– Вы хотите сказать, что нам не следует делать перерыва между этапами лечения?
– Именно, мистер Коутс. По правилам, следующая процедура должна начаться через три дня, но мы рекомендуем приступить к ней уже сейчас. Это означает, что Джеку придется сегодня остаться в клинике.
– Понятно. – Я полез в карман за телефоном. – Дайте мне пару секунд, хорошо? Мне нужно кое-что проверить.
– Ну разумеется, – ответил Сладковский и отвел глаза в сторону. Я проверил состояние счета: деньги со сберегательного уже поступили.
– Я согласен, – сказал я, и Сладковский, улыбнувшись, кивнул медсестре, которая тут же подала ему планшет.
– Прекрасно. Однако сначала я попрошу вас подписать еще одну форму согласия, как того требует законодательство. Существует определенное расписание, в соответствии с которым проводятся сеансы инфузионной терапии, и мы имеем право нарушить его лишь с письменного согласия пациента.
Я подписал форму и вышел в коридор. На стенах по обеим сторонам висели фотографии пациентов – тех, кто выжил благодаря Сладковскому. Я почувствовал, как по спине пробежала дрожь. А что, если Джек действительно идет на поправку? Не так уж это и невероятно – Джош ведь выздоровел.
Теперь я знал наверняка, что пора звонить Анне. Пусть она увидит, какой цветущий у Джека вид, как он смотрит мультики и подпевает паровозику Тревору, как уплетает за обе щеки тост… Если она увидит его таким, то сейчас же сменит гнев на милость.
– Привет, дорогой, – раздался в моем ухе голос Анны.
– Привет. Как там мама?
– Ты знаешь, значительно лучше. Казалось, надежды уже нет, но вдруг она начала приходить в себя. Это просто чудо.
– Вот так новости, я очень рад. – У меня больше не оставалось сомнений в том, что я должен делать.
– Да. Она сидит в кровати и командует медсестрами, представляешь? Врачи считают, что она полностью поправится.
– Это здорово, – сказал я.
– А как Джек? – спросила Анна, и мое сердце бешено забилось.
– Прекрасно, на айпаде играет.
– Правда? Как хорошо, он ведь в последнее время совсем потерял к нему интерес, да?
– Да. Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить…
У меня вдруг пересохло в горле.
– Роб, что случилось? Что с Джеком? Роб? – Она начинала паниковать. – Почему ты молчишь? Роб!
– Анна. Я должен тебе кое-что сказать.
– Господи, нет…
– Анна, Джек в порядке. Но… мы…
– Вы – что, Роб? Что случилось?
– Мы в Праге.
– Вы в Праге, – машинально повторила она. – И что? Я не понимаю. Что это значит?
Пошли какие-то помехи, потом я услышал тяжелый вздох и, после паузы, – визг ножек стула, который тащили по полу.
– Роб, только не говори мне, что вы в той клинике…
– Анна, прошу, выслушай меня. – Мой голос задрожал, и я принялся шагать туда-сюда по коридору. – Я знаю, что поступил неправильно, но послушай, просто послушай. Он прекрасно себя чувствует, Анна, эта терапия действует на него великолепно, я его раньше вообще таким не видел! Он румяный, он постоянно смеется и шутит… это что-то невероятное! Ты должна приехать и увидеть его!
– Погоди, о чем ты? Он что – уже проходит там лечение? Господи, Роб, нет, скажи мне, что это не так…
– Прости, что говорю тебе об этом только сейчас. Терапия только-только началась, но уже сейчас – уже сейчас! – результаты поразительные! Уровень белков крови, по которым они определяют, борется организм или нет, просто зашкаливает! Анна, прошу тебя, приезжай – ты сама все увидишь. Прости, что увез его вот так, но ему лучше, ему правда лучше, Анна!
– Мне это не снится, Роб? – Ее голос ледяной сталью резанул ухо. Будь я сейчас рядом, она бы плюнула мне в лицо. – Ты действительно это сделал? Поверить не могу…
– Анна, я знаю, ты в ярости, и это понятно, но умоляю, на коленях прошу – просто приезжай. И ты убедишься, что Джек идет на поправку!
Она замолчала, и некоторое время я слушал только ее частое дыхание.
– Даже не знаю, что тебе сказать. Вместо того чтобы заботиться о нашем сыне, нашем умирающем сыне, ты насильно тащишь его в Прагу.
– Анна, пожалуйста, просто приезжай. Ты должна приехать.
– И у тебя еще хватает наглости мне указывать? Что я действительно должна сделать, так это позвонить в полицию, но ты прекрасно знал, что я не стану. И долго ты вынашивал свой план, Роб? Месяц? Неделю? Держу пари, ты чуть не плясал от радости, когда мама слегла, – надо же, такой шанс… Больше никаких процедур, ты меня слышишь? Я запрещаю тебе продолжать лечение Джека. Я прилечу первым же рейсом и заберу Джека домой.
Я попытался возразить, но она не дала мне и слова вставить.
– Никогда тебе этого не прощу, Роб. Никогда! – произнесла она дрожащим от гнева голосом и повесила трубку.
Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как невидимые тиски сдавили грудь. Я вернулся в палату проведать Джека. Он, улыбаясь, смотрел на айпаде какой-то ролик и с наслаждением уплетал банан. Анна наверняка сидит сейчас с ноутбуком и бронирует билет. Она все поймет, когда увидит Джека.
