Я тоже захотел проверить, как там Джек. Через приоткрытую дверь его спальни на площадку падал свет от фонарика, который Джек всегда брал с собой в постель. «Ходить ночью в туалет с фонариком, – рассказывал мне Джек, – это самое настоящее приключение».
Сейчас Джек рассматривал свои коллекционные карточки с покемонами, лежащие перед ним ровными горизонтальными и вертикальными рядами. Со стороны казалось, будто он раскладывает пасьянс. Эта страсть к упорядочиванию передалась ему от Анны, у которой вся жизнь была разложена по полочкам, сведена в списки и электронные таблицы.
Он брал карточку, внимательно изучал ее в свете фонарика и клал на прежнее место. До меня доносился его шепот: «Ты – сюда… вот так… а ты сиди тут, с ним». Джеку нравилось распределять покемонов по командам, в зависимости от их цвета, типа, среды обитания.
– Привет, лапушка, – сказал я, входя в спальню.
– Привет, папа. – Он ткнул пальцем в одного из персонажей. – Я собираю их в команды.
– Как здорово.
Я присел на кровать.
– Это – злая команда, – объяснил Джек, указывая на одну группу карточек. – А это – добрая. А завтра утром у них будет большая битва.
– Ничего себе, – удивился я. – И кто победит?
Джек задумался.
– Злые! – вдруг выпалил он и громко рассмеялся.
– Ну все, пора спать.
– Ладно.
Он собрал все карточки и положил их на прикроватную тумбу.
Джек устроился поудобнее, и я снова подоткнул одеяло.
– Как ты себя чувствуешь, Джек? Голова не кружится?
Я смотрел на левую часть его головы. На височную долю.
– Нет, пап, – ответил он.
Его глаза уже начали слипаться, и не прошло и минуты, как он крепко заснул. Дыхание становилось все глубже и ровнее, а я стоял, склонившись над ним, не в силах оторвать глаз от крошечных завитушек вокруг его ушей, светлых родинок, усыпавших затылок. «Это маленький ты», – говорила мне Анна. Маленький я.
Я поцеловал Джека в лоб и сел на его диванчик с рисунком из звезд и комет. Я замедлил дыхание. Мне хотелось слышать Джека, только его одного. Сначала не получалось: я все равно дышал слишком громко, слишком гулко билось мое сердце. Тогда я задержал дыхание. Десять, двадцать, тридцать секунд – насколько хватило силы легких. Тогда-то мне это удалось. Посторонние шумы исчезли, и я слышал лишь, как посапывает Джек, как он ворочается и что-то бормочет во сне. И я никогда не слышал ничего прекраснее.
лифт взлетел вверх со скоростью ракеты, и, когда двери открылись, мы с тобой оказались в огромной стеклянной комнате. мы же на небе, пап, сказал ты, и, джек, это была сущая правда. ведь только забравшись на небо, мы могли увидеть весь лондон как на ладони, до самого саут-даунс, почти что до самого моря. мы ходили по кругу, глядя вверх-вниз, вправо-влево, как тимоти поуп со своей подзорной трубой из стишка про акулу. я буду помнить тот день до конца жизни, джек. по стеклянным стенам сбегали струйки дождя, и ты плясал от восторга, звонко смеясь, как маленький ангел.
8
Я проснулся еще до рассвета. Анна лежала спиной ко мне, поджав колени, как Джек, и натянув одеяло до самого подбородка. Джека нигде не было. Он частенько пробирался к нам по утрам и, пока мы спали, сидел на полу и шептался со своими покемонами, раскладывая карточки в одном ему ведомом порядке.
Я спустился в кухню, сел за стол и, открыв ноутбук, начал гуглить: «плеоморфная ксантоастроцитома», «лечение опухолей мозга в детстве», «опухоль головного мозга у ребенка прогноз». Я прочел статистику Национальной службы здравоохранения, несколько статей в Википедии, длинное интервью с врачом из Американской ассоциации опухоли головного мозга.
Я вводил один запрос за другим, просматривая чуть ли не каждый предложенный поисковиком сайт. Все, что мне удалось найти, подтверждало слова доктора Кеннети: опухоль второй степени злокачественности, встречается редко, почти не встречается у детей, девяносто процентов пациентов полностью восстанавливаются после операции.
Мое исследование прервал топот маленьких ножек. Я обернулся и увидел, что Джек уже спустился с лестницы. Он был такой тонкий и гибкий, такой трогательный в своей пижаме с Человеком-пауком, что я невольно им залюбовался. Зевая, он залез ко мне на колени, словно обезьянка, обхватил меня руками и ногами и уткнулся мне в шею.
– Папа, можно мне тост с сыром?
– Конечно можно.
– Только с особенным сыром.
– Тост с особенным сыром? – переспросил я с деланым негодованием. – С самого что ни на есть раннего утра? Ну, не знаю, не знаю. А что я получу взамен?
Джек задумался, прикидывая возможные варианты сделки.
– Поцелуй, – ответил он, улыбаясь.
– Всего-то? Хмм, маловато будет.
Джек огляделся по сторонам, спрыгнул на пол и побежал к плетеной корзине с игрушками. Покопавшись в ней, он вернулся ко мне, крепко сжимая кулачок:
– Еще я дам тебе подарок.
Он раскрыл ладошку, в которой лежала деталь от трансформера.
– Это рука Шмеля?
