Джинн направляет на Сорокопута струю пламени. Она ныряет в укрытие – за ствол толстого дерева. Но почти сразу же выскакивает обратно и наносит удар, целясь в горло огненного существа. Джинн отступает, а я толкаю Сорокопута назад.
– Ты свихнулся, что ли? – Она шатается, пытаясь удержаться на ногах. Но я не успеваю ничего объяснить: Талис, я узнал его, швыряет в нее копье. Сорокопут падает, ударяется головой о камень и больше не шевелится.
Талис разворачивается ко мне, и я отшвыриваю его.
– Подожди! – кричу я. – Прошу тебя, подожди. Я пришел сюда не для того, чтобы убивать твоих сородичей.
Джинн поднимается с земли, хватает копье и приставляет острие к моему горлу.
– Ты ведь знаешь, что тогда случилось, когда армия людей явилась в Сумеречный Лес, – шипит он.
– Я просто хочу поговорить. – Я бросаю оружие и поднимаю руки, лихорадочно соображая, какими словами я смогу его убедить. – Ты был прав. Страдание невозможно контролировать. И он… Мехерья… он не сумеет подчинить силу, которую собирается освободить. Это сказал мне сам Маут. Когда стены рухнут, Море Страдания уничтожит все живое в нашем мире. Даже вас, джиннов. Настанет конец света…
К нам приближается пылающая женщина-джинн.
– Возможно, этот мир заслуживает, чтобы его уничтожили.
– На свете живут миллионы людей, которые никогда не причиняли вам зла, – напоминаю я. – Которые сейчас находятся в тысячах миль отсюда и понятия не имеют о том, что…
– И тем не менее, ты пришел сюда во главе армии, вооруженной сталью и солью. История повторяется.
Талис разгневан, и это понятно: ему кажется, что его предали. Он доверился мне, а я обманул его доверие, привел войско к порогу его дома.
– Я всего лишь хотел отвлечь Мехерью от Маринна, – быстро говорю я, краем глаза замечая, что Сорокопут приходит в себя. – Талис… пожалуйста, уговори его сложить оружие. Убеди остановить эту бессмысленную войну.
– Ты хоть понимаешь, о чем просишь? – Талис подплывает ко мне вплотную. Сейчас он принял вид человека, но меня опаляет жар, исходящий от его тела. – Хочешь, чтобы я пошел против своего народа, против своего короля?
– Возвращайтесь к Мауту, – прошу я. – К обязанностям Ловцов Душ…
Едва успев произнести эти слова, я понимаю, как оскорбительно мое предложение. Почему джинны должны помогать призракам людей? Если люди заключили их в тюрьму на сотни лет!
– Мы не станем Ловцами Душ. – Лицо Талиса становится мрачным. – Возврата к прошлому быть не может. После того, что сделали с нами, после того, как жестоко мстили мы… Мы осквернили этим себя.
Слова звучат окончательно и бесповоротно. И я понимаю: надежды нет. Я знаю, каково это – совершать ужасные вещи, которые потом не можешь простить сам себе. Маут хочет, чтобы я восстановил равновесие, но как? Если людей и джиннов разделила память о бесконечном насилии.
– Талис! – Из-за деревьев появляется другой джинн. – Мы должны отступить… их слишком много…
Талис бросает на меня последний задумчивый взгляд и уносится прочь. Джинны следуют за ним. Туман исчезает. У меня за спиной снова слышны крики и звон оружия – это наша армия сражается с последними рэйфами.
Я чувствую прикосновение какого-то холодного предмета. Повернув голову, я вижу лицо Кровавого Сорокопута. Острие ее меча прижато к моему горлу.
– А теперь скажи мне, – шипит она, – какого дьявола ты сейчас позволил врагам уйти целыми и невредимыми?
54: Кровавый Сорокопут
Ловец Душ кладет ладонь на мой меч, но я рычу непристойные ругательства, и он поднимает руки.
– Значит, ты с ними заодно, – говорю я. Он только что разговаривал с чертовыми джиннами. Просил их о чем-то. И потом отпустил. – Ты с самого начала не хотел с ними сражаться!
– Что хорошего в войне, Кровавый Сорокопут? – В его чертах я вижу древнюю печаль. Сейчас это не мой друг, которого я знаю с детства. Это лицо Ловца Душ. – Сколько людей погибло из-за алчности королей и тщеславия военачальников? Сколько боли и страданий существует в этом мире потому, что мы не можем отпустить прошлое и желаем непременно воздать обидчикам за причиненную боль?
– Эта война началась не из-за алчности или тщеславия людей – какой-то чокнутый джинн захотел уничтожить весь мир. Разве мы не должны его спасти? О небо, Ловец Душ, неужели ты забыл, сколько преступлений Князь Тьмы совершил? Это из-за него погибла семья Лайи. Вспомни Навиум. Антиум. Мою сестру…
– Вспомни, что сделали с джиннами мы? Первыми?
– Не мы, а треклятые Книжники! – Я толкаю его в грудь и морщусь – это все равно, что пытаться пробить камень. – Меченосцы…
– Угнетали Книжников на протяжении пяти веков, – перебивает меня Ловец Душ. – Раздавили их, обратили в рабство, убивали тысячами…
– Это делали Маркус и Комендант…
– Верно, – соглашается он. – Ты была для этого слишком занята – охотилась за мной. Какая угроза Империи, подумать только! Одиночка, вынужденный бежать, чтобы спасти свою жизнь и помочь другу.
Я открываю рот, чтобы возразить. И закрываю его.
