– Император далеко? – тихо спросил я.
– Да. Он уехал почти сразу. Здесь только мы.
– Мы же его не догоним, если пойдём следом? Как мы вернёмся в сопровождение?
Тархан бросил на меня косой взгляд.
Наверное, мне должно было быть стыдно за слёзы и срыв, но не было. Слишком опустошённым я себя чувствовал. Да и этот человек слишком часто видел меня в самых разных состояниях. Что какая-то истерика, когда он пытал меня и железом, и бамбуком, и каплями[7]?
Тархан начертил на земле приблизительную карту Поднебесной: Центральная провинция и ещё четыре по сторонам света вокруг неё.
– Император едет сюда, – палка ткнулась в точку на северо-востоке, в пересечение границ Центральной, Северной и Восточной провинций. – Отсюда он поедет по всей империи, освящая дороги, – палка покрутилась от востока к югу, западу и, наконец, северу. – Мы можем встретиться с ним вот здесь, – Тархан ткнул в точку в глубине Восточной провинции. – Рядом с городом Байчэн есть поместье госпожи Сайны. Император всегда останавливается там. Пока он делает крюк, мы можем сразу поехать туда и дождаться его.
– Разве нас пустят внутрь? – спросил я.
– Нас узнают.
– Узнают? – я вяло, скорее для приличия, удивился. – Тебя – возможно, а я никогда там не был.
Тархан на мгновение закрыл рот, нахмурился, и я понял, что мне сболтнули лишнее.
Где-то внутри, в пустоте, разгорелся слабый огонёк любопытства.
– Ты похож на своего отца, – наконец сказал палач. – Тебя узнают.
– Там служит кто-то из моей семьи? – вскинулся я, но Тархан отрицательно качнул головой. – Нет? Значит, там бывал мой отец.
Я замолчал, пытаясь вспомнить. Память оказалась глуха. Всё, что я помнил – это поездки по южным границам да во дворец.
– Но когда он там бывал?
Тархан отложил палку и отряхнул руки перед ответом.
– Я свёл с ним близкое знакомство именно там. Это было десять лет назад. Я тогда только начал постигать науку пыток и должен был отточить навыки на проворовавшемся счетоводе того поместья. Твой отец был тем, кто обнаружил воровство. Мы жили в поместье госпожи всю осень.
– Значит, десять лет назад, осенью…
Пока я переваривал эти, несомненно, потрясающие новости, Тархан вернулся к костру, ловко сдёрнул крышку с котелка – на всю округу пахнуло тушёной капустой – и принялся раскладывать еду по деревянным мискам.
За скалой вновь раздался глухой раскат грома – уже ближе.
– Но этого не может быть! – сопоставив даты, воскликнул я. – Десять лет назад в начале зимы к нам пришёл человек из императорского дворца с обвинением в измене! Согласно ему, мой отец был на западной границе! Если мой отец всю осень прожил в императорском поместье в Восточной провинции, как он мог быть пойман в Западной в ту же осень?
Тархан замер, посверлил пламя взглядом и повернулся ко мне:
– Я не знал таких подробностей.
Я не обратил на него внимания. Я пытался понять. Произошла ошибка, и мой отец не виноват? Но если он обнаружил воровство, значит, он доложил во дворец. Нет, там точно знали, где был мой отец. Ошибка невозможна. Он плёл интригу издалека? Но почему тогда объявили, что он пойман на западных границах? Что он вообще делал в поместье госпожи Сайны? Когда я видел его в последний раз, он собирался в Западную провинцию, к своему другу, генералу из клана Ляо… Собственно, как нам объявили, Ляо и раскрыли предательство.
Ляо и хозяйничали в бывших землях моего клана прямо сейчас. Так их наградил император. Который знал, обязан был знать, что мой отец совсем в другом месте!
Что же тогда случилось на самом деле? Что за интрига? Или это всё произошло с ведома и одобрения императора? Ведь не может быть, чтобы он не знал! И тогда…
– Тархан, – я чувствовал, как мир переворачивается с ног на голову. – Тархан, я не вернусь во дворец. То, что ты сказал… Понимаешь, возможно, мой отец невиновен. Или произошла какая-то ошибка… Интрига… Мне нужно разобраться. Я должен узнать правду. Это можно сделать в клане Ляо, они сейчас занимают моё бывшее поместье на юге. Мне нужно туда! Прошу, отпусти!
Этот невозможный человек спокойно ответил:
– Ладно.
Я подумал, что ослышался.
– Что?
– Хорошо. Иди туда, – повторил Тархан.
– И ты просто так меня отпустишь?
– Нет. Не отпущу. Пойду с тобой. Провожу до Цагана, – спокойно, словно речь шла о погоде, заявил Тархан и взялся мастерить навес, хмуро поглядывая на небо: поставил шесты, протянул между ними верёвку так, чтобы пламя её не повредило, развернул пропитанное воском конопляное полотно, из которого делали шатры.
– Зачем? – я наблюдал за ловкими движениями.
– Нечисти на дорогах много. Один ты не дойдёшь до Цагана. Присмотрю, – палач привязал навес к колышкам.
– Да. Но это моё дело. Тебе это зачем?! – забыв о манерах, воскликнул я.
