Шло время. Внутри было совсем немного места, а тёплый пятачок земли и вовсе оказался крошечным. Я успокоился и сам не заметил, как меня убаюкал шорох дождя о ткань палатки. Снился мне золотокожий бог, стоящий на перекрёстке дорог. Вода стекала по соломенной шляпе на землю и каплями падала у белоснежного подола. Пронзительные глаза всматривались в меня. Бог не улыбался. Его просто не было – он был всего лишь плодом моего воображения.
– Тебя нет, – сказал я.
Тот растаял сизой дымкой. В дорожную грязь упал белоснежный наряд, покатилась шляпа, разбрызгивая воду. Мне стало их жаль – это были хорошие вещи. Я подобрал наряд, стряхнул с соломенных полей капли – и перекрёсток залил ослепительный белый свет, лица коснулся обжигающий жар, пахнуло дымом, и с Небес раздался трубный глас, грозно объявивший мне:
– Еда!
Я открыл глаза и понял, что бьющий в глаза свет – это утреннее солнце и новый костерок, а повелительный глас принадлежал Тархану, который стоял надо мной с куском жареной птицы.
– Ешь, – он сунул мне тарелку, стоило только моргнуть.
– Но я не хочу… – растерянно объяснил я.
Есть и в самом деле не хотелось – меня мучили жажда и головная боль.
– Тогда пей, – велел Тархан и сунул бурдюк с водой прямо в губы.
Причина его поведения стала ясна, когда моё тело на попытку поднять руки отозвалось ноющей болью. Я кое-как приподнялся, жадно напился восхитительной подсоленной воды и рухнул обратно. Живот вспыхнул ноющей болью, и ладони невольно потянулись погладить. Нащупали повязки.
– Их же вчера не было! – поразился я, отдышавшись.
Над головой по-прежнему колыхался навес. Сквозь ткань просвечивало солнце и виднелся силуэт скалы. Повернув голову, я увидел ряды тел. Мы по-прежнему были на кладбище.
– Воспалились. Почистил. Не вчера, – последовал ответ от Тархана.
Не вчера? Что ж, очевидно, после лечения принца моё тело работало не так хорошо, как я привык. Ещё пару месяцев назад подобные раны зажили бы без воспалений и заразы.
Тархан подложил под спину большую сумку и помог сесть. Я облокотился на опору:
– Я всё время был в беспамятстве?
– Да. Ешь, – Тархан подал тарелку с вареными клубнями.
Пахучий пар влетел в лицо, и живот отозвался жалобным бурчанием. Я не стал капризничать и взял палочки.
– Что ж, работы много, – внезапно раздался чужой голос. – Две серебряных монеты.
Я едва не подавился. Под навес, величественно махнув просторным зелёным рукавом с серой каймой, вошёл высокий человек. Он был хорошо сложен, отличался изящными движениями и ухоженным лицом, а длинные волосы держал собранными в высоком пучке.
Знатный? Нет. Слишком простые и запылённые одежды. Знакомые одежды, на самом деле. Я их видел когда-то давно, ещё ребенком. Кажется, на похоронах деда…
В складках свободно ниспадающего рукава мелькнула затейливая метелка-мухогонка, и память услужливо напомнила, как точно такая же метелка порхала над лицом покойника.
– Вы жрец, – озарило меня, когда незнакомец шагнул, склонил голову, и то, что я поначалу принял за пучок, оказалось началом длинной, затейливо сплетённой косы. При движении она качнулась и скользнула на плечо.
– Жрец, – незнакомец поймал мой взгляд и постучал себя по поясу, показав на подвеску в виде молнии. – Жрец Владыки Гроз.
Я выдохнул. Жрецы в императорском дворце бывали, но никогда со мной не пересекались. Значит, этот человек не мог узнать меня.
«Да и откуда бы ему появиться во дворце? Он там никогда и не был!» – подумал я, когда жрец подошёл ближе и стало видно: одежда не просто пыльная, а потёртая и старая. Ни один высший чиновник не ходил в подобном.
– Доброго утра, Тархан! – поздоровался жрец. Он то и дело обмахивался метёлкой, хотя никаких насекомых вокруг не было. – Я рад видеть, что твой друг очнулся.
– Доброго утра, Ану, – Тархан не поленился, встал и отвесил поклон. – Да, Октай пошёл на поправку. Благодарю за милосердие и помощь.
– Взаимопомощь – залог выживания народа. Особенно в пору разгула нечисти. Не стоит бить мне поклоны. Лучше отблагодари Владыку Гроз за то, что направил мои стопы по вашему пути.
Взгляд жреца обратился ко мне и сделался пристальным, почти колючим. Я моментально вспомнил и о не тронутой солнцем коже, и о длинных волосах, почти под стать жреческой косе, и об ухоженных руках, не знавших тяжёлой работы… Одежды простолюдина, выданные палачом, не спасали положение. Судя по взгляду Ану, тот прикидывал, в какие именно неприятности попал знатный господин и не будет ли неприятностей и у него.
– Как ты себя чувствуешь, Октай?
– Как долго я был без сознания? – только и смог выговорить я и добавил, спохватившись: – Досточтимый жрец.
