Но ведь для вскрытия и полноценного глубокого исследования одной лишь аппаратурой, пусть самой «умной», не обойтись, непременно понадобятся специалисты, не один и не два… Как Мезенцев планирует обеспечить их молчание? Ответ даже не зависит от результатов исследования – сам факт его проведения должен остаться государственной тайной высшего уровня.
…Над телами хултиан колдовал не один человек, и не два, – добрых три десятка. Два патологоанатомических стола были установлены в центре весьма обширного зала, а вдоль стен стояли лабораторные и приборные столы, шкафы с прозрачными дверцами, стойки с аппаратурой самого разного назначения. Ничего общего с обычным секционным залом – здесь были собраны воедино, в одном помещении, все лаборатории, необходимые для самого тщательного исследования. Несвицкий почти не сомневался, что эта гиперлаборатория собрана под одну-единственную задачу и будет демонтирована по миновании надобности.
За процессом сквозь огромную стеклянную стену зала наблюдали пятеро. МИД представлял фон Энквист (двоюродный брат погибшего в боях за Елизавету командира эскадры легких крейсеров), – с ним Несвицкий был знаком, но шапочно. Наука выступала в лице академика Казанцева, известного генерал-майору лишь по упоминаниям в прессе, лично встречаться до сих пор не доводилось.
Пятый резко диссонировал с остальной четверкой – и внешне, и по чину и служебному положению. Некто Криков – невысокий, худенький, невзрачный, и дослужившийся всего лишь до титулярного советника, – правда, не где-нибудь, а в Личной канцелярии Императора. О существовании этого персонажа Несвицкий до сего дня не подозревал. Все правильно, тайное «око государево» должно быть как можно менее заметным.
Любопытно, что армейские разведка с контрразведкой, и юстиция, и Второй отдел Главного штаба, и КВС, и все прочие силовые структуры не представлены никем.
Еще более любопытной показалась Несвицкому пластика движений специалистов и лаборантов, работавших в зале у столов и аппаратных стоек. Очень уж она напоминала «живых бомб» фон Корфа, причем в те моменты, когда загипнотизированные подчинялись исключительно воле своего кукловода. Похоже, флотские церемониться не намерены и запросто применяют свою секретную разработку не только к врагам…
Задавать вопросы Мезенцеву на эту тему жандарм не стал. Но решил отправить обстоятельную аналитическую записку о «живых бомбах» руководству Корпуса. Кто знает, какие плоды прорастут из такого семени, угоди оно в недобрые руки… Инцидент на борту «Святой Ольги», едва не прикончивший Несвицкого, лучшее тому подтверждение.
…Исследование продолжалось уже третий час. Разумеется, наблюдатели из-за своей стеклянной стены подробностей разглядеть не могли. Но промежуточные результаты выводились на большой экран, стоявший перед академиком. А уж тот растолковывал остальным, стараясь употреблять как можно меньше высокоученых терминов.
– Клеточные мембраны аномально утолщены в сравнении с человеческими… – задумчиво басил Казанцев. – И строение эпителия… хм… толстокожи эти господа, еще как толстокожи… Гораздо менее чувствительны к боли, чем мы. И гораздо лучше переносят жару и холод.
– Насколько отличия остаются в рамках девиаций, допустимых для хомо сапиенсов? – спросил неприметный Криков, ничуть не тушевавшийся в присутствии более именитых коллег.
Это был далеко не первый его вопрос, и во всех содержался один и тот же подтекст: люди перед нами или нет?
Причиной такой настойчивости могло оказаться личное и вздорное убеждение титулярного советника, основанное единственно на внешнем сходстве. Но Несвицкий предпочел думать иначе: у Крикова имеется некая информация, остальным неизвестная. Потому что дураки, и даже просто вздорные люди в Личную канцелярию не попадают.
Академик ответил после паузы, занятой созерцанием экрана.
– Некоторые из отклонений, милостивый государь, я бы назвал не девиациями, а патологиями, – имей мы дело с людьми, разумеется. Но покамест мы не обнаружили ничего, чего бы никогда не встречалось у людей. Все разом морфологические отличия у одного пациента никогда не наблюдались. А по отдельности – изучены и описаны.
Прошел еще час. Наконец-то обнаружилось и нечто кардинальное, никогда не встречавшееся у людей: один из отделов мозга, левая височная доля, был необычайно развит в совершенно иную структуру, чем у человека, причем кардинальные различия проявлялись даже на клеточном уровне.
– Это может быть болезнью? – спросил фон Энквист. – Неизвестной нам разновидностью опухоли мозга?
– Сразу у двоих? Исключено, – отрезал Казанцев. – Опухоль мозга воздушно-капельным путем не передается…
Очевидно, последние слова были специфичной академической шуткой, но никто из присутствующих не улыбнулся.
Исследование подходило к своей кульминации – вот-вот должны были поступить данные с генного декодера.
Когда они появились наконец на экране, ждать комментариев академика пришлось очень долго… Ждали, не совались с вопросами под руку, глядя, как светило науки занимается загадочными для непосвященных манипуляциями со столбцами цифр и символов.