Тархан оторвался от навеса и выпрямился. Лицо у него стало хмурым:
– Ты не рассчитываешь дойти до дома? Как ты будешь без денег? И тебе нужно знать, где найти меня. Или тебе не понадобится свидетель потом, когда ты пойдёшь с обвинениями к императору?
Я открыл рот, закрыл, вновь повторил это действо, но так и не нашёл слов. Деньги, дорога… Об этом я и правда не подумал. Идти к императору? А если это всё произошло с его ведома, у кого мне искать справедливости? У Небес? Император – Сын Неба. Жаловаться на Сына Неба Небесам… Смешно.
Хорошие вопросы задавал палач, когда хотел уйти от ответа. Впрочем, чего ещё ждать от человека, который вёл допросы? Правильных изысканных бесед?
– Почему ты не боишься наказания? – я тоже махнул рукой на все правила. – Почему ты собираешься пойти со мной, забыв о службе?
– Император спросил о награде за героический поступок. Я попросил отпустить меня со службы с сохранением привилегий. Он не стал возражать и сразу поставил нужную печать на документ. Мне будет нужно отправить вести о павших их родным, и всё. Я вернусь домой. Моя семья владеет поместьем под пиком Тринадцати ветров. Город Лаохэ.
– Но почему император отпустил тебя посреди похода?
– С ним ещё мой брат. Он лучше меня, – Тархан подтащил камни, на которых он сидел, ближе к костру, под навес.
Я не удержал нервного смешка:
– Лучше? Разве можно быть лучше тебя?
– Я плохой палач. Жалостливый. О тебе не доложил. Все думают, ты умер.
– Умер? – ошеломленно повторил я.
– Ты не услышал в первый раз? Я не доложил о тебе.
– Не доло… – начал я и замолчал, осознав наконец, что это значит. – То есть, получается, и госпожа Сайна, и принц Чан, и император… думают, что я мёртв?
– Да.
– То есть… Я могу идти в любое место? Куда захочется?
– Да.
Я рассмеялся. Истерический, несдержанный смех улетел к темнеющей скале и вернулся эхом. Во дворце не было никакого эха. Да там и смеяться-то было невозможно! А теперь было можно, и я смеялся долго, до слёз, ошалев от эха, собственной свободы и императорского палача, который оказался слишком жалостливым для своей работы и в результате перевернул весь мой мир.
Повеяло свежестью. На меня упала одна капля, другая – и на нас с тихим шорохом обрушился дождь. Я смеялся, подставив лицо прохладной воде, и упивался растревоженным грозой лесом. Молнии расчерчивали небо, бушевали почти над головой, а мне было хорошо: мир наконец-то стал безграничным, не скованным ни стенами, ни крышей, ни статусами.
– Дурак! – выругался Тархан и затолкал меня под навес, поближе к костру, не забыв спасти белое похоронное полотно.
Пламя с тихим треском пожирало поленья, обдавало теплом и запахом горящего дерева. Капли дробно стучали по навесу, успокаивая тихим звуком. Получив в руки тарелку с едой, я присмирел, а когда попробовал капусту – заработал ложкой так, словно век не ел. Простая, безыскусная, едва посоленная, без специй и соуса, местами чуть подгоревшая, она казалась настоящей едой богов. Торжественным пиром в честь моей свободы. Даже мир приветствовал меня праздничным грозовым фейерверком.
Было так легко и хорошо, что я, кажется, плакал. Но Тархан ничего не сказал – он смотрел в огонь и ел.
Когда котелок опустел, палач поделился чаем – тем самым горьковато-соленым питьем – и охрипшим после долгого молчания голосом произнёс:
– Как будешь расследовать дело?
Я растерялся.
– Пока не знаю. Сначала нужно дойти до поместья, а там, наверное, расспрошу слуг. Когда мою семью обратили в рабство, их не тронули… Не всех, по крайней мере. Кто-то наверняка что-нибудь знает. Дальше попробую выведать правду у Ляо. Наверняка мой отец был оболган! Наверняка это какая-то интрига госпожи!
Тархан ограничился кивком, приняв ответ.
Капли бились о камни, и из-под края навеса на ноги летела мелкая водяная пыль. Не то чтобы это было неприятно – меня в тот миг восхищало всё. А вот у Тархана быстро кончилось терпение. Он сделал навес ниже, убедился, что внутрь не попадает ни одна капля, и занялся обустройством постели. Я смотрел во все глаза – впитывал науку. Та оказалась несложной: потушить костер, вытащив всё, вплоть до последнего уголька, под ливень, застелить прогретую землю заранее собранными широкими листьями, накрыть их сверху саваном, бросить вместо подушки сумку, натянуть навес так, чтобы капли свободно стекали со всех четырех сторон – и готово!
Я напрягся, когда палач подгрёб меня к себе под бок.
– Спи, – буркнул Тархан мне в макушку.
– А если кто-нибудь придёт и нападёт? – я попытался отодвинуться.
Рука палача напряглась, прижала – и от ощущения чужого тела за спиной в животе вспыхнул острый страх. Он разлился по венам холодной волной – и руки с ногами лишились сил и воли. Я оцепенел. Только и смог судорожно глотнуть воздух.
– Гроза. Дождь. Спи, – объяснил Тархан. Его слова еле пробились сквозь грохочущий в ушах стук.
А затем его тяжёлая, знакомая до ужаса рука исчезла с моей груди. Палач повернулся ко мне спиной и засопел. От облегчения у меня даже руки задрожали.