Ничего Дора не сказала Виточке, догладила пелёнки и ушла. Во дворе встретила Соню Ипатьевну, возвращающуюся с авоськами книг и продуктов, и сгоряча брякнула — вот что Виточка предложила!
Не успела накормить зверей, как зазвонили в дверь.
Дора никого не ждала.
— Что случилось у тебя? — спросила Наташа с порога.
— Ничего вроде пока не случилось.
Наташа подхватила на руки своего любимца Икса, прижала к тощей груди.
— Виточка выселяет тебя?
— А ты откуда знаешь?
— Соня звонила. Сейчас тоже придёт, только сунет продукты в холодильник и что-нибудь перехватит.
И только тут Дора осознала: как пить даст, выселит.
— Надеюсь, ты не сказала «да»? — испуганная Наташа ходила за ней по пятам и пыталась заглянуть в глаза.
Но Соня не пришла вообще. Вместо неё прибежал Кроль. На себя не похож — губы прыгают, глаза тоже прыгают.
— Ты не бери в голову, мать, — забормотал он. — Даже думать не моги… Я не допущу.
Наташа засмеялась и брякнула:
— Ты-то? Овощ во щах…
Чего? — не понял Кроль.
— Тебя схлебают вместе с ложкой и вместе с тарелкой.
И опять он не понял.
— Сожрёт она тебя с потрохами, если хочешь напрямки, — сказала жёстко Наташа и поджала свои девчоночьи красные губы.
Видно, он никак не мог переключиться с одного на другое, и, по всему видно, баталия, первая в его семейной жизни, потрепала его основательно — он никак не мог врубиться в смысл Наташиных слов. И тогда Наташа встала, положила Икса на нагретое ею сиденье и выдала целую речь — по слогам:
— Пока не поздно, разуй глаза. Баба тебе досталась никудышная. Глупая, недобрая, корыстная, кривлячная, одно слово, пропасть тебе с ней. Изничтожит она твою душу. Бежать тебе надо, вот что. А к материной квартире близко не допускай.
— Да что вы все, бабки, ополчились против меня? — взвыл Кроль. Кряжистый, раздобревший, он, в бежевой курташке и в бежевых брюках, походил на недоумевающего, донельзя изумлённого мишку. — Сначала Виточка кричала на меня, даже ногами топала — обязан я сделать приличное жильё, вынь ей да положь, так кричала, что Катю разбудила и сосед застучал в дверь. А потом явилась Соня Ипатьевна и ну на неё, на Виточку то есть, кричать. «Влезла, — кричит, — разрушать чужие жизни! Хищница! И его не любишь, — кричит, — и всеми пользуешься. Ещё раз заговоришь о квартире, я напишу письмо на твою работу, что съела целого мужика, что отнимаешь у трудового человека квартиру, выстраданную жизнью, что командуешь тут, что нашла себе бесплатную работницу! За подписями всего дома! Дора здесь у нас всем известная!» Да что же это вы так все на неё? Ты-то, мать, скажи, разве мы разрушаем твою жизнь? — Кроль пытался ухватить её взгляд, а она не давалась, пряталась в платок.
— Чего мыкаешь? — рассердилась Наташа. — Не равняй себя и её. А то, что она разрушает и твою жизнь, и Дорину, — точно. Ты ослеп окончательно. Влип окончательно. С Сониным письмом и я пойду по квартирам. Наберём подписей со всего дома, чтобы окоротили твою тигру. Соня ударила не в бровь, а в глаз, самая настоящая хищница и есть. Перегрызёт глотку, напьётся кровушки и дальше пойдёт как ни в чём не бывало, виляя задом.
— Хватит, Наташа, — остановила Дора подругу. — Не видишь разве, что с парнем творится? Попей, сынок, чаю, полегчает. — Она не добавила «Твоя не напоит», и так ясно, не усадит, не подаст, не побалует: сам возьми, сам убери. Хорошо если наготовит, а то и «Сам сготовь!»
— Нет, мать, чаю не хочу. — Несказанное удивление в рассыпанных веснушках. — Почему, почему, мать, вы все так не любите её?!
Дора подошла к нему, обняла, прижалась всем своим тощим телом к его силе:
— Прости, сынок, ради Бога, прости ты нас, глупых баб. Негоже, некрасиво разрушать твою радость, да только страшно нам всем за тебя. Прости, что вырвалось. Для тебя, сынок, ты знаешь, ничего не пожалела бы — хозяйствуй! Но, то будет не для тебя. Бросит она тебя, сынок, как только выжмет из тебя всё, что сможет, а тебя выгонит. Не любит она тебя, сынок. Ей не хочу ничего дарить. Прости, сынок, что так вот… правду тебе всю и вывалили, — выговаривала свои обиды Дора. — Прости, что порушили твою радость, сынок.
Когда она замолчала, Кроль снял её руки со своей шеи и, ни слова не сказав в ответ, вышел.
А они сидели за остывающим чаем, не притронувшись к нему.
— Боюсь я, Наташа. Сама не знаю чего, а боюсь. Сорвали парня. Как пить дать, сорвали, — она не понимала, что вкладывает в это слово, но чувствовала: слово подходящее, именно сорвали. И, что будет дальше, не знала, а чувствовала: хорошо не будет: И, может, лучше отдать квартиру — Катя же в ней станет расти!
— Не переживай, когда-нибудь нужно было отрезвить парня, — сказала неуверенно Наташа.
— Зачем?
— Нельзя же всю жизнь жить с завязанными глазами!
— Вот и пусть сам бы развязал!
Раздался телефонный звонок.
— Где мой муж? — на высокой ноте прозвенела Виточка.
