Шестая рота держалась чуть получше. Это были вессирские горцы, которых непросто сломать и которые, послужив в Горной Страже, видали собственными глазами воистину разные вещи.
«Оказались мы в месте, где солнце никогда не всходит и не заходит? Что ж, это был попросту необычайно длинный день.
Видели мы вещи, которые простых людей привели бы на грань сумасшествия? Давайте не преувеличивать. Видели бы вы, что умеют делать ахерские шаманы, если их по-настоящему разозлить.
Вышли мы оттуда прямиком на поле боя между Фургонщиками и се-кохландийцами, одни боги ведают как далеко от гор?
Ну так и что? Оружие ведь у нас в руках, верно?
Если боги когда-либо станут искать что-то, что тверже алмаза, пусть используют вессирский дух».
Только Фенло Нур выглядел так, словно не знал – пытаться ему сбегать или делать вид, что ничего не случилось. Кеннет же решил пока оставить Нура в покое. Десятнику придется самому справляться с тем, что он сделал, и принять решение, останется ли он с ротой. Исчезни он – и вписать его в список потерь не составило бы никакого труда.
Лейтенант осмотрелся. Это не был обычный хаос. По мере того как Кеннет приглядывался к беспорядочному движению в лагере, он начинал улавливать определенный порядок. Из глубоких рядов конницы, стоящей лицом к полю битвы, то и дело вырывались кочевники, то поодиночке, то группами, и исчезали между шатрами. Видел, как они входят внутрь и как выходят через минуту. Уже другие, изменившиеся, с лицами бледными, словно полотно, покрытыми потом, некоторые держа в руках оружие – так, словно не знали, что с ним теперь делать. Покачиваясь, подходили к своим лошадям и занимали место в строю. Потом перед шеренгой проехал отряд кавалерии под крашенным в алое бунчуком. Командир его орал что-то и размахивал руками, но никто не обращал на него внимания.
– Что-то там происходит, господин лейтенант. – Велергорф указал на лагерь верданно.
И правда – происходило. Между фургонами вытекала наружу армия, если можно это так назвать, потому что на первый взгляд Фургонщики походили на обычную толпу, смешавшуюся без складу и ладу. Шли линией шириной в какую-то четверть мили, все более и более глубокой, по мере того как очередные группы покидали свои позиции. Нет, Кеннет должен был отдать им справедливость, – все же в том был какой-то порядок, с внешней линии обороны вытаскивали фургоны, и их ставили на флангах: похоже, люди намеревались их толкать, а фронт оброс стеной щитов, видимо кто-то там все же командовал.
Но все равно это было глупо. Отказаться от обороны за многочисленными баррикадами и выходить в поле против конницы?
Навстречу Фургонщикам вставала конная армия. Настоящая армия, разделенная на четкие отряды в несколько глубоких шеренг, с центром, блестящим сталью, и боками, охраняемыми массой серо-бурой легкой конницы.
– Молнии, – старший десятник почти выплюнул это слово.
Да. Фургонщики выходили против – демоны их раздери – как минимум десяти тысяч Наездников Бури. Они что, совсем ошалели?
Сидящий в седле старик широко улыбнулся.
Вот оно! Именно этого он и искал в пылу битвы. Еще час назад он полагал, что его ожидает упорный захват одной линии фургонов за другой, кровавые штурмы, чары, сотрясающие небеса, и все настолько же вдохновляющее, как, например, попытки оплодотворить некрасивую и нелюбимую жену. Закрываешь глаза и делаешь свое дело, потому что – нужно. Не было в том ни красоты, ни легкости – только тяжелый труд вроде сокрушения каменной стены двадцатифунтовым молотом. Но теперь? «Эти шавки-Фургонщики покидали свой лагерь и, Господин Гроз, клянусь, готовились к атаке!»
Где-то сбоку их гигантского формирования тарахтели колесницы – не более чем бокал вина в завершении прекрасного пира. Этого он и ждал: нечто, что сломит рутину предвиденных действий на поле битвы, что превратит ее в быстрый, наполненный утонченностью поединок, словно танец двух вооруженных саблями воинов в Кругу Молодых. Йавенир чувствовал себя почти как шестьдесят лет тому назад, когда во главе отряда в тысячу всадников побеждал отряды в три-четыре раза бо́льшие. Уже искал взглядом слабые точки в строю врага – шириной в четверть мили и потому слабого для фронтальной атаки. Фланги предохраняли фургоны, толкаемые людьми, но если забросить на них арканы и вырвать из строя, внутренности вражеской армии отворятся для атаки Наездников Бури, словно разбитый улей перед нападением голодных шершней. Колесницы на правом крыле будут задержаны конными лучниками, что как раз готовились к бою. Воины Дару Кредо сумеют добыть еще больше славы.
Сахрендеи до этого времени стояли спокойно, верданно явственно шли на войско Йавенира. Хорошо. Он послал уже гонцов к армии Аманева, чтобы, едва лишь появится дыра между рядами вражеской армии и опустевшим лагерем, он въехал в нее и атаковал Фургонщиков с тыла.
А командующему верданно за эту показушно-глупую отважную атаку он даст чего тот и жаждет. Йавенир оценивал его силы в двадцать, может, в двадцать две тысячи людей, из которых наверняка половину составляли женщины. Это будет короткая битва, прекрасная прелюдия к победной войне. Крылья Наездников Бури уже стояли в готовности.
Поле между двумя армиями было в меру ровным, два круга сожженных меньших лагерей не будут преградой для всадников. Жереберы продолжали направлять чары, один из них как раз остановился в нескольких сотнях ярдов перед Фургонщиками и, сжигая конский дух, зачерпнул Силу. Трава вокруг него начала морщиться от жары, но внезапно из земли выскочили ледяные ленты, что, разрастаясь спиралью, окружили шамана и сомкнулись над ним прозрачной клеткой. Освобожденным чарам пришлось быть в замкнутом пространстве, жара столкнулась со льдом, растопила его в слабейшем месте и вырвалась вверх, создав в несколько мгновений странный гейзер, соединение пара и льда. Наконец все это распалось, не выдержав внутреннего давления, кусочки льда разлетелись во все стороны, открыв всадника и коня, сваренных живьем.
Старец кисло ухмыльнулся. Чары он ценил как средство достижения цели и одновременно презирал их за бездушную жестокость. Так или иначе, но после целой ночи атак колдуны Фургонщиков должны быть измучены, хотя, как видно, еще могут кусать в ответ. Он решил не рисковать потерей новых шаманов, тем более что, когда дойдет до сражения лицом к лицу, использовать чары – уже бессмысленно. А воины всегда более ценили битвы, выигранные сталью, а не Силой.
– Отвести жереберов, пусть сосредоточатся на защите от колдунов Фургонщиков, – приказал он, а гонец понесся на поле.
Верданно сдвинулись: спокойно и ровно.
Прекрасно, пусть начнется танец.
Его невольница все еще не возвращалась. Получается, она была немного права с тем своим узлом: за час все изменилось, но наказание за то, что оттягивает возвращение, ее не минует.
Только – уже после битвы.
Вот – темнота и тишина. Вот – чувство покоя. Вот – тело, что лежит рядом, и ладонь, вооруженная когтями, гладит ее по лицу. Боли нет. И следа. Есть образы, мелькающие под веками.
Атака Молний выглядела впечатляюще. Ехали они неудержимой волною железа и стали, флажки трепетали, прекрасные кони были укрыты кожаной бронею. И хотя в первую атаку пошли не более тысячи всадников, дрожь земли долетала до самого лагеря сахрендеев.
На правом фланге верданно легкая конница уже гнала в сторону колесниц, била из луков, поворачивала и снова атаковала, похоже, пытаясь спровоцировать их к нападению. Колесницы защищали бок марширующей колонны, но даже тот, для кого кавалерийская битва была новостью, понимал, что если дать оттянуть себя от главных сил, то в миг они окажутся окружены и перебиты. Пока же их экипажи отвечали ровными залпами и держали позицию. Пыль вставала все выше, но постоянные порывы ветра сгоняли ее с поля боя.
Кеннет стоял на краю лагеря и смотрел. Похоже, командир кочевников отказался от попыток расстрелять неторопливо марширующий четырехугольник. Правда, на флангах неистовствовали конные лучники, но главный удар пришелся на центр. И – ради Морозного Поцелуя Андайи – ведь это было настолько очевидным! Растянутый на несколько сотен ярдов, ровный, словно имперская дорога, фронт состоял лишь из одного ряда щитоносцев. За ними, на расстоянии как минимум сотни шагов, двигалась плотно сбитая масса пеших, едва удерживающая видимость строя. Когда Молнии разорвут первую линию и ударят в толпу, случится величайшая резня, какую видела эта возвышенность.
А Наездники Бури как раз начинали разгоняться для удара.
Вот – духи, хоть она и не понимает, отчего они ее не покинули. Она ведь сделала все что нужно. Вот – миг тишины. Дрожь почвы и осознание, что это жалоба земли, мучимой тысячами копыт.
Вот – картины.
Эсо’бар и Мер’данар стоят за широким щитом.
Нее’ва держит поводья, легким движением поправляя положение колесницы в строю.
Близнецы – один с повязкой на пол-лица – смотрят на Вторую и глупо щерятся.
Дер’эко дует в свисток, выполняя команды.
Рук’херт глядит через плечо на девушку позади. Девушка – это Ана’ве, всегда такая серьезная и сосредоточенная, стоит рядом с парнем – в кольчуге чуть не по росту. Держит лук, а за поясом у нее – несколько длинных ножей. Панцирь из широких переплетенных ремней бычьей шкуры подходит ей как корове седло, но это – ничего.
Отец едет колесницей за белой кобылой, прямо в лагерь сахрендеев.
Вот – вопрос.
Потому ли вы еще не оставили меня?
Чтобы я смотрела, как они умирают?
Вот – веселость.
Не ее.
Их, духов.
Вот – картина.
Атака конницы достигает щитоносцев.
Щиты кладутся на землю, словно пшеничное поле, прижатое ладонью ветра, а кони, которые уже замедлялись и перед которыми внезапно открылось пустое пространство, проскакивают над ними, ударяя копытами в дерево, и мчатся вперед. Тысяча бронированных всадников против массы пеших.