— Нам нужна! — воскликнула девица по-детски удивлённо.
Стёпка заскрёбся в дверь и зарычал.
— Но я пока жива и живу в ней. Может, ещё двадцать лет протяну? И такое случается.
— Погодите, разговор куда-то не туда свернул, — мужчина выстрелил взглядом в девицу. — Наше предложение и заключается в этом. Живите на здоровье, а мы купим её у вас. Сами говорите, всё равно, где костями греметь после смерти. Зачем вам она, когда вы умрёте? Зато сейчас, в трудный период для всех нас и, думаю, для вас, получите большие деньги.
Сердце проскочило в голову и — билось в череп. Дора ничего не понимала.
Она собирается оставить квартиру Кролю — через какие-нибудь полчаса завещание ему писать идёт.
— Я не могу продать квартиру вам, — сказала она. — Я хочу оставить её сыну.
— А у вас нет сына! — воскликнула удивлённо девица. И снова мужчина выстрелил в неё взглядом…
— Откуда вы знаете, кто у меня есть, а кого нет? — Почему-то возникла перед глазами девица 1 из паспортного стола, чем-то неуловимо похожая на эту.
Стёпка завыл — уже устал и лаять, и рычать, и скрестись. Подвывал обиженно, почему его не слушают, почему на него не обращают внимания? Ксен уселся у двери и мяукал, чтобы его пустили к Стёпке. Но Дора не замечала своих питомцев — смотрела на девицу и мужчину по очереди.
Они явно выдали себя.
— Честно говоря, мы, прежде чем прийти к вам, наводили справки — выясняли, есть ли у вас родственники?
— А тогда при чём тут моё объявление о работе, если вы собрали сведения в ЖЭКе? — спросила она. И решительно сказала: — Сведения ваши неверные. И ничего мне не нужно. Квартиру продавать не хочу. Оставляю сыну. — Тут же Стёпка перестал выть, а Ксен — мяукать, он улёгся у двери, протянув в щель между дверью и полом свои тонкие лапы. И, видимо, с той стороны улегся Стёпка.
Тихо. Так тихо, что даже не по себе. Не бывает так тихо, когда столько людей и зверей под одной крышей.
Мужик весело улыбнулся.
— Вот и хорошо решили, умно. Зачем вам, с другой стороны, деньги? Подумаешь, какие-то пятнадцать тысяч долларов! Зачем они нужны? Мы — простые советские люди — привыкли отказывать себе во всём, привыкли голодать, привыкли ходить в одной и той же одежде годами! Нам лишь бы идея… — Он откровенно издевается над ней!
— О какой идее вы говорите? — спрашивает Дора, а сама неожиданно слышит слова Кроля — «Были бы у меня тысяч шесть-семь, я бы, может, и нашёл выход», «…долларов, мать!» «Были бы, я бы закрутил такое, вложил бы их в своё собственное дело… без Виточки… Петько начинает… верняк…», «И квартиру бы потом себе сделал бы, и Катьку обеспечил бы… Домучился бы, пока ей не исполнится двенадцать, тогда на суде она поимеет право голоса… И отвалили бы мы с ней в новую жизнь. Жили бы с тобой втроём. Я вкалывал бы. Ты растила бы Катьку».
— Дурили нам голову семьдесят лет, дурят сейчас, — говорит мужик, — для родины надо жить. А я — возражаю. Для себя надо успеть пожить, без оглядки на начальничков. Надо успеть взять от жизни всё, что можно.
Пропавший Акишка, погибшая — жертвой перестройки — Наташа, «Покаяние»… — в одну секунду проскочили перед глазами. И как-то непонятно сплелись с тем, что говорил мужик.
— Правду говорите, — признала она, с любопытством глядя в весёлые глаза. — Околпачили нас искусно, голову задурили и пыли в морду достаточно напустили, чтобы мы ослепли. Вы — туда же, дурите голову. Говорите, какой ваш интерес, — приказала она.
На мгновение прилипшая к лицу улыбка стала удивлённой, но мужик быстро сбросил удивление и заговорил доверительно и открыто:
— Наш интерес очевиден. Недвижимость — единственная ценность. Пока вы живы, живите. А умрёте, квартира — наша. У вас купим за пятнадцать, а потом продадим за сто тысяч, вот и весь наш интерес. Квартира — валюта. Да ещё в старом доме! Стены — непробиваемые, слышимости никакой, хоть убивай, добротно всё, от проводки до унитаза.
— Унитаз нам меняли, — вставила ехидно Дора.
— Я имею в виду подводящую систему. Сделана без халтуры.
— Тоже переделывали всё.
Мужик махнул рукой.
— Да, вам очки не вотрёшь. Не похожи вы на дворника.
— И это знаете? — удивилась Дора.
— А кто не знает вас в этом дворе? Все удивляются, зарплаты не получаете, а продолжаете убирать.
— Душа болит, — сказала Дора и прикусила язык. Не нравятся ей эти гости, нечего с ними по-человечески.
«Были бы у меня тысяч шесть-семь, я бы, может, и нашёл, выход…»
Выход…
— Мы не торопим вас, — сказал мужик и встал. Стёпка снова залаял. Ксен вскочил, снова стал царапаться в дверь и мяукать. — Вот вам телефончик, — мужик протянул ей карточку. — Насильно мил не будешь. Насильно дела не сделаешь. У нас всё честно. Вы подписываете купчую, мы вам — пятнадцать тысяч на стол. И, учтите, доллары не поддельные, настоящие. Мы уважаем и себя, и продавца, не собираемся влипать ни в какие истории с фальшивками. Нам дорога наша честь. А выгода и вам и нам. Вы — сыты, мы — в будущем — с вашей квартирой.
Стёп продолжал яростно лаять. Она смотрела в окно. От обеденного стола неба не видно, лишь — клумба, песочница на горушке и лавка, на которой она любит сидеть. Сейчас там пусто. За годы перестройки двор перестал быть домом, в котором живут люди, — теперь всяк норовит сбежать поскорее в свою нору, словно и детям перестало быть нужным гулять и играть.
«Шесть-семь тысяч… долларов, мать!»…
— Я не люблю уговаривать, — уговаривал её мужчина. — Вы не ребёнок. Есть голова на плечах. Нужно — вперёд, вот он я. Не нужно — чао.
— Я согласна, — сказала Дора неожиданно для себя.
Стёпка исходил не свойственной ему злобой, сосало под ложечкой, кровь била её по тощим костям и по черепу.
На стол с маху плюхнулся бежевый, с блестящими креплениями чемоданчик.
Пятая глава
…Через какое-то время всё было кончено. Она сидела одна перед столом, на котором лежала копия купчей и стопка зелёных банкнотов.
Доллары у неё дома! В её квартире, которую ей подарил Егор Куприянович.
Стёпка ходит вокруг стола, стульев, нюхает следы гостей и — рычит. Ксен следует за ним по пятам, задрав хвост, а за Ксеном несутся три котёнка и пытаются поймать его хвост.
Страх, что гонял по ней сердце, и ощущение опасности, сменились безразличием, смешанным с глубокой усталостью, когда и руки не поднять.
Полчаса, и изменилась вся жизнь.
Егор Куприянович подарил ей квартиру — в том дворе, в котором она прожила почти всю свою жизнь, если вычесть главные годы — с родителями, Акишкой и Скворой.
Стены, пол, потолок, вылизанные углы, светлые окна, выходящие на клумбу и горушку, которые она сделала своими руками, — её.
Были её. Они были и Акишкины. Акишка ходил по Сверкающим половицам вместе с ней. И сидел на кухне под розовой тёплой лампой и пил чай. И ложился с нею в её девичью постель и шептал на ночь не затёршиеся от повторения слова: «Я люблю тебя», «Вернусь, сразу поженимся». Акишка располагался в снах хозяином — живой и стесняющийся своего роста и своей худобы.
Эта квартира предназначалась Кролю, единственному из рода человеческого, называющему её — «мать», Кролю-мученику, Кролю — любящему её и не смеющему подарить ей свою любовь, как дарил до Виточки.
А теперь квартира — чужая.
В ней не может оказаться Акишка, теперь это не его дом. Её нельзя подарить Кролю.
Вот зелёненькие, новенькие, чистенькие бумажки — вместо единственного пристанища за жизнь, в котором она разместила всех, кого любила.
«Но ты сделала это добровольно. Но твои звери будут сыты», — убеждает себя Дора. И — встаёт. Конечно, она сделала это для того, чтобы выжил Кроль, чтобы спасся от Виточки. И она доживёт свою жизнь в своей квартире. Она обеспечит зверей мясом и рыбой. И она подарит Кролю будущее.
Подошла к телефону, открыла записную книжку.
Вот она, бывшая работа Кроля. И там продолжает работать Петько. Не тронула Виточка Петько. Да и как могла вышвырнуть его из жизни Кроля, если он был свидетелем их свадьбы, чем способствовал строительству «сооружения», называемого их браком? Кроль говорит, Петько терпеть не может Виточку, жалеет его.
Услышав знакомый бас, Дора осела на стул возле телефона, так сжало сердце. Сколько раз Петько приезжал к ней вместе с Кролем и она кормила обедом, поила чаем обоих! Петько — тоже родной ей.
— У меня есть для Кроля то, что ему нужно, чтобы начать новую жизнь, — сказала она, пытаясь совладать со своим сердцем и голосом. — Попроси его срочно, очень срочно приехать ко мне. Придумай что-нибудь, что тебе нужно, выпроси его у Виточки!
— Теть Дор, что с тобой случилось? Ты не волнуйся так. Я придумаю. Я достал ему кое-какие детали для иномарок. А скажу, что не достал, а только предлагают нам и нужно срочно ехать разговаривать. Она отпустит. Успокойся. В лучшем виде прибудет к тебе. Жди.
И, словно сила непонятная повела её, она сказала:
— Петько, можешь ещё мне кое в чём помочь? Есть же добрые люди вокруг! Не все же перевелись! Пожалуйста, срочно найди тех, кто возьмёт у меня хоть часть кошек.
Петько ответил не сразу.
— Нн-не знаю, тёть Дор. Сейчас с этим трудно. Себя-то не прокормишь. Но я что-нибудь придумаю. Не волнуйся так. Что случилось-то у тебя? Жди меня послезавтра. Завтра у меня зарез, а не день. Прибуду к тебе в лучшем виде.
Да, что с ней? Как, почему вырвались слова о кошках?
Почему ей кажется, что её видно со всех сторон, словно стены рухнули и она оказалась на висящей над пропастью площадке — голая?
Поставила чайник и отдала зверям всю оставшуюся еду, которую нужно было растянуть на два дня.
— Ешьте, — сказала она. — Сейчас пойду и накуплю вам рыбы и мяса. Хищники вы, вам нужно есть рыбу и мясо и не думать о том, что корова и рыба были когда-то живыми. — Она вспомнила человечину, которую купила Наташа. Кто знает, может, её звери и сейчас едят человечину? Только кто убил?…