– Гримарр ушел, – цежу я сквозь зубы, чтобы не закричать от досады. – Он знал о нашей операции – в борделе нас ждала засада. Придется обойтись без трупа. На площади чисто?
– Мы перебили большую часть стражников, – говорит Муса. – Но сюда уже направляются новые. У тебя есть несколько минут.
– Хорошо, – отвечаю я. – А теперь вы оба убирайтесь отсюда скорее. И не ждите меня.
– Идем с нами, Сорокопут, – настаивает Муса. – Карконы получили послание…
– Это послание предназначено не для них. Идите.
В свое время Маркус вывешивал тела казненных на выкрашенной в белый стене в южной части площади. И я сделаю то же самое. Фарис следует за мной. Я протягиваю другу вонючую конечность Гримарра, и он с ухмылкой пришпиливает ее к стене копьем одного из мертвых стражей. Я беру пропитанный кровью плащ и прямо под рукой колдуна вывожу им свое послание: «Верность до конца». Это призыв к оружию и напоминание о том, что я не забыла свой народ. О том, что мы будем драться.
– Икфан Дем!
Крик раздается совсем близко. Карконский патруль.
Фарис тащит меня от стены, а я, кривляюсь от боли, прижимаю ладонь к шее. Мимо моего уха со свистом проносится стрела.
– Пошли, – он подгоняет меня. – На другой стороне площади есть люк, который ведет прямо в туннели. Если поторопимся, успеем до него добраться.
Мы бежим через площадь, прячась за остатками погребальных костров. Но варваров слишком много, а кучки обгоревших поленьев едва ли годятся в качестве укрытия.
– Сорокопут! – раздается предупреждающий крик Фариса.
Я слышу свист очередной стрелы, а потом наконечник пронзает мою незащищенное плечо. Я невольно вздрагиваю и скрежещу зубами от боли. Рубашка сразу же пропитывается кровью. Следующая стрела попадает мне в бедро.
– Ф-фарис…
Я падаю на одно колено. Из предплечья и плеча Фариса торчат две стрелы, но он помогает мне встать на ноги. Мы кое-как тащимся дальше. Еще дважды мой друг содрогается всем телом. Но он продолжает идти, тащит меня за собой мимо куч головешек и пепла. Нам удается благополучно преодолеть небольшое открытое пространство, и мы ныряем в узкий переулок, заваленный костями, мусором и битым стеклом.
– Сюда. – Мой взгляд выхватывает позеленевший медный диск. – Люк.
Я без сил опускаюсь на землю, пытаюсь открыть крышку. Перед глазами все плывет. Но я выживу, только бы мне убраться отсюда, укрыться там, где я смогу исцелить свои раны.
– Никак… не открыть…
Фарис хватается обеими руками за край крышки и приподнимает ее. Из-за поворота доносится вой карконов.
Мой друг оглядывается, потом смотрит на меня. Если мы спустимся в подземелье вместе, враги ворвутся туда за нами и тогда нам конец.
– Сорокопут, послушай меня…
– Даже не думай, Фарис Канделан! Молчи, черт бы тебя побрал!
– Выживет только один из нас, – упрямо продолжает он. Лицо у Фариса белое, как полотно, по телу бегут судороги – большая потеря крови, шок. – Они будут здесь через минуту. Я останусь и выиграю для тебя время. Беги.
– Я тоже ранена. Может, я и сама не выберусь.
Очередной приступ головокружения. Карконы, судя по воплям, уже совсем близко. Они кричат так громко… Слишком громко…
– Ты выберешься. Уходи.
– Капитан Фарис Канделан, я приказываю тебе спускаться в этот туннель, немедленно…
– Мне конец, – хрипит он. – Но еще на одно сражение сил хватит. Это будет мой последний бой. Империи нужен ее Сорокопут. А я Империи не нужен.
Пристальный взгляд его светлых глаз устремлен на меня, и у меня перехватывает дыхание.
Нет. Нет. Я знаю Фариса с шести лет – с тех пор, как мы подыхали с голоду в загоне для детей-новобранцев, в Блэклифе. Фарис мог рассмешить Элиаса даже тогда, когда тот находился в самом мрачном настроении. Только благодаря Фарису я не сошла с ума после того, как Маркус приказал нам выследить Элиаса и схватить его. Фарис в первый раз отвел меня в заведение мадам Хиры, он был личным телохранителем моей сестры. Только не Фарис. Пожалуйста, только не Фарис.
– Повторяю, спускайся, это приказ…
Но он не дает мне договорить, хватает за лямки доспехов и запихивает в дыру. Я неловко приземляюсь, колени подгибаются.
– Фарис, ты идиот…
Я поднимаю голову и вижу его силуэт на фоне светлеющего неба.
– Для меня было большой честью служить под твоим командованием, Элен Аквилла, – говорит он. – Передавай привет Элиасу, если увидишь его. И ради всего святого, прекрати, наконец, страдания Харпера. Бедняга должен получить хотя бы одну ночь после всего, что ему пришлось испытать по твоей милости.
Я разражаюсь истерическим смехом, по моему лицу струится что-то соленое, не знаю, пот, слезы или кровь. Карконы лают, как псы. Фарис берет меч и ногой задвигает на место крышку люка. Я слышу звон стали и боевой клич моего друга, который идет навстречу врагу в последний раз.
– Верность до конца!
Спотыкаясь, я иду на свет факела. Откуда здесь взялся факел? «Какая, к черту, разница. Иди вперед». Когда я доползаю до него, шум и возня наверху прекращаются. Несколько долгих минут я прислушиваюсь в надежде услышать скрежет отодвигаемой крышки люка. В надежде на то, что мой друг появится внизу.