– Всегда можно найти себе оправдание, – Ловец Душ отводит мой меч, и я опускаю оружие. – Я понимаю, почему ты не хочешь отвечать за преступления Меченосцев. Я тоже не хочу. Это слишком больно. О небо, стоит лишь вспомнить, что я творил. – Он смотрит на свои руки. – Не думаю, что когда-нибудь я сумею с этим смириться. Однако у меня еще остается шанс… Сделать что-то хорошее.
– Как? – спрашиваю я. – Знаешь, я говорила с Мамой. Я…
Сначала я не собиралась этого делать. Мне было стыдно. Но я заставила себя пойти к ней. Заставила себя попросить у нее прощения за то, что, разыскивая Элиаса, захватила в плен ее и и соплеменников. И заставила себя уйти, когда кеханни отказалась прощать меня.
– Как можно отпустить прошлое, совершив такие грехи?
Странно, но я вдруг понимаю, что именно этот вопрос я задаю себе с того дня, когда в туннеле под Антиумом наткнулась на скелет ребенка.
– Клянусь небесами, я не знаю, – говорит он. – Сорокопут, я чувствую то же отчаяние, что и ты. Империя обучала нас. Сделала из нас солдат, бездушные машины для убийства. В какой-то момент ты примирилась с этим. Но были и те, кто не признал эту власть. Ты… ты помнишь Тави?
Я резко поднимаю голову. Это имя из далекого прошлого, и я не люблю его вспоминать. Так звали друга, которого я потеряла, когда мы были пятикурсниками. Тави пожертвовал жизнью ради Элиаса и меня – и ради нескольких Книжников, которые погибли бы, если бы не его храбрый поступок.
– Тави первым из нас бросил вызов Империи. Отказался становиться послушным орудием в чужих руках, – говорит Ловец Душ. – Я не понимал этого до конца, пока не настал день Четвертого Испытания. Иногда лучше умереть, чем превратиться в чудовище.
Он берет меня за руку, и я вздрагиваю. От него исходит не холод, а тепло, согревающее мои пальцы.
– Мы должны сражаться, – продолжает он. – Мы должны дать Лайе шанс убить Князя Тьмы. Но при этом нам вовсе не обязательно становиться монстрами. Не обязательно повторять ошибки тех, кто жил до нас. Сегодня я проявил милосердие по отношению к джиннам. Возможно, и они будут милосердны к нам. Возможно, когда им станет ясно, что задумал Князь Тьмы, они вспомнят сегодняшнюю ночь.
Возвращаясь в лагерь, я обдумываю слова Элиаса. Рэйфы отступили. Люди еще не оправились от потрясения, но порядок почти восстановлен.
– По меньшей мере, двести погибших среди Меченосцев, – докладывает Харпер. – У Кочевников триста убитых. Афия и Лайя ранены.
Проклятье. Пятьсот убитых – существенная потеря для десятитысячной армии. Тем более, что у врага втрое больше солдат.
Мы быстро хороним погибших. Лайя помогает перевязывать раненых. Через несколько часов мы готовы идти дальше. Ловец Душ шагает быстро, и пехотинцы едва успевают за ним. Я окидываю своих солдат суровым взглядом: пусть кто-нибудь только попробует жаловаться. Но все молчат. Никто не хочет снова попасть в ловушку.
– Мы будем в роще джиннов сегодня в полдень, – сообщает нам с Квином Ловец Душ, когда уже приближается предрассветный час. – Джинны терпеть не могут это место. Туда они за нами не сунутся. По крайней мере, сразу.
– Бану аль-Маут. – Приближается ифрит ветра, и я напрягаю слух, чтобы разобрать ее слова. – Армия Князя Тьмы наступает с востока и движется к броду. Авангард Керис достигнет рощи джиннов к рассвету завтрашнего дня.
– Это невозможно, – рычит Квин. – Люди не могут передвигаться с такой скоростью.
– Могут, потому что Князь Тьмы владеет могущественной магией, – возражает Ловец Душ. – Именно джинны мгновенно перенесли ее войско из земель Кочевников в Маринн. У нас остались сутки на подготовку. Сорокопут, как быстро твои артиллеристы смогут установить катапульты?
– Через несколько часов, если верить воинам из Анканы, – отвечаю я. – Хотя, вообще-то… – Я смотрю на Элиаса, многозначительно приподняв бровь. – Меня удивляет твой вопрос. Я не думала, что ты захочешь их применять.
– Боевые машины нужны нам исключительно для сдерживания противника, – твердым голосом произносит он. – Никаких разрушений и убийств.
Я прикусываю губу, чтобы скрыть раздражение. Сдержать джиннов – как нам это поможет? Если мы пойдем в бой с таким настроем, мы неизбежно потерпим поражение.
– Он отнюдь не глуп, Сорокопут. – Харпер, который едет справа от меня, искоса смотрит на сводного брата. – Доверься ему.
– С этим у меня нет проблем. Я не доверяю этой проклятой ведьме, Коменданту, – огрызаюсь я. – Она найдет способ обратить любую ситуацию в свою пользу. Нам тоже нужно иметь что-то против нее. Я вот подумала… – Я оборачиваюсь к Ловцу Душ. – …Насчет одной твоей фразы. Ты сегодня сказал, что нам не обязательно повторять ошибки тех, кто жил до нас.
Он искоса смотрит на меня.
– И что?
– А то, что Меченосцы подчиняются Керис не потому, что любят свою императрицу. – Последнее слово выговаривается с трудом. – Они идут в бой по ее приказу потому, что боятся. И еще потому, что она всегда побеждает.