– Весть о павших пришла в мой храм два дня назад. Я добрался сюда за одну ночь. Всё это время ты не приходил в себя. Твой друг уже отчаялся, – благожелательно ответил Ану и поднял взгляд к навесу. – Но я вознёс молитву Небесам, и мой Владыка услышал меня и даровал тебе исцеление! Не забудь отблагодарить его в меру своих сил, Октай, и сделать пожертвование. Больше всего Владыка Гроз любит серебро. Если ты передашь пожертвование мне, то оно точно пойдет на благое дело.
Настороженные, полные подозрений глаза впились в палача.
– У нас из серебра лишь две монеты, – вмешался Тархан. – На оплату погребения. Осталась только медь.
Я и оглянуться не успел, как палач достал кошелёк и выудил оттуда деньги.
– Это за обряды… Это за Октая… А это – за то, что вы проводите нас до освящённого тракта…
Монеты перекочевали в руки жреца – и колючий взгляд немного смягчился.
– Ты весьма щедр. Как только справим погребение, выдвинемся в путь. Октая можно разместить в моей повозке.
Он вышел из-под навеса и направился к телам – лишь блёклый зелёный подол мотался из стороны в сторону.
– Сдаст, – припечатал Тархан, глядя ему вслед.
– А что ты ему сказал?
– Ничего.
Каменное лицо, предельная лаконичность и загадочное молчание насчёт спутника палача, который был ухожен, словно господин, и брошен вместе со всеми, как раб и простолюдин… Теперь становились ясны колючие взгляды жреца – несомненно, он принял нас за беглецов. Если не Тархана, то меня точно.
– Надо было соврать что-нибудь, – вздохнул я и вновь потянулся к еде.
Невозмутимость слетела с Тархана. Брови дрогнули, рот раскрылся, в глазах загорелось изумление пополам с возмущением:
– Жрецу?!
– Хочешь сказать, жрецам не врут?
– Конечно! – Тархан посопел и снизошёл до подробностей. – Жрецов слышат Небеса!
Я принялся жевать кусочки клубней, не чувствуя вкуса. В голове закрутились смутные мысли о жреческой жизни. И о деньгах, уплывших в благостные руки.
– Тархан, прошу прощения за неловкий вопрос, но сколько у нас монет?
– Немного, – буркнул всё ещё недовольный палач. – Десять медяков.
Мне это ни о чём не говорило.
– Что можно на них купить?
– Две лепешки, кулек риса и пару кусков свинины.
Да, это и правда было немного. И зарабатывать, похоже, требовалось как можно быстрее и больше. Но как? Я умел многое, но от одной мысли зарабатывать на этих искусствах накатывало дикое отвращение, граничащее с тошнотой. Нет. Как угодно, кем угодно, но в «весёлый дом» – ни за что! Лучше побираться! Но чем ещё я мог заработать? Как вообще жили простые люди? Ведь, несмотря на разъезды, в детстве меня особо никуда не отпускали, и о жизни простолюдинов я мог судить лишь по нескольким ярмаркам да жалобам, которые иногда разбирал отец…
– Заработаю, когда передам волосы людей, – пообещал Тархан.
– Волосы людей? – не понял я.
Палач вытащил из сумки тонкую, сплетенную из чьих-то волос косичку, перевязанную простой шерстяной нитью. На нитке болтался кусочек ткани с выписанным именем.
Я почувствовал себя дураком. Ведь сам же прекрасно помнил, что Тархан ушёл из императорского сопровождения не без задания. Он был должен отправить такие косицы родственникам павших, чтобы тем было что положить в семейные гробницы и на алтари. Значит, палачу заплатят за эту работу.
И он потратит эти деньги на меня. Потому что жалеет и, похоже, жаждет справедливости из-за знакомства с моим отцом. Вроде всё складывалось гладко, но почему-то меня не отпускало ощущение подвоха…
Я настолько задумался, что не заметил, как в тарелке кончилась еда, и очнулся, когда палочки заскребли по дереву. Тем временем Тархан успел собрать вещи, свернул навес и подал мне руку:
– Пойдём. Нужно проводить мёртвых.
С его помощью я смог встать и дойти до жреца. Ану, казалось, до нас не было дела. Он стоял перед рядом голых, истерзанных тел и смотрел лишь на них. Его лицо было благостным и торжественным. Зелёные одежды и длинная коса колыхались на ветру, и в воздухе звенели поясные подвески – знаки с молниями и облаками.
Он взмахнул метёлкой, запрокинул голову к небу – и по кладбищу поплыла медленная, щемящая песнь. Я не разбирал слов – они струились друг за другом, наслаивались и мешались. Но суть удивительным образом отпечатывалась в разуме.
Жрец Ану признавал погибших людьми достойными, провожал их на Небеса и просил Владыку Гроз позаботиться о душах и проводить на справедливый суд, дабы они могли продолжать жизнь и службу, но уже иначе, без оков бренного человеческого тела.
Песнь закончилась, и где-то за облаками раздался едва слышный грохот, от которого по позвоночнику невольно поползли благоговейные мурашки – Владыка Гроз услышал своего жреца.
– Что ж, теперь можно пускаться в путь, – сказал Ану, поклонившись напоследок.
Он прибыл на телеге, запряженной чахлым, унылым осликом. Места хватило ровно для немногочисленных пожитков, меня и Тархана. Сам жрец устроился на козлах и, легонько хлестнув ослика метелкой, скомандовал:
– Но!
Стоило лишь отъехать от скалы, как позади послышались рычание, влажный треск и хруст костей. Я почувствовал, как кровь отлила от лица.
– Это же… нечисть, да?