Сегодня выходной экипаж лейтенанта Мягких и Мочалова. Они нежатся в тепле и целый день отсыпаются на деревянных нарах в общежитии. Спят и ночь, пока мы летаем.
А к утру, поскрипывая и покряхтывая на ухабах, жалуясь на свою нелегкую военную судьбу, старенькая трехтонка везет нас на базу. Машина ползет со скоростью черепахи, но мы не замечаем этого. Мы спим. Стоя, сидя — кто как пристроился в кузове. И в столовой нет обычных разговоров о полетах: скорей бы проглотить немудрящий завтрак и спать! Ох как хочется спать!
В большой квадратной комнате общежития на грубо сколоченном столе возвышается стул, на нем — штурман Мочалов. Он опоясан ремнем, из расстегнутой кобуры виднеется рукоятка ТТ. Руки Мочалова скрещены на груди, выглядит он важно и величественно.
— Входите, входите, мои подданные! — произносит штурман, едва мы переступаем порог комнаты.
— Артист! Ошалел, что ли?
Мы совсем не расположены к шуткам — скорей бы спать!
— Кто смеет грубить мне, вашему королю? Кто смеет оскорблять своего монарха? Ты? Или ты?
Кто-то пытается проскользнуть в дверь.
— Стой! Вы забыли правила этикета! Король милостив, но он может быть и жесток…
— Готов, — шепчу я на ухо Борису. — Сошел с ума.
— Надо обезоружить, — шепотом отвечает Борис. — Пошли. С двух сторон.
— Кто там шепчется?
Мы с Борисом обмениваемся мгновенным взглядом и — недаром в училище столько часов было посвящено самбо! — бросаемся вперед. Борис скручивает Мочалову руки. Тут наваливаются остальные ребята.
— Всё! — вопит Мочалов. — Устал, дети мои!
Мы укладываем его на нары и укрываем одеялом. Мочалов вздрагивает и приглушенно бормочет:
— Братцы, шоколадку бы, а?
И тут мы замечаем под стулом, на котором только что сидел Мочалов, горку шоколадных плиток — паек всей эскадрильи.
— От лышенько! — горько вздыхает Иван Казюра. — Всё отдавать?
— Весь! Отдавай весь!
Иван сгребает шоколад и сует его под одеяло Мочалову. До нас доносится шуршание бумажек и аппетитный хруст. Через минуту из-под одеяла высовывается улыбающаяся физиономия Мочалова.
— Отличный шоколад! — довольно говорит он. — Здорово я вас, а?
Первым в него швыряет подушку Борис. Следом летят комбинезоны, унты — все, что попадает под руки.
— Перестаньте, ребята! — кричит Мочалов, увертываясь от летящих в него вещей. — Я же съел только свой!
В это время распахивается дверь, и в клубах пара появляется комиссар полка.
— Смирно! — командует Казюра, ближе всех оказавшийся к двери.
— Товарищ комиссар, вторая эскадрилья отдыхает после полетов…
— Ничего себе отдых! — смеется комиссар. — Бои местного значения! А говорят, летчики переутомились. Не перевелись еще силы, хлопцы?
— Не перевелись, товарищ комиссар!
— Тогда пять минут на сборы. Построение у штаба. Форма — шинели и сапоги…
Широким каре застыл полк. В середине стол, накрытый красным.
Командир полка громко командует:
— Смирно! Равнение на середину! Товарищ член Военного совета, шестьсот восьмидесятый авиационный полк выстроен по вашему приказанию!
— Здравствуйте, гвардейцы!
Ответ звучит разноголосо. Приветствие явно обращено не к нам.
— Плохо отвечаете! — улыбается член Военного совета. — Или думаете, я не к вам обращаюсь? К вам, к вам!
Застыли в строю летчики, штурманы, техники, оружейники. Слушают приказ, в котором перечисляются недавние бои. И вспоминают те дни, вспоминают товарищей, которым уже никогда не встать в строй…
Тяжелый бархат полкового знамени чуть колышется на ветру. Командир полка склоняет перед ним колено и целует край знамени. И все мы опускаемся на колено, повторяя за командиром слова гвардейской клятвы: «Ни шагу назад!»
Мы такие же, какими были час назад. Такие? Нет, мы другие — мы выстояли! Впереди еще много боев. Мы не отступим, мы — гвардия!
Глава 6Задание будет выполнено
После длительных морозов вдруг наступила оттепель. Весна! Распутица вывела из строя полевые аэродромы, и фронтовая авиация получила кратковременный отдых от непрерывных боев.
А мы летаем. Великими усилиями БАО[7] и полкового технического состава на взлетной полосе сохраняется снежный покров. На день полосу прикрывают соломой от палящих лучей солнца, ночью солому сгребают в сторону, и взлетают самолеты, разбрызгивая лыжами воду и ошметки талого снега, смешанного с грязью.
Взлетать с такой полосы трудно. Поэтому на задание уходят самые опытные экипажи. В эти дни нам дают задание на «свободную охоту» и фоторазведку.
Фоторазведка для нас — новое дело. Как хорошо, что у меня случайно сохранился блокнот именно с этими записями! Теперь часто приходится заглядывать в него и вспоминать полузабытые формулы.
