Несвицкий удивился, но разрешил. Вскоре трехместный «сапсан» опустился на островке, остальные штурмовики разделились: одно звено зависло на антигравах – в зените, на трехкилометровой высоте, еще два барражировали вокруг по широкому кругу, поднявшись еще выше, уйдя за пелену облаков.
Из кабины оператора БРЛК выбрался барон фон Корф, затем ловко, без чьей-либо помощи – явно сказывался немалый опыт – выпростался из противоперегрузочного костюма, под которым, как выяснилось, носил полевой комбинезон космической пехоты.
Пилот остался в кабине, лишь откинув с нее фонарь из бронестекла. Штурманское место за его спиной пустовало. Так зачастую бывало у штурмовиков, идущих ведомыми в звеньях, – в космофлоте, как и везде, ощущался немалый кадровый голод. Но здесь причина была не в нехватке кадров: Несвицкий отметил, что шлем у пилота «сапсана» своеобразной вытянутой формы, – за штурвалом сидел трезианин. Этим существам штурман не нужен, да и стрелок-оператор по большому счету тоже. У них не мозг, а натуральный боевой компьютер: позволяет управляться и с пилотированием, и с навигационной аппаратурой, и с обоими боевыми комплексами, с ракетно-лучевым и с ракетно-бомбовым, – одновременно и с не меньшим успехом, чем трое людей-космолетчиков…
Если бы трезиане пожелали завоевать Галактику, у них наверняка бы получилось. Но они пожелали иного…
Однако, учитывая, что крайне малочисленные пилоты-трезиане ценятся космофлотом на вес золота, этот штрих дополнительно подчеркивает: прибыл барон с чем-то крайне важным.
Так и оказалось.
– Сутки назад имел место крайне неприятный инцидент, – сообщил фон Корф несколько минут спустя, поднявшись в штабной глайдер.
Несвицкий пожал плечами. На войне приятных инцидентов не случается… Барон помолчал, словно бы подбирая наиболее подходящие выражения для описания случившегося. Впрочем, вполне возможно, что после долгого общения с хултианами фон Корф перенял их манеру выдерживать многозначительные паузы.
– Мы засекли всплеск излучений, характерный для выхода из подпространства, – продолжил флотский контрразведчик. – Судя по мощности всплеска, поблизости от Беты Эридана появился большой корабль. Предположительно равный по классу нашему звездному крейсеру как минимум.
– Появился и тут же нырнул обратно? – уточнил Несвицкий, не сомневаясь, что барон подтвердит его догадку.
– Уход в подпространство не зафиксирован, – произнес фон Корф без малейшего следа эмоций в голосе.
– Не понял… Почему в таком случае вы употребляете слово «предположительно»?
– Мы его не видим, – сказал барон столь же безжизненно. – Пришелец был доступен для всех видов локации около трех секунд. А затем исчез. Не взрывался, не уходил в подпространство… Просто исчез.
Теперь надолго замолчал уже Несвицкий, осмысливая полученную информацию. Объяснений случившемуся имелось не так уж много, и одно неприятнее другого.
– Коммунисты изобрели новый принцип защиты от локаторов? – наконец предположил жандарм.
– Если изобрели, то не один, а сразу пять. Каким-то образом экранируют и массу корабля, и его отражающую способность во всех диапазонах, и вызванные им искажения тахионных потоков, и… В общем, технические специалисты флота ломают головы и осторожно предполагают, что мы имеем дело не с различными системами защиты от разных способов локации, а с некоей аппаратурой, кардинальным способом изменяющей свойства пространства вокруг корабля.
– Шапка-невидимка…
– Неплохой термин, – кивнул барон. – Однако сомневаюсь, что мятежники оказались способны «сшить» подобный головной убор.
– Некоторые их военные разработки стали для нас весьма неприятными неожиданностями, – вступился за противника Несвицкий. – Пресловутое «помело», например, столь проклинаемое танкистами…
– Ничего принципиально нового в тех разработках нет. Остроумные технические решения на основе давно сделанных открытий. Фундаментальная же наука на планетах Союза не в почете… А мы столкнулись с чем-то совершенно неизвестным.
– Чужаки… – произнес генерал-майор полувопросительно, полуутвердительно.
Фон Корф ничего не ответил. Эриданцы, конечно, не исключали, что рано или поздно могут встретиться в бескрайнем космосе с расой, весьма превосходящей потомков землян в техническом отношении. Но до чего же не вовремя… В самый разгар войны…
Одна неясность, по крайней мере, прояснилась: мотивы решения князя Горчакова, приславшего штурмовики на подмогу. Если все-таки научно-технический прорыв совершили мятежники, то велика вероятность, что корабль-невидимка направляется на Елизавету. И можно даже предположить, за чем именно направляется. За генохранилищем.
Однако по-прежнему непонятно, отчего важнейшую информацию Несвицкий получил именно так: со слов барона при личной встрече.
Несвицкий спросил прямо, и ответ фон Корфа доказал, что запас дурных новостей у того отнюдь не иссяк.
– Обнаружились странные помехи при пси-связи, причем у всех операторов сразу, – сказал барон. – Обнаружились вскоре после появления невидимки. Возможно, действует какой-то побочный эффект его невидимости, но лучше исходить из наихудшего варианта: нас слушают. И светлейший рекомендует до завершения операции любой связью по возможности не пользоваться. Лишь для неотложных технических надобностей, но отнюдь не для передачи секретной информации.
