Привезли новую партию таблеток – несколько вакуумных упаковок в обернутых в фольгу коробках. Всего за двадцать четыре часа их доставила из Швейцарии одна компания, которую я нашел в Интернете. Сульфат гидразиния, индийский ладан, ресвератрол, цинк и аккутан – лекарство от акне, которое восстанавливает иммунитет.
Каждый вечер, подбадривая себя кофеином и виски, я сидел в Интернете, читая все, что имело хоть какое-то отношение к болезни Джека. Информации было предостаточно, но зачастую, чтобы добраться до истины, приходилось перелопачивать бездну форумов, где собирались пациенты различных клиник, чтобы почесать языками; бесчисленные сайты с советами по питанию и бредом из разряда «чудесные свойства лимской фасоли и сметанного яблока». А еще были биржевые бюллетени, форумы онкологов и базы данных клинических исследований, взломать которые не составляло особого труда. Информации всегда хватает, главное – правильно искать.
Для меня это было сродни новому языку программирования – и я освоил его в два счета. Я научился видеть смысл, скрытый за гладкими формулировками пресс-релизов фармацевтических компаний. Знал, что лекарство, показавшее высокую эффективность на белых мышах, вовсе не обязательно поможет человеку; что Джек, пусть его и не включили в клиническое исследование препарата, все равно имеет право его получить. И что в Китае есть клиники, которые производят аналоги самых перспективных экспериментальных препаратов и предлагают медицинские услуги по индивидуальному запросу – были бы деньги.
И что существуют дети, победившие в схватке с этой опухолью. Если копнуть глубже, не боясь сломать шею в дебрях заумных терминов, можно узнать много интересного: о гипербарической оксигенации, о протонной терапии и деваскуляризации.
Тех пациентов, которые, вопреки всему, вдруг пошли на поправку, врачи называют «аномальными» и говорят о них чуть ли не как о сверхъестественном феномене, потому что современная наука объяснить их выздоровление не в силах.
Врачи попросту не знают, почему кому-то везет больше, чем остальным. Возможно, в будущем, когда геном человека наконец расшифруют, это будет не большей загадкой, чем гравитация или закон сохранения энергии.
В компьютерном мире, столкнувшись с препятствием, ты сначала разбираешь его по кирпичикам, вникаешь в его код, а потом – взламываешь его. Правда, для этого приходится рисковать. Помню, как-то раз в школе мне запретили посещать компьютерный класс, – дескать, я не по назначению использовал машины в обеденное время. Так я взломал систему, сидя дома, назначил себя администратором и бродил по школьной сети, незримо, как привидение.
Анна этого никогда не понимала. В ее глазах я был бездумным рискачом, даже если всего-навсего отказывался платить за страховку, покупая билеты на самолет, или если в моем бумажнике было слишком много наличных. Анна же свято верила в правила и соблюдала их неукоснительно. На встречу явись на полчаса раньше. Ужин отдай врагу. И аккуратно сложи одежду, перед тем как лечь спать.
И то, что сейчас я пытался спасти нашего сына, для нее было тоже неоправданным риском, ведь мои действия снова шли вразрез с ее кодексом. Врач не может ошибаться. Существуют определенные «стандарты терапии», в конце концов. Вот только, если мы будем играть по этим правилам сейчас, у Джека не останется ни малейшего шанса.
Я чувствовал себя так, словно возвращался на место преступления. Мы снова приехали в «Эмберли», в этот раз – на рождественскую ярмарку. Если раньше, когда мы были здесь на вечере фейерверков, Джек бежал впереди нас, здороваясь с друзьями и гордо хвастаясь своими рисунками, висевшими на стене в коридоре школы, то сегодня все было совсем иначе.
Сегодня это был другой Джек. Тихий как мышка и такой же слабенький, он жался к нам, передвигаясь мелкими, осторожными шажками, и я уже не мог притворяться, будто он здоров. Глядя на его бледное личико с посиневшими губами, я вспомнил одного мальчика из своей школы, у которого были проблемы с сердцем. Люди пристально смотрели на Джека, а потом, спохватившись, быстро отводили глаза.
Пока Анна покупала входные билеты, я делал вид, будто очень занят, стряхивая невидимые пылинки с пальтишка Джека, лишь бы ни с кем не встречаться взглядом. Было так странно снова находиться в людном месте. Прошел уже месяц с того вечера, как Джек потерял сознание на сцене, и все это время мы почти не общались с внешним миром. Даже друзьям с их ненавязчивыми просьбами навестить нас и чем-нибудь помочь давали от ворот поворот. Анна теперь работала по утрам, а после обеда, если у Джека было желание, мы ходили в кино, динопарк или на представления про пиратов. Ощущение было такое, будто все это какой-то тягучий дурной сон и мы никак не можем проснуться.
Началась химиотерапия, и наш привычный уклад жизни изменился. У Джека был один сеанс в неделю, после которого он несколько дней восстанавливался. А мы покупали коробочки с его любимым апельсиновым соком и мягкие карамельки – иногда его желудок мог переварить только их, – стирали и гладили его халат с Человеком-пауком и следили, чтобы его больничные тапочки были чистыми.
