– А, – сказала она, – так ты тот Роб.
«Тот Роб»? Неужели я по пьяни что-то учудил? Помню, несколько семестров назад я встретил Лолу в «Фез-Клабе». Она тогда целый вечер ныла о том, как воспитывалась в Кенсингтоне: можно было подумать, будто самое худшее в жизни с ней уже случилось. Утомительная девица, я чуть не умер со скуки, пока ее слушал, но сомневаюсь, чтобы я ей тогда нагрубил.
– В смысле – «тот Роб»? – переспросил я, нервно улыбаясь.
– Ничего особенного, просто Лола как-то о тебе упоминала, – спокойно ответила Анна и снова попыталась привлечь внимание бармена. – Она сказала, что ты типа компьютерный гений, этакий вундеркинд, да вдобавок еще и из муниципального района.
Последнюю фразу она произнесла на выдохе, и ее лицо приняло насмешливо-издевательское выражение.
– По ее словам, это просто чудесно, что ты тоже, как и все мы, получил шанс попасть сюда, – хихикнув, закончила Анна.
– Как мило с ее стороны, – улыбнулся я. – Отлично сыграл парень.
– Что-что?
– Так в футболе говорят.
– Ясно. Просто я не разбираюсь в спорте, – произнесла она таким тоном, как будто мы играли в «Счастливый случай» и она выбирала категорию вопросов.
Народ в пабе тем временем прибывал. Нас все больше теснили, мы все ближе придвигались друг к другу, и наши обнаженные руки соприкасались все чаще. На шее Анны я заметил родимое пятнышко в форме сердечка. Словно загипнотизированный, я уставился на этот крошечный островок ее кожи, и тут она перехватила мой взгляд.
– Откуда ты знаешь Лолу? – спросил я, поспешно отводя глаза.
– Мы в одной школе учились, – неопределенно ответила Анна, будто ее мысли были заняты чем-то другим.
– В «Реден Скул»?
– Да.
Престижное заведение, но, в отличие от других его выпускниц, она не страдает звездной болезнью и комплексом августейшей особы.
– Ну а теперь расскажи о себе, – попросил я.
– А что тут рассказывать? – ни с того ни с сего ощетинилась она.
– Ну, в смысле, расскажи, чем ты будешь заниматься после выпуска.
– А, понятно. Бухучетом, – последовал мгновенный ответ. – Меня приглашают на работу пять компаний в Сити. К концу недели определюсь с выбором.
– Ого, впечатляет.
– Да не особо. Такая уж у меня профессия. Точнее, пока нет, но скоро будет. – Анна слабо улыбнулась. – Как думаешь, удастся нам сегодня выпить?
– Нет. По крайней мере, не сейчас. – Я кивнул в сторону компании парней в полосатых футболках регби. На одном из них не было ничего, кроме трусов и защитных очков, напоминавших маску аквалангиста.
– Да уж, – пробормотала Анна и отвернулась.
Она явно заскучала, и я уже представил, как она слезает со стула и, продираясь сквозь толпу, направляется к своим друзьям и я больше никогда ее не увижу.
– Хочешь, сходим куда-нибудь? – в отчаянии выпалил я.
– Хочу, – ответила она, едва дав мне договорить.
Может, она меня не расслышала?
– Погоди, я…
– Ой, извини, – перебила она, – я, наверное, не так поняла: мне показалось, ты зовешь меня на свидание.
– Вообще-то, так и есть.
Из-за музыки я едва ее слышал, поэтому придвинулся еще ближе.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Анна.
Я почувствовал исходивший от нее запах – запах геля для душа и только что вымытых волос.
– Прости, очень уж тут громко, – сказал я. – Тогда можно мне твой номер телефона, или адрес электронной почты, или что-то еще для связи?
Анна отступила немного назад, и я чуть не потерял равновесие, – оказывается, я почти висел на ней.
– Конечно – но при одном условии.
– Договорились, – согласился я, продолжая прокручивать в голове ее слова про «того Роба». – Что за условие?
– Ты отдашь мне мой телефон.
Только тут до меня дошло, что я все еще сжимаю в руке ее «нокию».
– Блин, совсем забыл, прости.
Она улыбнулась и положила телефон в сумку.
– Запоминай. Мой адрес: аннамитчеллроуз собака яху точка ком точка юкей. «Аннамитчеллроуз» в одно слово, без точек и тире, «митчелл» с двумя «эль».
Кинотеатр, неделю спустя. На экране шли трейлеры. Я ощущал тепло ее тела, и мне очень хотелось дотронуться до ее голой ноги. Я то и дело поворачивался к Анне, надеясь, что она тоже повернется и наши взгляды встретятся, но тщетно. Она сидела как изваяние, в своих очках в толстой оправе, не отрываясь от экрана и выпрямив спину, будто в церковь пришла, а не в кино. Единственное движение, которое она делала время от времени, – бесшумно доставала из пакетика разноцветные конфеты, которые до этого мы купили в универмаге. Я еще с интересом наблюдал, как сосредоточенно она их выбирает – ровно по пять штук каждого вида.
Фильм был про какого-то придурка, который путешествовал автостопом по Северной Америке и умер на Аляске. Я сидел как на иголках, все ждал, когда же кончится эта нудятина. А вот Анна, судя по тому, что за все время она почти не шелохнулась, была в восторге.
Я уже начал думать, что она из тех фанатов, что остаются в кресле до самого конца, в благоговейном восторге дожидаясь последней строчки титров, но ошибся: как только картинка на экране сменилась черным фоном, она встала и взяла пальто.
