Доктор замолчала, давая нам высказаться, однако с таким же успехом она могла бы ждать ответа от двух каменных статуй.
– Наше предложение – начать химиотерапию. Возможно, в результате раковые образования уменьшатся.
– А она… эта химиотерапия… – Я старался, чтобы голос звучал ровно. – От них можно избавиться с ее помощью? Я читал, что иногда…
Доктор Флэнаган терпеливо ждала, пока я закончу мысль, но я так и не подобрал нужных слов. Она нагнулась к нам через стол и внимательно посмотрела нам обоим в глаза:
– Я сожалею, что приходится говорить вам такое, но – в случае Джека любое лечение будет носить паллиативный характер. То есть оно лишь на некоторое время продлит ему жизнь.
Паллиативный. Как мягко звучит. И сколько боли и ужаса за этой видимой мягкостью. Это хосписы с розовыми садами, разбитыми на пожертвования сочувствующих. Это умирающие люди, на заботу о которых у родных нет времени, поэтому их, как домашних питомцев, пристраивают в добрые руки. Старики, доживающие свои последние дни под нудную фоновую музыку и проповеди, которые якобы должны вселить в них уверенность в милости Божьей. Паллиативный. Нет, к ребенку это слово не может иметь никакого отношения.
Я был рад, что у Анны, в отличие от меня, хватило смелости, чтобы задать этот вопрос:
– И сколько? – произнесла она. – Сколько ему осталось?
Доктор Флэнаган глубоко вздохнула:
– Трудно сказать наверняка. Обычно, при условии постоянного лечения, это год. Или меньше. В нашей больнице работает консультативная служба по вопросам получения паллиативной помощи, при желании вы можете туда обратиться. И все же лучшее, что можно сейчас сделать, – это проводить с Джеком как можно больше времени. Пусть вам и невыносимо это слышать.
Проводить с Джеком как можно больше времени. Потому что его дни практически сочтены. Год? Да о чем она говорит? Видела бы она, как всего три дня назад он носился с мячом по саду! Это определенно какая-то ошибка. Они слишком доверяют всем этим снимкам.
– Мне действительно очень жаль, – в который раз повторила доктор. – Я знаю, как тяжело родителям слышать подобные советы от врача – все равно как если бы он открыто признал свое поражение, – и тем не менее я скажу: сейчас самое главное – сосредоточиться на том, чтобы создать для Джека максимально комфортные условия.
Максимально комфортные? Звучит, как если бы мы говорили о хворающей тетушке, которой для счастья только и нужно, что пара теплых носков да радио с музыкой ее молодости.
– А как насчет экспериментальной терапии? – спросил я. – Ведь проводятся же какие-то клинические исследования, появляются новые препараты… – Я уже не мог сдерживать дрожь в голосе.
Доктор Флэнаган что-то записала в блокнот.
– Я изучаю этот вопрос, – ответила она. – Однако на данный момент ничего не могу вам порекомендовать. В «Марсдене», правда, тестируют новый препарат против лейкемии и меланомы, сейчас как раз началась первая фаза исследования. Думаю, по генетическому профилю Джек проходит. Сегодня я свяжусь с ними. Однако говорю сразу: шансы на то, что его включат в исследование, весьма и весьма незначительные.
– Спасибо, – пробормотал я и собирался задать ей следующий вопрос, но мысли путались, а слова застревали в горле. – Просто я не понимаю, как же это… Я думал, его вылечили… вы сами сказали… вероятность выздоровления была девяносто процентов…
Доктор Флэнаган снова наклонилась вперед, и мне показалось, что сейчас она схватит меня за руку.
– К сожалению, Джек оказался в числе тех, кому не повезло, – ответила она. – Трансформация его опухоли – случай исключительно редкий.
Редкость. Мы уже слышали это слово. Опухоль Джека сама по себе была редкостью. И редкостью было то, что ее обнаружили у такого маленького ребенка. А теперь она вдруг мутировала и превратилась в пожирающее мозг чудовище – очередной редкий случай. И что теперь – нам должно от этого полегчать? Просто сумасшествие какое-то. Реальность взбесилась и выбилась из-под контроля.
В больницу мы поехали на такси. Взглянув на наши каменные лица, на наши позы – мы отодвинулись друг от друга так далеко, как только было возможно, – таксист принял разумное решение не затевать с нами разговор. Некоторое время мы просто слушали, как щелкает счетчик да барабанит дождь по крыше. Потом я достал телефон и принялся искать информацию об исследовании, о котором упомянула доктор Флэнаган. Держать экран ровно удавалось с трудом, поскольку машину то и дело подбрасывало на ухабах.
Когда мы встали в пробку, я повернулся к Анне:
– Я кое-что нашел об исследовании в «Марсдене». Флэнаган о нем говорила, помнишь?
Анна, бледная, как привидение, посмотрела на меня, но ничего не ответила.
– Судя по тому, что тут написано, попробовать стоит.
– Она сказала, что в исследовании принимают участие дети с лейкемией и меланомой, – произнесла она бесстрастным, почти механическим голосом.
– Да, а еще – что Джек проходит по генетическому профилю.
Анна снова отвернулась и уставилась в окно. Я заметил, как таксист быстро взглянул на нас в зеркало заднего вида и тут же отвел взгляд.