Сюрприз за сюрпризом… До сих пор считалось, что невозможно как-либо перехватывать пси-сообщения, равно как и наводить на них помехи… Вернее, наводить возможно, но для этого необходимо раздобыть – украсть, захватить в бою – декодер с записанной в нем пси-матрицей передающего оператора.
Прокомментировать новость Несвицкий не успел. Штаб-ротмистр Звягинцев доложил: минеры никаких взрывных устройств не нашли, всё готово к работе специалистов на судне. Кроме того, в носовом грузовом трюме обнаружено…
Когда Несвицкий услышал, что именно обнаружено, – стал мрачнее тучи.
– Пойдемте, барон, посмотрим… Если не боитесь, разумеется, лишиться сна и аппетита. Может, хотя бы в качестве компенсации найдем сегодня то, что ищем?
Фон Корф достал из кармана мундира монетку, подкинул в воздух, поймал на лету… Разжал кулак, посмотрел. И тяжело-тяжело вздохнул:
– Боюсь, не наш день сегодня, ваше превосходительство… Чей угодно, только не наш.
Как в воду глядел барон…
– С точностью до наоборот, – внезапно охрипшим голосом произнес Несвицкий одно из любимых выражений покойного императора, хотя на язык так и просилось словцо куда крепче.
С точностью до наоборот… Именно так: носовой трюм «Цесаревны» скрывал не крохотные зародыши миллиардов будущих жизней. Здесь спрятали то, что осталось от жизней загубленных.
Трупы. Носовой трюм оказался почти доверху, до грузового люка, набит мертвыми телами, залитыми какой-то вязкой жидкостью. Каким образом они сюда попали, сомнений не возникало: подводили партиями, расстреливали, сбрасывали вниз… На палубе до сих пор поблескивали кое-где стреляные гильзы, уцелевшие во всех превратностях, постигших «Цесаревну», – а изначально их наверняка были груды, россыпи.
Разумеется, куда проще было бы отправлять расстрелянных за борт, но Несвицкий хорошо знал, как привыкли работать палачи в Союзе: аккуратно, не оставляя следов. Ни на одной из освобожденных планет массовых захоронений обнаружить не удалось, несмотря на весь размах репрессий… Ни на земле, ни под водой, нигде. Сотни тысяч, даже миллионы исчезли бесследно, были – и не стало, а на нет и спроса нет.
Значит, все-таки боятся. Понимают, что власть их – не навсегда. Что рано или поздно наступит час расплаты.
Здесь же отлаженная система дала сбой. Не справилась с увеличившейся в разы нагрузкой. Жидкость, без сомнения, предназначалась для сокрытия следов убийства, и должна была растворить, уничтожить без остатка тела, – потом получившуюся жижу слили бы за борт. Но слишком уж много казненных напихали внутрь палачи, слишком плотно уложили… Химическая реакция тем не менее продолжалась.
Лучи фонарей раздирали темноту, наполненную густыми удушливыми испарениями, и в колеблющемся свете казалось, что мертвецы шевелятся, стараются разорвать цепкий плен переплетенных тел, выбраться на волю… Но так, конечно же, лишь казалось.
Несвицкий сумел разглядеть немногое: лежавшее на самом верху тело не то женщины, не то девушки, распухшее, совершенно обнаженное, с головой, изуродованной выстрелом. Рассмотрел лохмотья мундира имперского космодесантника на другом мертвеце, а совсем рядом из груды тел высовывалась рука – и темные следы от споротых золотых звезд на рукаве свидетельствовали, что здесь же закончил свой путь кто-то из высшего комсостава мятежников… Похоже, сюда сваливали без разбору и бывших своих, и чужих, – всех, кто находился на момент вторжения в прибрежных тюрьмах и лагерях Елизаветы-Умзалы и подвернулся под руку карателям.
Генерал-майор машинальным движением стянул шлем с головы, но тут же был вынужден надеть обратно, дышать без воздушных фильтров оказалось невозможно.
– Надо все здесь самым тщательным образом заснять и запротоколировать, – прозвучал в наушниках шлема слегка искаженный голос барона. – И для суда над главарями мятежников, и для потомков – чтобы никогда не забывали, чем заканчиваются мечты о всеобщем счастье.
Подошел Долинский. Ни шлема, ни респиратора на нем не было, но удивляться тому не стоило.
Сказать, что Владислав Долинский был человеком незаурядным и неординарным – ничего не сказать.
Для начала надо отметить, что человеком он мог считаться лишь наполовину. В лучшем случае. Левая рука от плеча и кисть правой руки, – биомеханические протезы. Часть черепа – глазница, скуловая и височные кости – металл, полированный и поблескивающий. Вместо левого глаза – объектив камеры, светящийся красным вурдалачьим светом. Разумеется, медики Империи могли замаскировать все это безобразие: искусственная кожа, искусственное глазное яблоко, – и надо было бы очень внимательно приглядываться, чтобы заметить подделку. Но Долинский отказался. Ничем не маскировал свои потери, даже перчатки на металлические пальцы протезов не надевал. И выглядел как странный гибрид человека и машины.