Мы решили, что Джеку лучше не ходить в школу. Он не возражал. Сказал, что читать и писать может и дома, но ему будет очень не хватать друзей. Поэтому по определенным дням к нему приходили гости, а мы, словно пара верных слуг при юном принце, неусыпно следили за каждым их движением, чтобы они, не дай бог, чем-нибудь не навредили драгоценному наследнику. С одной стороны, мне нравилось смотреть, как Джек радуется, играя с другими детьми, но с другой – я просто ненавидел «дни приема». Терпеть не мог поддерживать разговор с родителями, когда приходилось спрашивать обо всем подряд, лишь бы не дать им возможности спросить о чем-то нас. Не мог смотреть на их похоронные лица, с которыми они невыносимо долго с нами прощались.
Мы с Джеком рассматривали картину на стене – работу его одноклассников. На картине была нарисована радуга, на которой блестели буквы. Джек провел по ним пальцем, тихо проговаривая: «По-де-лись». Поделись.
На улице стоял пряный, сладковатый запах жареных каштанов и глинтвейна. На том месте, где месяц назад мы смотрели фейерверк, установили лотки со всякими побрякушками и палатки, где можно было посмотреть фокусы или попытать удачу в игре «Сбей кокос». Повсюду толпами носились дети, ошалевшие от невиданного количества сладкого и счастливые оттого, что каникулы уже не за горами.
Джек вдруг чего-то испугался и крепко вцепился в руку Анны. Пока мы шли по игровой площадке, нам встретились родители нескольких учеников из класса Джека, но они даже не поздоровались. Опустив голову, они делали вид, будто страшно увлечены своим телефоном. Оно и к лучшему. Обойдемся без жалостливых взглядов и разговоров о погоде.
Мы направились к киоску с горячим шоколадом, где проводилась лотерея. Джек передвигался как старичок, ступая на землю очень осторожно, будто под ногами у него был скользкий лед.
– Джек, посмотри-ка. – Анна показала на пару мальчишек. – Это случайно не Мартин?
Джек дернул плечами и крепче сжал ее руку.
– Не хочешь подойти к нему? – спросила она, когда мы проходили мимо киоска с самодельными рождественскими украшениями.
Джек помотал головой и отвернулся от мальчишек. Мартина Каталана он просто боготворил и всегда называл его исключительно «Мартин Каталан», а не «Мартин». Нам это казалось очень забавным.
Если верить Джеку, Мартин Каталан умел все на свете. Он был самым быстрым, самым ловким и самым сильным. В три года он уже читал, писал и считал до миллиона. И еще он прочитал много книжек – самых толстых, какие только есть в мире, – а в футбол играл так хорошо, что его взяли в сборную Испании.
Я видел Мартина всего один раз, на каком-то школьном мероприятии. В нем действительно было что-то особенное. На фоне неопрятных шалопаев, хлюпающих носом, Мартин, в белоснежной рубашке без единой складочки и вельветовых брюках, с гладко зачесанными назад волосами и невозмутимым выражением лица, выглядел как особа голубых кровей.
– Может, пойдешь да поздороваешься, Джек? – предложил я. – Мартин наверняка очень обрадуется, когда тебя увидит.
Скажи я такое еще недавно, Джек бы тут же меня поправил – «Мартин Каталан». Но сейчас он ничего не ответил, лишь зарылся лицом в пальто Анны.
Чуть позже, когда Анна стояла в очереди за горячим шоколадом, я на несколько секунд отвернулся, чтобы дать ей мелочь, а когда повернулся к Джеку, его уже нигде не было. Меня затрясло. Я замер на месте, бешено озираясь по сторонам, и наконец увидел его – маленькую одинокую фигурку, застывшую в свете фонарей у надувного замка.
Он стоял как зачарованный, вбирая в себя все, что видел и слышал: высокие стены батута, ходившие ходуном от буйствующих в нем мальчишек, восторженные вопли, наспех сброшенные кроссовки, валяющиеся на ярко-желтом брезенте.
– Все хорошо, лапушка? – спросил я, обнимая его. К нам подошла Анна с горячим шоколадом. – Хочешь, где-нибудь присядем?
Но Джек оттолкнул меня, и даже в темноте я заметил, что его глаза блестят от слез.
– Хочу домой, – сказал он, не сводя с замка глаз.
– Но, Джек, мы ведь только что пришли. Я думал, ты хочешь повидать друзей.
– У меня нет друзей. Хочу домой.
– Не надо, родной, не говори так, – возразила Анна. – У тебя очень много друзей.
Джек упрямо тряхнул головой:
– Нет, у меня нет друзей. Ты все врешь.
Вдруг в этот момент рядом с нами возник Мартин Каталан.
– Здравствуй, Джек, – сказал он с улыбкой. Его одежда и прическа, как обычно, были безупречны.
Джек повернулся и, увидев Мартина, засветился от радости.
– Хочешь попрыгать с нами в надувном замке? – спросил тот.
Джек старался вытереть глаза, чтобы Мартин не увидел, что он плачет.
– Можно, мам? – Джек поднял на Анну бледное личико.
– Даже не знаю, Джек. – Анна с тревогой смотрела на бесившихся мальчишек. – Там прыгают большие ребята, это может быть опасно.