– Да. – Джек тряхнул головой и рассмеялся.
– Беру. И обещанный поцелуй, пожалуйста.
Он кивнул и послушно чмокнул меня в щеку. В этот момент я услышал сдавленное рыдание и резкий вдох: у лестницы стояла Анна. Судя по мокрым волосам, она только что вышла из душа. Быстро развернувшись, она поднялась по лестнице и исчезла в спальне.
– А куда мама ушла?
– В ванную.
– Зачем?
– Пописать, видимо. Я посмотрю, как там мама, а потом мы сделаем тебе тост, хорошо?
– А можно взять айпад?
– Можно.
Джек радостно потянулся к полке, достал айпад и уселся на диван, скрестив ноги.
– Только не включай эти дурацкие видео про игрушки, понял?
– Ладно, мистер Свинюшкин.
– Джек, я серьезно.
Я поднялся в спальню. Из-за запертой двери в ванную доносился шум льющейся воды.
– Анна? – тихо позвал я.
– Да, – откликнулась она хриплым чужим голосом. – Я скоро.
Я присел на кровать.
– Как ты? – спросил я, когда она вышла и села рядом.
Анна пожала плечами. Лицо было мокрым от слез, глаза покраснели.
– Мы справимся, – сказал я, прижимая ее к себе.
Она кивнула и отвернулась, не желая, чтобы я видел, как она плачет.
– Обязательно справимся. Девяносто процентов случаев со счастливым исходом, ты помнишь? – сказал я, поглаживая ее по спине.
– Я все никак не могу поверить, – прошептала Анна. – Если с ним что-то случится, я этого не перенесу, я не выдержу, я просто хочу… – Она запнулась и вытерла глаза.
– Мы будем бороться – и победим, ты слышишь? Пока Джек будет играть, мы наведем справки про всех этих нейрохирургов из списка.
Анна прикусила нижнюю губу и покачала головой:
– Я не хочу вести его сегодня на площадку.
– Почему?
Анна взглянула на меня, прищурившись:
– Нельзя… не хочу рисковать.
– Анна, ты ведь его сейчас видела. Он носился по гостиной – и ничего. Мы должны жить так же, как раньше.
Снизу до нас доносился детский голосок: Джек все-таки смотрел эти идиотские видео, где пятилетний мальчишка играет со своими игрушками на камеру.
– Я предупредила Эмму, что он сегодня не придет.
– Ты с ней говорила?
– Написала сообщение.
– Она ведь ничего не знает?
– Конечно нет.
– Анна, мы должны жить обычной жизнью, словно ничего не произошло. Ради Джека. Ему не нужно знать о том, что он болен.
– Я тоже так думаю, но ведь он уже не маленький, – возразила она. – Нам все равно придется ему рассказать, когда он начнет спрашивать, зачем его так часто водят к доктору и почему он плохо себя чувствует.
Я принес из ванной салфетку и протянул ее Анне:
– Сейчас он чувствует себя хорошо. – Я снова присел рядом с ней и положил ладонь ей на ногу. – И требует тост с сыром. С особенным сыром.
Анна грустно засмеялась, хлюпнула носом и вытерла глаза и щеки салфеткой.
– Просто я боюсь: а вдруг он ударится головой?
И слезы снова полились по ее лицу, но теперь остановить их не смогли бы ни ворох салфеток, ни объятия, ни слова. Я молча обнял ее, чувствуя, как она сотрясается от рыданий, хватает ртом воздух.
– Почему мама плачет?
Мы резко повернулись: Джек стоял на пороге спальни.
Анна быстро вытерла глаза рукавом халата и судорожно вздохнула.
– Ну, ты ведь иногда расстраиваешься – вот и другие люди тоже иногда расстраиваются, – ответил я первое, что пришло мне в голову.
– Ты сделал маме что-то плохое? – спросил Джек, пододвигаясь к Анне.
– Ну что ты, вовсе нет.
– Папа, ты злишься, да?
– Конечно нет.
– А мама красная, потому что она злится, как пожарник в книжке?
Анна рассмеялась. Рыдания больше не душили ее, она почти успокоилась.
– Папа, пойдем со мной, я что-то тебе покажу.
– Пойдем. А мама присоединится к нам через пару минут.
Мы спустились в кухню. Там на столе лежали неровные, вырванные из буханки, куски хлеба, на каждом из которых громоздилось сооружение из сливочного масла и чеддера.
– Я сделал тост с особенным сыром.
– И правда. – Я потрепал его по макушке. – Ты молодчина, Джек.
– Папа, ты сейчас счастливый?
– Очень счастливый, Джек, – честно признался я.
Он принялся уплетать свое кулинарное творение, и в лучах утреннего солнца, пронизывающих кухню, казалось, будто его кудрявая головка сияет золотистым светом.
После обеда, когда Джек спал, а мы сидели в гостиной, раздался звонок в дверь. Я выглянул в окно и увидел миниатюрный «фиат» Лолы, припаркованный у дома.
– Ты ей рассказала? – спросил я у Анны.
– Нет.
– Тогда какого она…
Анна поднялась с дивана:
– Понятия не имею. Иногда она просто сваливается как снег на голову, ты же знаешь.
– А ты можешь ее спровадить?
Но Анна уже открывала дверь.
– Привет, крошка, – проворковала Лола.
Звонкие чмокающие звуки. Тишина.
– Что за поникший вид, дорогая?