Но он не приходит.
«Он мертв. Черт побери. Фарис мертв». Он погиб по моей вине, точно так же, как мои родители и сестра, Кухарка, Деметриус и Леандр, Тристас и Эннис. Почему я живу, когда их уже нет? Я не заслуживаю этой жизни.
Но, быть может, смерть настигнет и меня в этих темных туннелях под городом, который я обязана была спасти.
Но нет. Я не могу умереть. Слишком многое брошено на чашу весов. И слишком многое уже потеряно. Карконы найдут тела стражников. Они найдут Фариса. А потом они придут за мной.
«Империи нужен ее Сорокопут». Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, но заставляю себя подняться на четвереньки и волоку свое израненное, кровоточащее тело по грязи и вонючим лужам, взывая к небесам, чтобы жертва моего друга не оказалась напрасной.
23: Лайя
На второй день пути женщина-джинн поворачивает на юг, и через несколько часов Сумеречное море скрывается из виду. Мы углубляемся в пустыню, в земли Кочевников. Причудливые каменные фигуры, выточенные дождем и ветром, устремляются к небу, рассвет окрашивает песчаник в сотни оттенков алого и пурпурного цветов. На горизонте собираются сизые грозовые тучи, и холодный зимний ветер приносит резкий лекарственный запах креозота.
Каждые несколько часов джинн отделяется от отряда и скачет вперед. Но сначала усиливает наложенные на нас чары, требуя полного молчания.
Но утром третьего дня она забывает об этом.
Солдаты ничего не замечают – лица такие же каменные и мертвые глаза, тела всадников слегка покачиваются в седле в такт ударам лошадиных копыт. Однако Новиус, который едет рядом, резко поднимает голову. Я вижу, как напрягаются его скулы, когда он пытается противиться приказу джинна.
Я исподтишка наблюдаю за ним. Маска блестит в лучах тусклого зимнего солнца, и, хотя воин смотрит прямо перед собой, я чувствую, что он тоже следит за каждым моим движением.
Рехмат не хочет или не может мне помочь. Я лишилась своей магии. Я пыталась связаться с Дарином, но ничего не вышло. Мы мчимся с невероятной скоростью. Если я не предприму что-то сегодня, то завтра к закату окажусь в Аише, в руках Князя Тьмы. Одним небесам известно, что он со мной сделает. Возможно, он меня и не убьет, но есть вещи похуже смерти – как судьба моей матери, которую Комендант сделала своей рабыней.
Крошечная фигурка джинна едва маячит на горизонте. Очень осторожно я сдвигаю левую руку так, чтобы Новиус мог видеть мои пальцы.
«Помоги, – медленно вывожу я в воздухе. – У меня есть план».
Проходит минута, другая. «Запрещаю тебе пытаться ее освободить и помогать ей бежать». Итак, Маска не в силах справиться с чарами джинна. Очередная надежда потерпела крах.
Однако вскоре я слышу странный звук – как будто кто-то пытается кричать с зажатым ртом.
Оказывается, Новиус смотрит на меня. Лицо его искажено яростью. Я понимаю, что этот звук издал он, что он сумел освободиться из-под власти джинна, хотя бы частично.
Внезапно он направляет коня прямо на меня. Если бы я могла, то вскрикнула. Мы сталкиваемся, моя лошадь пошатывается, откидывает голову назад и встает на дыбы. Я хватаюсь за луку седла, но пальцы соскальзывают. Я падаю навзничь на землю и больно прикусываю язык.
Возможно, Маске и не нравится, что джинн его контролирует, но, тем не менее, он остается Меченосцем. Я злобно смотрю на него и читаю в ответном взгляде прежний едва сдерживаемый гнев. Он спрыгивает с коня, хватает меня за скованные руки и грубо толкает в сторону моей лошади.
Я замечаю, что джинн разворачивается и во весь опор скачет к нам.
– Что это? – Она резко осаживает лошадь, которая жалобно ржет. – Что произошло? – Джинн смотрит на меня в упор. – Говори, девчонка! Запрещаю тебе лгать.
– Я… я свалилась с лошади.
– Почему ты упала? Это было сделано нарочно? Чтобы отвлечь меня? Говори правду!
– Нет, я сделала это не нарочно, – совершенно правдиво отвечаю я. – Я потеряла равновесие.
При этом я бросаю невольный взгляд на Маску, и джинн подозрительно щурится.
– Новиус заговаривал с тобой? Вы двое что-то затеваете?
– Нет, – отвечаю я, мысленно благодаря небеса за то, что приглушенный рев Маски едва ли можно назвать «разговором».
Джинн изучающе смотрит на меня несколько долгих минут, потом отворачивается. Новиус помогает мне залезть в седло, и джинн снова обгоняет наш отряд, но держится не настолько далеко, чтобы я смогла «написать» сообщение Новиусу.
Однако не настолько близко, и мне удается спрятать свиток, который Меченосец сунул мне в рукав.
Этой ночью у меня нет ни единой возможности прочесть записку – джинн внимательно наблюдает за мной. На следующее утро поднимается сильный ветер, и я чувствую приближение пыльной бури. Джинн подгоняет лошадей, но видимость снижается, и животные начинают недовольно фыркать и ржать. Она приводит нас к каменному выступу, и мы останавливаемся, чтобы переждать непогоду. Проходит час, но ураганный ветер не стихает, а солнце превращается в тусклый ржавый диск.