С этими словами Муса коварно подставляет мне подножку, и я, естественно, спотыкаюсь. К счастью, мне удается устоять на ногах, но еще чуть-чуть, и я бы растянулась на полу. И в это мгновение Ловец Душ дергается в мою сторону, протягивая руку, словно пытаясь меня поймать, хотя я нахожусь в другом конце палатки. Кровавый Сорокопут и Авитас Харпер многозначительно переглядываются. Муса, который крепко сжимает мою ладонь, с самодовольной ухмылкой наблюдает за этой сценой.
– Вот видишь, – снова шепчет он. – Я же тебе говорил… Ой!
Он морщится, потому что я впиваюсь ногтями в его кожу, прикладывая несколько больше усилий, чем необходимо.
– Муса, ему нужно составить план сражения. У него сейчас нет времени на меня. А у меня – на него.
– В сражении любовь может оказаться более мощной силой, чем планы или стратегии. Любовь дает нам силы бороться. Любовь помогает нам выжить.
– О небо, хватит лезть в мою жизнь…
– Я «лезу в твою жизнь» потому, что у меня еще осталась надежда, аапан. – Голос его серьезен. Сейчас он вспоминает свою возлюбленную, несчастную Никлу. – Жизнь слишком коротка для того, чтобы отказываться от надежды.
Улыбнувшись, Муса направляется к Дарину, который протягивает миску с похлебкой сначала мне. Но я больше не чувствую голода. С трудом проглотив пару ложек, я оставляю миску и выхожу из палатки. Стемнело, мне на лицо падают холодные капли – начинается весенний мелкий дождичек. К утру земля размокнет.
Я не хочу идти в кибитку Мамы, где обычно ночую. Я бесцельно брожу по лагерю, опустив капюшон на лицо, чтобы меня никто не узнал. Неожиданно рядом возникает золотой силуэт, и Рехмат окликает меня.
– Что тебя тревожит?
«Многое. Например, то, что я не доверяю тебе, – мысленно отвечаю я. – А еще завтра утром я могу умереть. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой».
– Завтра я буду сражаться вместе с тобой, – говорю я вслух. – Я позволю тебе объединиться со мной, чтобы справиться с Князем Тьмы. Но сейчас я просто хочу побыть одна.
Рехмат наклоняет голову в знак согласия.
– Мне нужно найти еще кое-кого. Я вернусь в назначенный час, молодая воительница, и ни минутой раньше.
Золотой свет гаснет, и я снова остаюсь одна в темноте.
Я прохожу мимо группы солдат, которые занимаются возведением катапульт. Дождь и ветер постоянно гасят факелы. Что будет завтра? Я знаю, как должны действовать войска Кровавого Сорокопута, знаю, где будут находиться ифриты в начале сражения. Я хорошо представляю себе позиции племен, место предполагаемой атаки Керис.
Но встреча с Князем Тьмы – это совершенно иное. Я не могу представить ее себе, я не знаю, что буду делать. Рехмат говорит, что справиться с королем джиннов будет нелегко, что недостаточно просто подойти к нему и нанести удар косой.
История Мамы тоже не особо мне помогла.
«В сражении любовь может оказаться более мощной силой, чем планы или стратегии».
Так сказал Муса. Но моя любовь подобна ручью, который течет в пустыню и уходит в песок. Исчезает в ущелье, где никогда не увидит дневного света. Никогда не превратится в полноводную реку.
«Хватит стонать и жаловаться, Лайя». Спокойный, мудрый голос приводит меня в чувство. Сколько воды утекло с того дня, когда проклятый Маска убил моих бабушку и дедушку и схватил Дарина? И за это время я успела понять главное: нужно любить, если небо даровало тебе любовь. Потому что завтра все, кто тебе дорог, могут превратиться в пепел.
Я иду мимо лагеря племени Саиф, мимо кибитки Мамы Рилы. Я думаю об Элиасе. О нашей первой встрече, о том, что я почувствовала, увидев его. Я вспоминаю прежний огонь в его глазах, жажду свободы, которая роднила нас с ним. Я вспоминаю, как после бегства из Блэклифа он старался завоевать мое доверие. И он поверил в меня сразу, я же еще долго сомневалась в себе.
А еще я вспоминаю о том, как он обнимал меня в этом самом лесу. В тот день я узнала от жестокого джинна о том, что моя мать – детоубийца, и что она еще жива.
Потом он произнес слова, которые я тотчас захотела забыть. Я боялась, что никогда больше не увижу Элиаса, сколько бы ни звала его, сколько ни повторяла бы его прежнее имя.
«Но если… если я буду меняться… Если я покажусь тебе другим, ты все равно знай, что я тебя люблю. Что бы со мной ни случилось. Скажи, что ты всегда будешь это помнить, прошу тебя…»
– Я помню, – шепотом говорю я. – Я помню.
Палатка Элиаса находится в северной части лагеря, намного ближе к деревьям, чем остальные. Но, лишь взглянув на нее, прислушавшись к голосу, который связывает нас, я понимаю, что его там нет. Я следую за этим голосом на юг, к границе рощи джиннов. Элиас стоит у обрыва, один, промокший до нитки, и смотрит на Шер Джиннаат.
Когда нас разделяют два шага, я слышу свист клинка и чувствую прикосновение холодной стали. Узнав меня, Элиас сразу же опускает меч.
– Прости. – Он отворачивается и смотрит на город. – Нервничаю.
– Я тоже. – Помолчав, я спрашиваю: – Так всегда бывает перед боем?
– Это уже далеко не первый твой бой, – откликается он.