Вердикт был короток:
– Это люди. С генетической точки зрения – стопроцентные люди. Более того, эти два объекта – генетические близнецы.
– Совсем не похожи… – произнес Мезенцев с легкой растерянностью.
Титулярный советник отнесся к новости с ледяным спокойствием, словно ничего иного и не ждал. Фон Энквист тоже ничем своих эмоций не выдал – дипломат старой закалки, сразу видно.
– И в самом деле, – поддержал Несвицкий контр-адмирала, – даже у двуяйцовых близнецов имеется значительное сходство, – и между собой, и с их родителями.
Он сознательно интересовался малозначительным вопросом. Главную сенсацию: генетическую тождественность людей и чуждой внеземной расы, – предстояло хорошенько обдумать.
– Родителей в обычном понимании у этой парочки не было, – ответил Казанцев. – А генетических родителей – сразу трое, возможно даже четверо – вот эта группа генов пока не идентифицирована, на «Ковчеге-7» генетического материала с такими характеристиками не было.
– Беспупковые? – быстро спросил Криков. – Инкубаторские?
Академик поморщился от употребления столь простонародного термина, но пояснил: да, геном двух хултиан получен не в результате естественного оплодотворения, создан искусственно. Из донорских генных наборов, трех или четырех, позаимствованы разные участки в каждом случае, оттого и отсутствует внешнее сходство. Но лишь геном получен искусственным путем. Сами же эти две конкретные особи появились на свет вполне традиционно: оплодотворение, вынашивание, роды…
В дальнейших разъяснениях академик сбился-таки на мудреные термины, и Несвицкий перестал вслушиваться. Он понял смысл последнего вопроса Императора, и считал, что теперь сможет на него ответить: покойный Александр V в свое время пообещал хултианам за помощь в войне часть генохранилища.
Часть главного сокровища нации.
Но, учитывая все происходящее, непонятно другое: собирается ли Александр VI выполнять обещание отца?
Глава третьяИ едящие станут едомыми…
– Он… он тебя… – начал Славик и не смог закончить, лишь кивнул на труп Парамоши.
Спущенные штаны бандита без всяких объяснений свидетельствовали, чем он тут занимался. Но Славик не мог взять в толк, как вообще дед и Лара здесь очутились, зачем вернулись из курги.
Сестра не отвечала, если не считать ответом рыдания, чередующиеся с невнятными междометиями… Он попытался установить ментальный контакт и тут же прекратил попытки – от такого шквала отрицательных эмоций недолго и самому впасть в истерику.
Он присел рядом, на кровать, обнял, говорил что-то успокаивающее, не задумываясь особо о смысле слов, да и Лера едва ли их слышала. А в голове билась мысль: надо сматываться, немедленно бежать отсюда, иначе пожалует разъяренный Угрюм со своей оравой, наверняка звуки выстрелов донеслись до площади… Но как сбежать, бросив Леру? А она сейчас никуда идти не способна.
Драгоценные минуты уходили, но постепенно Лера успокаивалась, бурные рыдания сменились всхлипыванием, а потом она произнесла сквозь слезы:
– Он хотел… но не успел… дедушка вернулся…
– Ты ранена?
– Нет… его кровь…
– Зачем вы вообще сюда притащились?
– Тебя, дурака, спасать! – злобно выкрикнула Лера.
Ну и ладно, ну и хорошо, раз злится – значит, оклемалась более-менее…
– Давай-ка мотать отсюда по-быстрому… Пошли!
– Куда я такая пойду? Выйди, переоденусь…
– Только быстро, ладно?
Он пошагал к двери, по пути нагнулся, забрал пистолет-пулемет у Парамоши, с трудом разогнув скрюченные пальцы. Нес залитое кровью оружие брезгливо, за самый кончик рукояти.
Прошел в свою комнату, нашарил на подоконнике жестянку с огарком свечи, запалил. Шторы плотно-плотно задернуты – время военное, светомаскировка – с улицы никто ничего не заметит. Протер пистолет-пулемет подвернувшимся под руку полотенцем, разобрался, как вынимается магазин из рукояти… И разочарованно вздохнул: пустой, ни единого патрона.
Если ствол дедушкин, у того могли быть с собой запасные магазины. Или у Парамоши, если оружие все-таки принадлежало ему. Но шарить по карманам мертвецов не хотелось…
Карманы… Он вспомнил про жетон подъесаула, сунутый машинально в карман. Достал, осмотрел в свете свечи. Обычная металлическая пластинка, прямоугольная, со слегка скругленными углами. По центру выбит длинный номер – цифр десять, или больше… А еще в пластинке просверлено несколько отверстий, разбросанных по ее поверхности без всякой системы. И посверлены они позже, чем был изготовлен жетон – одна цифра частично угодила под сверло, так что не понять теперь, шестерка то была или восьмерка.
Размеры и форма пластинки навели Славика на кое-какие мысли… Но тут с улицы послышались близкие голоса и стало не до размышлений.
Он выскочил из комнаты, громким шепотом поинтересовался у Леры: