За окном вновь открылся восхитительный вид, на очередном повороте мы вспугнули стаю птиц.
Я глянул на них и усилием воли приказал себе повернуться к господину Лао.
– …Я слышу шум ветвей дряхлеющего леса. К сияющей луне свой поднимаю взгляд, но красота небес и эта даль лесная от одиноких дум меня не исцелят, – после недолгого раздумья прочитал я и мягко улыбнулся. – Ланьюнь[5].
– Сейчас поэзию Ланьюня редко встретишь за пределами его школы! – удивился Лао. – С точки зрения простых смертных его словам уже давно следовало порасти травой. Ты, видимо, не пренебрегал образованием.
– Слова на то и слова, чтобы найти поклонника сквозь пространство и время, учитель. Пожалуй, меня можно счесть таковым.
– Поклонник свободолюбивых стихов? Это много о тебе говорит, – хмыкнул заклинатель.
В его тоне послышалось нечто такое, что губы сами выговорили дерзкий ответ:
– А разве мне следует что-то скрывать от моего учителя?
В последний момент я успел смягчить тон и улыбнуться, сведя всё к поддразниванию, и Лао улыбнулся в ответ.
С заклинателем в отсутствие принца следовало быть во сто крат осторожнее и мягче!
За эти дни к портрету заклинателя Лао добавилась пара дополнительных штрихов, однако ничего примечательного о нём я не узнал. Принц Чан всё время был рядом, и даже занимались мы в его присутствии. К откровениям это не располагало.
Что до моих успехов…
На первом занятии мы изучали медитацию. Я, как и велел Лао, сел на циновку, скрестил ноги, выпрямил спину и погрузился в созерцание своего дыхания под мерный успокаивающий речитатив. В воздухе плавал дымок благовоний, за окном шелестел ветер, принц Чан лениво перебирал шёлковые свитки…
В общем, проснулся я от того, что Лао потряс меня за плечо.
Второй урок прошёл точно так же. На третьем Лао понял, что достойной медитации от своего великовозрастного ученика он не добьётся, поэтому следующие недели мы потратили на то, чтобы осязать поток ци в солнечном сплетении. Как утверждал Лао, чувство вихря в желудке – основополагающий навык. Из этого завихрения заклинатели развивали золотое ядро, которое и наделяло человека уникальными силами и бессмертием. Условным, конечно. При всей своей силе заклинатели по-прежнему оставались людьми, которых можно было убить.
Нужно ли говорить, что уловить заветное завихрение у меня не получилось до сих пор? Лао чуть с ума не сошёл, когда понял, что всё это время я делился силами и гармонизировал чужие потоки, не чуя собственные ни в малейшей степени.
– Как? – вопил он, потрясая свитками. – Как это вообще возможно?!
Всё свелось к разговорам, а они помогали мало. Лао изучал меня и избегал вопросов о себе. Судя по обмолвкам, он был старше отца императора Алтана, что означало весьма богатый опыт общения с людьми. Роль защитника и учителя он выполнял охотно, и терпения ему было не занимать. Но это можно сказать о любом другом наставнике. А вот какова его тёмная сторона? Способен ли он был помочь мне обелить имя? Это всё ещё оставалось загадкой.
– Всё же ты знаток, – похвалил меня Лао, завершая тему поэзии.
– Так вышло. Когда мне становилось невмоготу видеть стены и опостылевшие лица, строки становились спасением. Я словно сам гулял по горам и озёрам вместе с поэтами. Становилось легче, – я не удержался и вновь приник к окну. – Смотрите! Смотрите, там водопад! Настоящий водопад!
В небольшое горное озеро с грохотом, в белых брызгах, с высоты, равной старому бамбуку, падала вода. Она сверкала в солнечных лучах, словно жидкое золото, а в её брызгах играла радуга. Как же захотелось выпрыгнуть из повозки, сбежать вниз и прикоснуться к нему! Каким был водопад? Холодным? Тёплым? Чем он пах? Можно ли было поймать в нем рыбу?
– В Долине Горечавки есть несколько водопадов. И горячие источники.
Я оглянулся на Лао и увидел на его лице жалость. Она промелькнула и тут же скрылась, но мне было достаточно и мига, чтобы узнать её.
– А что ещё есть в Долине Горечавки? – с живейшим любопытством спросил я. – Там есть поля? Наверняка есть, ведь это долина!
– Есть поля с целебными травами. Некоторые держат огороды. Это очень живописное место. Горы обнимают долину полумесяцем. Летом к нам прилетают журавли, и можно ходить к ним в гости и гладить их. Они совсем ручные. Зимой можно купаться в горячих источниках и любоваться видом с гор.
– И правда, живописное место. А какое испытание нужно пройти, чтобы стать учеником?
– Залезть на скалу. Испытание может пройти любой.
Я посмотрел на свои руки и понял, что путь заклинателя Долины Горечавки для меня бы был стремительным, словно полёт поперек ветра, и закончился бы у подножия этой самой скалы.
– Когда ученик проходит испытание, он обязуется жить по правилам Долины. Их немного. В первую очередь нужно соблюдать основные десять заповедей Дао, забыть о громком смехе, алкоголе, связях с женщинами, танцах, пустой и эротической литературе, жареной, острой и сладкой пище…
Лао всё продолжал и продолжал перечислять запреты, и постепенно мне становилось ясно – проще рассказать о том, что разрешено. Список запрещённого выходил просто ужасающим. Вдобавок увлекшийся Лао описал мне обряд очищения: весьма рискованную и болезненную процедуру, в которой будущий заклинатель проходил по раскалённым углям, через ледяную воду и удары плеткой. Всё это окончательно убедило меня – среди заклинателей делать нечего, даже появись такая возможность.
В конце концов Лао прервал разговор о правилах и порядках и погрузился в медитацию, и я вновь приник к окну.
За ним меня встретили навьюченные лошадиные бока и угрюмое лицо императорского палача, который вёл лошадь под уздцы. Увидев его, я чуть не шарахнулся назад в повозку и едва успел подавить испуганный вскрик. Вышел шёпот:
– Что? Почему ты здесь?
– Я палач, – ответил палач таким тоном, словно это всё объясняло, и для наглядности ткнул в своё коричневое платье со знаками отличия.
– Я помню! Но зачем тебя взяли? Ты не участвуешь в ритуалах!
– В них – нет, а в судах – да, – последовал краткий ответ.
Я прикусил язык. По древнему обычаю всякий встречный мог попросить справедливого суда у императора. Это могло случиться где угодно, хоть прямо на дороге, и порой без палача было не обойтись.
– Ох, я понял, – выдохнул я и попытался сосредоточиться на пейзажах.
Но весь обзор закрыли тюки и лошадь. Для любования мне остался лишь палач.
Наше знакомство имело давнюю и тяжёлую историю, начавшуюся в самых страшных уголках императорских темниц. Он был моим мучителем, я был его жертвой. Как правило, моё настроение и состояние не позволяло его рассматривать. Палач врезался в память тенью, болью, запахом железа, крови и пота. А ещё удивительно гладкими, мягкими ладонями и низким голосом, который больше подходил певцу, чем палачу. Смени он форму и причёску, я бы узнал его лишь по фигуре и шагам. Поразительно, как легко его лицо выскальзывало из памяти. Я ведь не раз встречал палача вне стен темницы и прекрасно рассмотрел его у той же Цветочной беседки. Всё помнил: и блики на пряжке ремня, и собранные в пучок волосы – но лицо всё равно осталось мутным пятном.
А оно, как ни странно, было красивым. Острые, даже несколько резкие черты складывались в удивительное сочетание мужества и тонкости. Хотя палач не отличался худобой, он был развит и широкоплеч, как всякий владеющий военным искусством человек. Моё внимание его не смущало – он шёл, устремив взгляд строго вперёд. Сразу видно, из хорошего рода, со своей династией. Это выдавал даже меч на поясе: старинные бенские узоры на ножнах, рукоять в том же стиле. А вот притороченные к седлу колчан со стрелами и лук отличались простотой, хотя палач точно умел ими пользоваться – оружие лежало под рукой.
Я посмотрел на натянутую тетиву лука, на колчан, на меч, на пару кинжалов, висящих на поясе – и понял, что до меня что-то не доходит. Нет, трактаты подробно описывали, как в пору праздника посевов нечисть таскала людей с полей и дорог. Это естественно, всё же именно в пору посевов люди особенно часто ходили в леса и поля. Они сбивались в вооружённые кучки, нанимали охрану и жрецов. Разумеется, и император без отряда не выезжал.
Настороженность и готовность охраны к атаке была понятна. Но чтобы даже палач вел себя так, словно нечисть вот-вот выскочит из-под кустов…
– Ваше оружие выглядит так, словно вы готовы немедленно вступить в бой. Неужели на дорогах так опасно?
– Да, – дал палач исчерпывающий ответ.
– Что, даже днём? – ужаснулся я. – Даже для императора?
– Да, – палач подумал и добавил: – Для него – особенно.
– Да, я слышал, что по весне нечисть ходит по дорогам, но…
– Не ходит. Рыщет, чтобы убить императора и лишить людей защиты Неба, – поправил палач.
Приятное открытие. Это означало, что героический поступок даже искать не придётся. Вся эта поездка – одна сплошная опасность. Я подавил желание найти в толпе принца Чана. Он, беспечный юнец, сегодня ехал не с нами, а на коне, среди солдат и охраны.
– Знаете, господин палач, я тут подумал… – Я чуть не поёжился, когда неподвижный взгляд оторвался от дороги и вонзился в меня. – Мы уже давно знакомы. Мы, можно сказать, даже близки… Но я до сих пор не знаю вашего имени.
– Тархан, – ответил палач.
Умелец, значит. Подходящее имя – у него и правда были умелые руки.
Я не сразу понял, что Тархан тоже задал вопрос.
– Простите, что?
– Твоё имя? – повторил Тархан.
Он меня не знал? Впрочем, палачу, наверное, имена жертв нужны в последнюю очередь.
– Октай.
Тархан оглядел меня и показал, что знание священного языка не чуждо и ему:
– Понимание. Не подходит.
Я опешил:
– Что? Почему?
Палач наградил меня ещё одним долгим взглядом.
– Ладно, оставим это, – пробормотал я и уже скрылся в повозке, как меня догнал ответ.
– Эрден.
– А? – выдохнул я, думая, что ослышался.