Джек сидел у окна и первым заметил, как к дому подъехало такси Анны. Ночевали мы в квартире, которая принадлежала клинике. Квартира была чистой и светлой и больше напоминала номер в первоклассном отеле: белая мебель, кухня, оборудованная по последнему слову техники, телевизор с плоским экраном. Нам дали номер телефона, по которому попросили звонить, если самочувствие Джека ухудшится.
– Мама! – завопил Джек, когда мы открыли дверь, и бросился к Анне.
– Джеки! – Анна обняла его и крепко прижала к себе. – Как же я по тебе соскучилась. Скорее, зайдем в дом, на улице ужасно холодно.
– Как долетела? – спросил я, пока мы поднимались по лестнице, но Анна ничего не ответила, даже не посмотрела на меня.
Окинув изучающим взглядом квартиру, Анна опустилась на диван. Джек примостился рядом и принялся хвастаться новыми машинками размером со спичечный коробок, которые мы купили ему в аэропорту.
Наступил час для послеобеденного сна, и Анна с Джеком ушли в спальню. Анна читала ему сказки, а когда Джек заснул, вернулась в гостиную и села на пластиковый стул, стоявший в углу.
– Ты даже не представляешь, как я на тебя зла, – произнесла она тихо и отрывисто, каким-то чужим голосом. – Наш сын смертельно болен, а ты, не сказав мне ни слова, летишь с ним в Прагу. Как ты мог?
– Прости, что не предупредил, но было…
– Ты совсем рехнулся, Роб? Я ведь могла позвонить в полицию, и поверь, закон был бы на моей стороне, а не на твоей. Ты вообще подумал о Джеке? О том, какой вред может нанести его здоровью это путешествие?
– Повторяю: прости меня. Но сделал я это ради Джека. Я был уверен, что поступаю правильно.
– В этом я не сомневаюсь.
– Анна, да ты посмотри на него! Он выглядит намного лучше, чем раньше!
– Да. И я очень этому рада. Но он всегда так выглядит после курса химиотерапии.
– Это другое. Присмотрись к нему внимательнее, когда он проснется, и поймешь, что я хочу сказать, – произнес я уже громче, заставив Анну вскочить со стула и проверить, плотно ли закрыта дверь в спальню. – С тех пор как мы здесь, он изменился до неузнаваемости, Анна. К нему вернулся аппетит, речь стала намного лучше – врач говорит, что это первые признаки уменьшения опухоли. Джек…
– И чем именно его лечат?
– Как я и говорил по телефону, у него уже было два курса иммунотерапии…
Анна схватилась за голову:
– Боже, это словно дурной сон. Как ты мог, Роб?
– Но ведь лечение ему действительно помогает, – протестовал я. – Не то что химиотерапия. И побочных эффектов нет, вообще никаких!
– Так ты у нас теперь врач? Мы даже не знаем, что они ему вливают.
Я сделал медленный вдох:
– Мы так и не сдвинулись с мертвой точки. Мне правда жаль, что пришлось тебе солгать и увезти Джека сюда тайком. Это был единственный выход, но ты вечно отказывалась его обсуждать.
– Отказывалась? Да мы только тем и занимаемся, что обсуждаем эту клинику, потому что больше ты вообще ни о чем говорить не желаешь. Ты одержим, Роб.
– Ну конечно. Одержим. – Я подошел к буфету и плеснул себе виски, который купил в дьюти-фри. Анна многозначительно посмотрела на стакан и отвела взгляд. – Как я уже сказал, мы с тобой по-разному мыслим. Я был в отчаянии. И принял решение, которое до сих пор считаю единственно верным.
– Даже не пытайся меня разжалобить этой сказкой про отчаявшегося отца. Ты что – думаешь, ты один сейчас страдаешь, Роб? Это наш ребенок умирает, наш – а не твой. Думаешь, я по своей воле бросила Джека и помчалась ухаживать за матерью? Ты вообще представляешь, что я чувствовала, когда мне пришлось уехать от него, от своего дорогого мальчика?…
– Анна, я тебя об одном прошу – нет, даже умоляю: пожалуйста, поговори с доктором Сладковским. Он считает, что случай Джека не безнадежный, что у детей с глиобластомой часто наблюдаются улучшения…
– Еще бы он так не считал.
– Нет, Анна, он не обманывает, – твердил я. – Он честно признался, что многие дети умирают во время лечения.
Тут мой голос дрогнул, и я зарыдал – от беспомощности, несправедливости, как ребенок, который говорит правду, а взрослые ему не верят. – Он не обещал мне чуда – сказал лишь, что здесь Джеку дадут шанс.
– Естественно. Он всем это говорит.
– Что? Ты о чем вообще?
– Роб, да в Интернете бездна информации о нем, есть специальные форумы, целиком посвященные клинике Сладковского. Их ты читал? Или тебе хватило тех умилительных видео с сайта?
Анна открыла свой маленький дорожный чемодан и достала из него папку.
– Я знала, что ты мне не поверишь, поэтому приготовила доказательства.
Она протянула мне папку, в которой лежали распечатки с сайта под названием «Другие пациенты доктора Сладковского». Я рассеянно пролистал их, даже не читая, и спросил:
– По-твоему, несколько сообщений с какого-то левого сайта должны меня убедить?
– Ты даже на них не взглянешь? Ты перерыл весь Интернет в поисках информации о клинике, несколько недель кряду расписывал мне ее достоинства, убеждая, что это отличный шанс для Джека, а сейчас, когда я предлагаю тебе прочитать кое-что, не совпадающее с твоим мнением, ты даже слушать об этом не хочешь?