– Ну и как тебе? – спросил я, когда мы поспешно спускались в бар.
– Кошмар, – отрезала она. – С первой и до последней минуты.
– Серьезно?
– Да. Чудовищный фильм.
В крошечном лобби-баре стояло старинное пианино. Мы заняли столик рядом с ним.
– Забавно, – сказал я. – Я-то думал, тебе нравится.
– Отнюдь. Главный герой мне сугубо неприятен. Путешествует в свое удовольствие, не удосужившись предупредить родителей. Главное, что ему хорошо, а на всех остальных начхать.
«Начхать». Услышь такое мои товарищи детства, уж они бы повеселились.
– Но он отказался от материальных благ, деньги сжег – разве не круто? – Мне доставляло удовольствие подтрунивать над ней. Анна сняла очки, протерла их кусочком ткани и убрала в футляр, который выглядел так, будто достался ей от прабабушки.
– Да что в этом крутого-то? – яростно возразила она, и на ее щеках вспыхнул румянец негодования.
Тут она посмотрела на меня, прищурилась, и я подумал, что сейчас она снова достанет очки.
– Все ясно, ты надо мной издеваешься, – улыбнулась она. – Но тут ведь правда ничего крутого нет. Его родители тяжело трудились, чтобы их сын ни в чем не нуждался, а он взял и все бросил, объясняя свой поступок какой-то дурацкой идеей – незрелой и неубедительной. Безнадежно избалованный и эгоистичный человек.
Тут подошла официантка с нашими напитками, и Анна осеклась, словно ей стало неловко. Когда мы снова остались одни, она спросила:
– А тебе фильм понравился?
– Ничуть, – ответил я. – Я еле до конца досидел.
Лицо Анны просияло.
– Очень рада это слышать.
– Что он там постоянно твердил? «Каждый день стремись к новым горизонтам»?
– Вот-вот, – подхватила Анна. – Нравоучительная банальщина в духе нью-эйдж.
– А знаешь, что было действительно смешно?
– Что?
– Он так упорно шел к своей мечте – жить там, где не ступала нога человека, – а в итоге облажался из-за того, что попросту не подготовился как следует.
– Точно, – рассмеялась Анна, и ее голубые глаза весело заблестели в оранжевом полумраке бара. – Господи, так и есть: он был совершенно не приспособлен к подобной жизни. Если бы он сначала спросил совета у бывалых людей – экспертов по выживанию в условиях дикой природы, например, – то, может, и не умер бы.
– Каких-каких экспертов?
– По выживанию в условиях дикой природы, – повторила она упрямо. – Я уверена, что такие специалисты существуют.
И сделала крошечный глоток из своего бокала. Она была очень красива: изгиб рта говорил о том, что она любит улыбаться; в глазах вспыхивали задорные искорки. Нет, она явно была слишком хороша для меня. Наверняка она уедет в Лондон и выйдет замуж за одного из тех парней, что с детства по ней сохнут.
– Расскажи о себе. Где твои родители? – спросила Анна, и тут только до меня дошло, что я в открытую на нее пялюсь.
– У меня остался отец в Ромфорде.
Пауза, еще один маленький глоток.
– А мать? Они развелись?
– Нет, мама умерла. Мне было пятнадцать.
– О, прости, – поспешно сказала она. – Это очень грустно.
– Да ничего, – ответил я. – Ты ведь не виновата.
Я ухмыльнулся, и она, оценив шутку, улыбнулась в ответ.
Я не любил рассказывать о том дне, когда вышел из школы и увидел за оградой отца в его лучшем костюме. Он не стал ходить вокруг да около: «Маме на работе стало плохо, – сказал он, – обширный инсульт». А они все время шутили, что первым из них умрет он.
– А ты откуда? – спросил я у Анны.
– У нас в Суффолке дом. Правда, домом его можно назвать с большой натяжкой – слишком уж редко мы в нем бывали.
– Ну да, непростое, наверное, это дело – иметь несколько домов: приходится разрываться.
Сам не знаю, почему я это сказал. Хотел непринужденно пошутить, а получилось как-то пошло и зло.
Анна зыркнула на меня из-под бровей и быстро отхлебнула из бокала, как будто торопилась допить и уйти.
– Вообще-то, Роб, если хочешь знать, в «Редене» я училась только потому, что получала там стипендию, а у моих родителей нет за душой ни гроша.
– Извини, я… я не это имел в виду. – Я запнулся. Анна хмурилась, не в силах скрыть раздражение.
– И пока ты не начал доказывать, что тебе жилось намного хуже, знай: мои родители были миссионерами, и большую часть детства я провела в Кении, в таких трущобах, по сравнению с которыми твой муниципальный район покажется оплотом роскоши и безопасности.
Она отвернулась, и некоторое время мы молчали.
– Ну прости, у меня и в мыслях не было тебя задеть, – сказал я.
Анна вздохнула, нервно покрутила в руках меню. Потом улыбнулась и снова повернулась ко мне:
– Это ты прости. Зря я на тебя набросилась. Видишь, не только тебя может занести не туда.
Этим вечером мы начали целоваться, едва переступив порог спальни. Через несколько головокружительных минут Анна отстранилась, и я уже испугался, что она передумала. Однако после непродолжительной паузы она стала раздеваться, ничуть не смущаясь моего присутствия, а я наблюдал за ней, скользя взглядом по стройным бедрам, аккуратным грудкам, бледным тонким рукам. Раздевшись догола, она сложила одежду ровной стопкой на моем письменном столе.