— Ушёл с час назад, — растерялась Дора.
Куда мог он деться? Во дворе — спокойно, от подъезда до подъезду дойти — две минуты. Может, к Петько поехал?
— Врёте вы всё! — взвизгнула Виточка. — Скрываете? Накачиваете? Прячете? — Она застопорилась на одном месте, не умея придумать слова свежего, и снова повторяла: — Прячете? Накачиваете? Скрываете?
Дора плохо понимала, о чём она. Куда делся Кроль? Не ровён час, случилось что. Сгоряча мало что надумает? Такое потрясение…
Двенадцать, час… В час семнадцать — звонок в дверь. На пороге Виточка.
— Отдайте мне моего мужа, — она ворвалась в дом, проскочила по комнатам, даже в ванную, даже в уборную заглянула. — Я вам не прощу этого! — кричала истошно она.
— Чего «этого»? — ехидно спросила Наташа.
— Того, что сунулись в нашу жизнь. Какое ваше дело?
— А как мы сунулись? — удивилась Наташа.
— Накапали, накачали…
Визгливые её рулады подхватил Стёп. Он терпеть не мог Виточку и при каждом удобном случае выкладывал ей это.
Виточка попятилась к двери.
— Распустили собаку! — крикнула она. — Уймите, ну!
Дора взяла Стёпа за ошейник, усадила, принялась гладить. Но Стёп продолжал рычать.
— А я думала, это ты решила отобрать у настрадавшегося человека квартиру… — ехидно, в тон Стёпкиному рычанию, сказала негромко Наташа.
Виточка с силой хлопнула дверью.
Даже когда она ушла, Стёп продолжал недовольно ворчать.
Около двух раздался стук в дверь. Дора кинулась открывать. Кроль ввалился в дом боком, чуть Стёпа не придавил, — тот, взвизгнув, успел отскочить. Кроль был пьян.
Как ни странно, утром, когда Кроль явился домой, чтобы переодеться и ехать на работу, Виточка повела себя умнее, чем повела бы себя любая на её месте, — не выдала ни одного упрека, подскочила, повисла на шее, зашептала:
— Слава богу, а я волновалась, не спала всю ночь, — и тут же принялась просить прощения за вчерашнее — конечно, она не имела права замахиваться на чужую квартиру, конечно, она не имела права кричать на Кроля.
Виточка извиняется! Дора ушам своим не верила. И, пока собирала Катю гулять, исподтишка удивлённо поглядывала на Виточку.
Да, девица оказалась не так проста и не так однобока, как показалось сгоряча бабкам.
И Кроль туг же раскис. Позвонил на работу, что задержится по семейным обстоятельствам, обхватил Виточку… Последнее, что слышала Дора, уводя Катю гулять: «Сейчас я тебе за ушком почешу!» Да, ночная кукушка перекукует дневную…
Теперь при встрече Виточка чуть нос не показывала им, ненавистным бабкам, с торжеством поглядывала на Дору — эвон как я укротила его?! Ходила приплясывая. С Дорой разговаривала как ни в чём не бывало.
Но через три месяца Кроль снова огорошил её, как когда-то с женитьбой:
Мы переезжаем, мать, сменяли нашу комнату и квартиру Виточкиной матери. — Кроль, как и тогда, в глаза не смотрел. Сидел на краешке стула. Правда, обед поглощал по-прежнему, слопал всё до последней крошки. — Я буду приезжать к тебе, мать. Сама понимаешь, в общей, с соседями жить плохо. Не хозяева.
Дора кивала болванчиком, пытаясь сформулировать лишь одну фразу:»С Катей гулять…» — «нет», «о Кате заботиться…» — «нет»… Спрашивать ничего не пришлось,
Кроль сам всё расставил по своим местам.
— Виточка с матерью договорились: сама будет сидеть с Катей днём, а мать — вечером. Не все равно, в какую смену Виточке работать. А мать договорится с начальством — будет уходить с работы на час раньше.
Всё распределили. Ей места не оставили. Есть один вопрос, который и выскочил, прежде чем она ухватила его изо всей силы зубами:
— Значит, Катю я больше никогда не увижу?
— Почему? — воскликнул Кроль, но восклицание получилось искусственно. Прекрасно он и сам понимал: она никак не вписывается в жёсткий распорядок новой Катиной жизни. Он помолчал, сказал неуверенно: — Буду привозить её к тебе.
Но и он, и Дора знали — с Катей ей больше не встретиться, Виточка вычеркнула Дору из жизни Кати жирной линией.
Прости, мать, сейчас придёт машина, грузиться надо.
Не предупредили заранее, не дали проститься с Катей…
Третья глава
Катины руки на шее. Катины губы на щеке. Катины смеющиеся глазки… взгляд — на неё, Дору.
Перестройка совпала с исчезновением Кати из её жизни. Соня Ипатьевна явилась в ту минуту, как отъехала от подъезда машина с мебелью и весёлый «Запорожец» — с Катей.
Дора продолжала смотреть на подъезд — не веря в то, что с ней случилось.
Звонок в дверь повёл её открывать, но не высвободил из столбняка.
— Пойдём в кино, — сказала Соня Ипатьевна, усаживаясь на своё место перед телевизором. — Выпустили наконец фильмы о лагерях. Говорят, там есть и о психушках. Вышел фильм «Покаяние», о культе. Идёт в одном из клубов. Знакомая билетёрша обещала пропустить и усадить меня.
Акишка уходил на фронт со Скворой.
Мать просила: «Оставь Сквору мне. Буду заботиться, разговаривать с ним». Дора просила: «Оставь Сквору мне. Он и мой немножко тоже. Разве нет?»