Оружейники нас порадовали новым видом оружия: установками РС — «эресов», реактивных снарядов. Техники уже установили на самолетах все необходимое оборудование, а мы изучаем, как им пользоваться. Изучаем и специальный прицел для стрельбы «эресами».
Снова учебные полеты, учебные стрельбы… Реактивный снаряд до смешного мал и на первый взгляд не внушает никакого доверия. Но он вызывает восхищение, когда, окутанный снопом багрового пламени, сходит с балки с таким ревом, что кажется, будто самолет от этого грохота не только останавливается, но даже пятится назад. Огненная дуга прочерчивает весь путь снаряда и, встречаясь с землей, далеко разбрасывает стог прошлогодней соломы — цель на полигоне. Что и говорить, «катюша» в миниатюре!
За дни нашей учебы подсохли и кое-где уже пылятся дороги, появились первые побеги зелени, а наша снежная полоска превратилась в длинную грязную лужу. Техники переставили самолеты с лыж на колеса, тяжелый тракторный каток прошелся вдоль поляны у леса, и уже готова взлетная полоса.
Из тыловых заводов летчики специального перегоночного полка пригнали нам новые самолеты с усиленными двигателями, с большей грузоподъемностью и скоростью. Прибыло и пополнение — летчики и штурманы, только что выпущенные из специального училища. Для них начинается пора ввода в строй — те же учебные полеты днем и ночью, учебное бомбометание и воздушная стрельба.
Наконец после небольшого перерыва полк получает боевое задание — уничтожить железнодорожный разъезд южнее Брянска. Разъезд до того мал, что на наших полетных картах даже не имеет названия. Однако, по данным партизанской разведки, на этом разъезде концентрируется боевая техника и живая сила противника, а в окружающем лесу имеются значительные склады боеприпасов. Нам известно, что вся эта техника и войска предназначены для карательной экспедиции против партизан. И наша задача — сорвать планы карателей.
С наступлением темноты полк поднимается в воздух. Небо затянуто плотными облаками. Темно, как только бывает ранней весной. Даже в речонках и лужах нечему блеснуть, нечему отразиться — чернота земли слилась с чернотой неба, и самолет будто плывет в растворе туши.
— Ты что-либо видишь? — спрашиваю штурмана Николая Пивеня.
— Приборы…
— Не густо. Но глаза штурмана — глаза кошки. Что же видят твои кошачьи глаза, Коля?
— Черный шлем моего командира, а под ним… Погоди, погоди, кажется, под шлемом ничего нет! Пустота…
— Спасибо.
— Лопай на здоровье.
Это обычный стиль нашего общения. С Колей нас связывает давнишняя дружба, рожденная еще в стенах училища, где наши койки стояли рядом. Николай Пивень, сухой, поджарый, с аналитическим складом ума и недюжинными способностями к математическим наукам, в училище был лучшим курсантом. Помимо этого, он обладает еще даром острого слова, едкой шутки. Нет, он не принадлежит к сословию штатных полковых остряков, он не терпит пустословия и глупости. Незнание и неумение, с его точки зрения, самые отрицательные качества человека. Сам-то он, помимо отличных знаний штурманских обязанностей, хорошо разбирается в различных системах оружия, а при нужде может заменить техника, моториста. Но сейчас в этой кромешной тьме даже Николай не может отыскать цель.
Мы видим, как в разных местах вспыхивают световые конусы САБов[8]. Но вспышек бомбовых разрывов не видно, не видно, чтобы стреляли зенитки фашистов. Видимо, они понимают, что нам не удается обнаружить цель, и они затаились, выжидая. А сбросить бомбы, чтобы подзадорить вражеских зенитчиков, никто не решается: где-то рядом свои, партизаны…
Сообщаю Николаю, что горючего осталось только на обратный путь.
— Подожди минутку, сброшу свои САБы, может, что увидим?
Но и свет от наших САБов освещает лишь клочок какого-то леса, болото, кусок невспаханного поля.
— М-м-да, — вздыхает Николай. — Придется отбомбиться по огневым точкам на переднем крае.
— Наверно, это самое правильное решение, — рассуждаю я вслух. — И вылетать надо раньше, засветло. Правда, труднее будет пересечь линию фронта, опять же истребители… Но другого выхода нет. Как думаешь, Коля?
— Туман! — вместо ответа восклицает Николай. — Этого нам только не хватало…
— А бомбы?
— Ты разберешься, где свои, где чужие?
— Ты предлагаешь везти бомбы на свой аэродром?
— А ты что предложишь?
— Кончай ты эти вопросы! Мы никогда не возвращались с бомбами!
— А ты еще вернись-ка. Смотри, туманище какой…
На аэродром мы вернулись. И произвели посадку в тумане с бомбами. Все обошлось благополучно, если не считать невыполненного задания.
По этому поводу днем к нам в полк приехал командир дивизии генерал Борисенко. Он прошел в штаб и, ни с кем не здороваясь, приказал построить полк.
— Полк не выполнил задания! — бросил он гневно. — Это равносильно отступлению! Привезли бомбы назад, на свой аэродром, не поразив цель! Понятно, не справились бы с задачей неопытные летчики, но… отступили гвардейцы! Несмываемый позор на вашем знамени. Партизаны задыхаются, гибнут под ударами карателей, а вы… Не достойны вы гвардейского звания. Унесите знамя!..