– Но тогда от меня не зависело все.
– Ты не одна. У тебя есть Дарин. Афия, Мама, Кочевники. – Элиас бросает на меня быстрый взгляд. – Кровавый Сорокопут и ее Меченосцы. Муса и Книжники. Люди, которые любят тебя. Люди, которые… которых любишь ты.
– Ты забыл упомянуть себя, – тихо говорю я. – Больше всех – тебя.
Он качает головой.
– Я здесь потому, что так велел мне Маут, – возражает он. – Это мой долг. Моя ноша – это возможность искупить грехи. Я недостоин твоей любви, Лайя…
– Неужели ты до сих пор не понял?! – восклицаю я. – Не тебе решать, достоин ты моей любви или нет. Это решаю я. И я говорю: ты достоин моей любви. Ты достоин любви Мамы и Кровавого Сорокопута. Говоришь, ты повинен во многих грехах? Я тоже. Мы были рождены во время войны и для войны, Элиас. Мы не знаем ничего, кроме войны. Как сложится твоя жизнь, зависит только от тебя. Не позволяй прошлому предопределить твое будущее.
Элиас задумчиво смотрит на меня, потом берет за руку. Между нами словно проскакивает искра, и он некоторое время медлит, но не отпускает меня, и наши пальцы сплетаются.
– Я собиралась задать тебе один вопрос! – выпаливаю я. Я знаю, что если не спрошу сейчас, то никогда не решусь на это. – Но это случилось до того, как ты дал клятву Мауту. Я не знаю, вспомнишь ли ты…
– Когда речь идет о тебе, я помню все, – отве- чает он.
У меня учащается пульс.
– После того, как ты, я и Афия бежали из Нура, ты покинул меня, – продолжаю я. – Но перед тем, как уйти, ты что-то мне сказал. Я спала, но…
– Откуда же ты знаешь о том, что я что-то говорил? – Элиас смотрит на меня, но темнота скрывает его лицо.
– Так что ты сказал?
– Я сказал… – Он замолкает. Дождь усиливается и, похоже, скоро перейдет в настоящий ливень. – Неважно, забудь. – Элиас почти кричит, потому что шум дождя заглушает его слова. – Нужно возвращаться в лагерь, Лайя! Тебе нужна сухая одежда…
Но в лагере люди, оружие – все напоминает мне о том, что завтра наступит уже очень скоро. Я качаю головой, и когда он пытается увести меня в сторону палаток, я упираюсь.
– Я не хочу туда, – говорю я. – Ты умеешь ходить по ветру. Должно же существовать какое-то место, где мы смогли бы укрыться?
Он приближается ко мне медленно, осторожно. Взгляд его горящих глаз скользит по моему телу, обжигая и в то же время лаская. Мы можем идти по ветру, просто держась за руки, но Элиас обнимает меня, и я прячу лицо у него на груди, пока мы мчимся сквозь тьму.
Я больше не думаю ни о завтрашнем дне, ни о войне, ни о Князе Тьмы. Я не думаю ни о чем, и просто наслаждаюсь близостью Элиаса. Я вдыхаю его аромат, смесь пряностей и дождя, который преследует меня во сне.
Мы внезапно останавливаемся, и я пошатываюсь, но он поддерживает меня.
– Это единственное место в Лесу, куда джинны не могут последовать за нами, – говорит он.
Его хижина.
Дверь не заперта – ни один человек не сможет зайти так далеко на Земли Ожидания. Мы заходим в дом, Элиас берет огниво и разводит огонь в очаге. Когда пламя разгорается, он зажигает четыре лампы и лишь после этого поворачивается ко мне.
– Тебе все-таки нужно переодеться. – Он открывает сундук, который стоит у кровати, роется там и вытаскивает черную рубашку из тонкого полотна.
Я ставлю косу рядом с оружием Элиаса, беру рубаху и ухожу в комнатку для мытья. Там я стаскиваю мокрую одежду и вытираюсь. Очень хорошо, что здесь нет зеркала. Его рубашка мне слишком велика. Прическа безнадежно испорчена: несколько дюжин шпилек и булавок, которые я натыкала сегодня утром, запутались во всклокоченных волосах. На то, чтобы их вытащить, мне понадобится целый день. Я вздыхаю, беру с полки деревянный гребень Элиаса и выхожу.
Ловец Душ уже переоделся в сухую форму и сбросил сапоги.
Он сидит у огня на оленьей шкуре и греет руки.
– Можешь спать там, – он кивает на кровать. – Я посплю на полу. По крайней мере, ты хорошо отдохнешь перед завтрашним сражением.
Вообще-то, спать я не собиралась, но я пожимаю плечами и устраиваюсь рядом с ним, скрестив ноги. Начинаю осторожно вытаскивать из волос шпильки и морщусь. Это довольно болезненная процедура, и я боюсь, что вместе с булавками вырву себе половину волос.
Элиас смотрит на меня, и у меня замирает сердце. В свете пламени его смуглая кожа кажется золотистой, темные растрепанные кудри падают на лоб. В хижине холодно, но меня бросает в жар под его взглядом. Он смотрит на меня совсем не так, как смотрел недавно Ловец Душ.
Взгляд его перемещается на булавку, которую я безуспешно пытаюсь выдернуть.
– Разреши мне.
Он поднимается и устраивается у меня за спиной на толстой подушке, вытянув ноги.
Я чувствую прикосновения его пальцев. Он ловко и быстро извлекает злосчастные шпильки. Я вздрагиваю, и он пододвигается ближе, почти касаясь гру