкие карамельные духи и цветущие комнатные розы цвета вина.
С тобой приятно засыпать. Это именно то, чего мне так не хватало. Наши ноги переплелись, а твой маленький нос идеально прижимался к моей челюсти. Я чувствовал твое легкое дыхание на моей шее. Мягко стискивал хрупкую кисть твоей руки, а твои тонкие пальцы нервно постукивали по моей груди, пока ты не уснула. Я попытался угадать мотив.
Вспомнил о том, что сделал, и мне стало страшно. Очень страшно.
Что заставило меня так поступить? Ревность? Знал же, что вы просто друзья, и все равно выслеживал его. А потом сдал полиции. Может, правильно? Нет, не правильно.
Даже не знаю, что отвратительнее – мой анонимный звонок или желание оказаться единственным рядом с тобой? Как ты думаешь?
Впрочем, неважно, ничего уже не вернуть.
Это было начало конца.
Мальчик с мятного цвета волосамиミントボ—イ
Хидео
Я уже давно все спланировал. В тот самый день, когда узнал, что обречен. Когда последняя искра надежды была погашена, как догорающий на асфальте бычок от сигареты.
Я оборвал оставшиеся связи, избавился от всего ненужного, составил план и приступил к его осуществлению. Я показал тебе это место, еще когда мы вместе выезжали на природу к вулкану. Тебе понравилось.
Тогда я начал исполнять свое желание.
Мирай
Мальчик с волосами мятного цвета. Он пропал в районе Аокигахары как раз в то время, когда сакура начала свое цветение. Я не была знакома с ним близко, но каждый раз, приходя в небольшой coffee shop, покупала у него кофе. Не такой, как везде – с пенкой, карамельным узором и сиропом, – а самый обычный, который он заливал холодным молоком и мешал с двумя кубиками тростникового сахара. Очень просто, но мне нравилось.
Бледный мальчик с мятного цвета волосами и черными глазами. Они были огромными, потому что он носил специальные линзы, которые визуально делают глаза больше. Я знаю это, так как спрашивала его о них. Мне самой хотелось купить такие линзы, только другого цвета. Голубые или зеленые. Может быть, серые, хотя глаза у меня и так светлые.
Мальчик был стильным и манерным, приветливым и дружелюбным. Когда я сидела в кофейне, он делал мне комплименты, но не как мужчина.
Мне нравилась музыка, которую он ставил в свою рабочую смену. Кажется, это песни Nicole Dollanganger. Я пишу об этом, поскольку, несмотря на то, что эту музыку открыл для меня погибший мальчик с мятного цвета волосами (его имени я так и не узнала), ассоциируются песни у меня с тобой. На первый взгляд они как детская колыбельная. Сладкий, почти сказочный голос и мягкий аккомпанемент арфы или акустической гитары, мотивы очень светлые, но когда включишь эти песни, начинаешь слышать, о чем они на самом деле – о боли. Как ядовитая конфета в красивой обертке. Прямо как ты.
Когда в провинции появились листовки с фотографией пропавшего мальчика, я впервые восприняла лес серьезно. Возможно, он и правда пошел туда покончить с собой. Но что, если он просто потерялся? Это национальный парк с туристическими маршрутами. Он мог просто пойти гулять. Мой друг рассказывал, что лес устроен очень странно. Деревья изогнуты, как в страшной сказке, нет определенного направления. Заблудиться там проще простого.
Когда близкие и друзья мальчика решили найти его собственными силами, они собрали группу волонтеров. Полиция же разводила руками, мол, в лесу его уже не отыскать, это не имеет смысла: «Если человек уходит в этот лес, значит он не хочет, чтобы его искали». Тот, кто сказал эту фразу, не был на моем месте. Пусть горит в аду за свои высказывания.
Мне хотелось помочь людям, которые искали мальчика с мятного цвета волосами. Я могла пойти с группой волонтеров, но ты убедил меня поступить иначе.
– Я часто бываю в лесу. На самом деле, там сложно заблудиться, если хорошо знаком с туристическими маршрутами. Мы можем пойти отдельно от группы, – сказал ты.
У меня не было оснований не верить тебе, ведь ты и правда часто бывал там. Собирал какие-то листья, обломки деревьев для своих фигурок, фотографировал, играл на флейте. Мне не казалось это странным. Помнишь же, что я говорила про уединение?
– Какая разница, идти с группой или же отдельно? Мы все равно пойдем по тем же тропинкам, – ответила я.
– Нет. Я знаю несколько других. Вход для туристов в ту сторону перегорожен лентой, но я не раз гулял там. Это будет интереснее, чем ходить по одному маршруту.
Ты убедил меня.
Равнина синих деревьев青木ヶ原
Мирай
Прежде я никогда не была в этом лесу. Интереса он у меня не вызывал, хоть и являлся достопримечательностью Японии.
Тем утром я испытывала странное волнение. Но когда я встретилась с тобой на станции, все улетучилось. Мы выглядели так, словно просто идем в поход или на пикник, не более того.
Мы ехали несколько часов, иногда меняя линии и поезда.
– Чего такая угрюмая? – спросил ты, выключая музыку в наушниках.
– Неспокойно как-то. Я не боюсь, но идти туда не особо хочу, вряд ли в этом есть смысл.
Ты поправил маску на лице, но ничего не ответил. Значит, решено – едем дальше.
На входе смотрители предупредили нас, чтобы мы не сворачивали с тропы и не перелезали через ограждения, иначе потеряемся. Ты кивнул, хотя знал, что мы будем нарушать правила.
Сходить с туристической тропы – своего рода самоубийство. Редко можно найти дорогу обратно, даже если ты уйдешь всего на пару деревьев вглубь. Этот лес – проклятая яма смерти. Он словно заколдованный.
– Ты взял все, что нам нужно? – спросила я.
– Да. Не отходи от меня ни на шаг, – ответил ты.
С собой у тебя была красная лента. Когда через пару километров мы свернули с главной тропинки в чащобу, ты стал перевязывать ею деревья, мимо которых мы проходили. Верный способ не потеряться. Прям как золотая нить Ариадны.
Ты хорошо ориентировался в лесу и крепко держал меня за руку, оттого меня окутывало чувство безопасности. Я ведь и подумать не могла, что главная опасность – это ты.
Мы продолжали идти. По пути развлекались легкой болтовней ни о чем, ты говорил, что тут нечего бояться.
– Это второе место в мире по количеству самоубийств. Ты настроен оптимистично, – мрачно пошутила я.
– Для кого-то это может и будет местом смерти, но точно не для нас. Здесь скорее жизнь и все, что с ней связано, – улыбнулся ты.
Но тогда я не поняла, что ты имел в виду.
Мы часто останавливались. Осматривались, подбирали какой-то мусор, а затем кидали его обратно. Я пыталась сосредоточиться на том, чтобы найти хоть какие-то следы мальчика с мятного цвета волосами, но все безуспешно. Да и глупо было рассчитывать на что-то подобное. Множество групп волонтеров не нашли ничего, что могло бы быть хоть как-то связано с пропавшим человеком, а тут мы вдвоем и сразу что-то отыскали? Это даже нелепо. Отчасти мне казалось, что мы пошли сюда не столько, чтобы помочь, а просто за острыми ощущениями. Да, неохота признавать, но все так и было.
Но как умело ты играл свою роль. Как внимательно осматривал каждое дерево, каждый куст, словно тебя и впрямь интересовала судьба незнакомца.
Я всегда считала себя человеком, крепко стоящим на ногах. Мои суждения были адекватными, психика здоровой, я могла думать и анализировать, обладала критическим мышлением, и мне всегда казалось, что меня