– Мы будто слушали двух разных людей, – сказала она, не отрываясь от окна.
– Ты о чем? Она ведь рекомендовала нам включить Джека в исследование, которое проводит «Марсден», разве не так?
– Она ничего не рекомендовала, – холодно отозвалась Анна. – А просто сказала, что свяжется с ними. И что существует лишь мизерная вероятность того, что они возьмут Джека.
Я снова заметил быстрый взгляд таксиста. Этот дядька напомнил мне отца. Тот тоже откидывал спинку своего сиденья назад до упора, так же расставлял перед собой банки с газировкой, и на приборной панели у него был точно такой же маленький телевизор.
Я попытался восстановить в памяти слова доктора Флэнаган об этом исследовании, но не смог: они упорно ускользали от меня.
– Значит, по-твоему, нам нужно отказаться от этой идеи?
– Я этого не говорила, Роб. – Анна замолчала. Теперь она сидела, низко опустив голову. – Давай сначала подождем, что скажут врачи.
Я кивнул. Остаток пути мы провели в молчании. Словно одинаково заряженные магниты, мы отталкивали друг друга и не могли этого изменить.
Таксист высадил нас у больницы и, когда я протянул ему двадцатку, мрачно покачал головой.
– Не надо денег, приятель, – сказал он. В глазах у него стояли слезы.
Иногда любовь поджидает там, где и не думаешь ее встретить. Даже незнакомые люди всего лишь парой слов способны разорвать твое сердце на части.
В этот же день мы забрали Джека домой. Старались делать вид, что все хорошо. Делано смеялись, шутили через силу, ели мороженое.
Дома мы допоздна сидели перед телевизором. Джеку было сказано, что сегодня он хоть до самого утра может смотреть все, что ему вздумается. Мы сделали ему его любимый тост с особенным сыром, вдоволь кормили шоколадом, а потом мороженым. А что еще нам оставалось делать?
Когда Джек все-таки уснул и мы отнесли его наверх, я открыл бутылку вина и начал гуглить. Должно же быть хоть что-то, что могло бы нам помочь. Статистика, новые методы лечения. Возможно, мы вообще неверно поняли слова доктора Флэнаган. Я нашел какие-то исследования, форумы, обсуждения на различных сайтах, но толку от всего этого было мало.
А что, собственно, я ищу? Опровержение диагноза? Доказательство того, что врачи ошиблись? Надеюсь, что в недрах Интернета затерялся чей-нибудь научный труд, в котором черным по белому написано, что у Джека есть шанс, что мой мальчик не умрет?
Тема: Помогите нам, пожалуйста
От: Роб. Чт. 6 ноября 2014, 21:20
Всем привет. Несколько месяцев назад я писал здесь о моем пятилетнем сыне Джеке, у которого обнаружили ПКА. После операции он прекрасно себя чувствовал, но буквально только что нам сообщили убийственную новость: опухоль вновь появилась в его мозге, и теперь это мультиформная глиобластома.
Сегодня нейрохирург сказала нам, что это безнадежный случай, и единственное, что нам могут предложить, – это паллиативная химиотерапия. Мы спросили у нее, сколько времени осталось у Джека, и она ответила, что самое большее – год.
Мы в растерянности. Джек выглядит совершенно здоровым. Неужели действительно нет других вариантов, кроме химиотерапии?
Еще доктор сказала, что, если появится возможность принять участие в клиническом исследовании, нужно обязательно ею воспользоваться (мы живем в Лондоне, но готовы отправиться в любую точку земного шара). Кто-нибудь знает, что сейчас вообще происходит в сфере лечения этой опухоли? Может, кто-то пробовал новые, пусть даже нетрадиционные методы лечения?
Будем благодарны за любую информацию. Мы совершенно убиты и понятия не имеем, что нам дальше делать.
Я открыл отчет по снимкам Джека, лежащий на столе, и начал вводить в поле поиска на форуме различные научные термины. В итоге я наткнулся на ветку 2012 года, в которой обсуждалось какое-то клиническое исследование. Читая сообщения, я чувствовал, как ко мне вновь возвращаются силы, как в душе снова поднимается волна надежды. Здесь говорилось о каком-то чудо-лекарстве. В прессе его превозносили до небес, заявляя, что оно способно спасти даже тех детей, которым уже ничто не в силах помочь.
Я кликнул на профиль участницы, чей сын был включен в исследование. Последний раз она заходила на форум в 2012 году. В конце каждого ее сообщения стояла подпись: «Октябрь 2012 – клиническое исследование. 23.12.2012 – Деймон присоединился к ангелам».
Я просмотрел еще несколько профилей – ни один из участников не появлялся на форуме после 2012 года. Их детей так и не спасли.
14
За секунду до окончательного пробуждения – нет, всего лишь за миллисекунду или даже еще более краткое мгновение, когда стерты границы между мирами, – я знал, что на улице светит солнце, что в школу сегодня не надо, а спать можно хоть до полудня. Но уже через секунду я все вспомнил – и мне так захотелось вернуться. Вернуться в это мгновение, мимолетное, почти незримое, как взмах ресниц, как полувздох, потому что в нем я был счастлив.