Кайлеан видела, что его удержало. Призрачные нити, теневые щупальца вырастали из пола, словно там притаилась аморфная тварь, что только что отправилась на охоту. В несколько ударов сердца эти нити проросли в тела стражников, обвиваясь вдоль костей, так что через миг-другой абрисы их стали словно вылепленными из черного дыма, а потом тьма полностью поглотила их. Затем тот, что заговорил, медленно двинулся в сторону края.
Она видела все отчетливо, видела отчаянную борьбу, отпечатывавшуюся на лице мужчины, рот, распахнутый в крике, который никак не мог выйти наружу, неуверенные движения. И миг, когда стражник встал в бойнице и шагнул вниз. Борьба другого стражника тоже была обречена на поражение, потому что Сила, принуждавшая его, оказалась слишком мощной.
Но, прежде чем исчезнуть во тьме, стражник повернул голову и взглянул на нее. Снова – прямо в глаза.
Бердеф шевельнулся в ней и тихонько заскулил.
– Да, – прошептала она внезапно пересохшими губами. – Знаю.
Здесь погибли хорошие люди, убитые чарами, а духи их возвращались на место смерти, чтобы пожаловаться. Убил их кто-то, кого они знали настолько хорошо, чтобы впустить на крышу. А ведь Бесара утверждала, что в замке нет ни единого чародея, никого, владеющего Силой. Что тем паче удивительно, ведь были это не чары сельской ведьмы. Очень непросто подчинить человека таким образом, чтобы заставить его совершить самоубийство, ведь в таком случае и тело, и душа сопротивляются: проще убить потоком магического огня, чем заставить броситься на меч.
Башня. Не та, на вершине которой она сейчас стояла, но та, покинутая, с несколькими трупами в бочках. При мысли о том, что те мужчины спускались неровным шагом на первый этаж, распахивая уста в немом крике, после чего один за другим погружались в бочки с водою, а убийца несколькими ударами молота забивал над их головами крышки, – Кайлеан охватила слабость. Ибо что потом? Он снимал заклятие? Чтобы послушать, как они отчаянно стучат кулаками в крышки? Как рвутся изнутри? Чтобы поглядеть на танец бочек, раскачивающихся на залитом водой полу, пока остальные несчастные ожидают своей очереди и смотрят, не в силах двинуться с места?
Она выругалась. Так мерзко, что даже Кошкодур бы покраснел, и, развернувшись на пятке, вмазала кулаком в камень. Наверняка так и было, а потом убийца вывел последнего из них под башню и приказал выковырять себе глаза. Ей очень захотелось держать в руке саблю, и чтобы перед ней стоял противник из плоти и костей. Улыбнулась – гримасой, что больше напоминала предупреждающий оскал, – и легонько коснулась сбитых костяшек. Похоже, ничего не сломала, хотя болело ужасно. Это хорошо, боль помогала овладеть гневом и вспомнить то, чему ее учила Бесара. В этой работе важен разум. Смотришь и думаешь, а лишь потом – действуешь.
Она увидела духов, потому что была тем, кем была, и потому что она выбрала именно это место, чтобы соединиться здесь с Бердефом. Но показали они ей не только минуту своей смерти, выявили также и слабости врага. Кем бы тот ни был, он не мог контролировать двух мужчин одновременно. Сперва овладел одним, потом вторым, прыгнуть со стен заставил их по очереди. И она сомневалась, что лишь потому, что играл с ними. Это не была покинутая сторожевая башня – это замок, и каждый миг кто-то мог прийти, убийце следовало спешить. Стражники казались пойманными врасплох визитом, они явно хотели, чтобы пришедший удалился. То есть это был кто-то, кого они знали и кого в то же время здесь не должно было быть.
Однако главный вопрос звучал так: отчего он это сделал? Почему их убил, почему ему оказалось важно, чтобы башня стояла пустой? После того «несчастного случая» граф перестал ставить здесь караул.
Двадцать дней назад. В горах уже продолжались убийства и исчезновения, а значит, это не случайность, что в замке кого-то убили при помощи чар. Только вот зачем? Кто пользуется башней ночью? И при виде кого стражники отреагировали смесью удивления и опаски? Чье присутствие могло бы создать им проблемы и одновременно – кого они не могли попросту спустить с лестницы?
Лайва-сон-Барен, светловолосая красавица с улыбкой, приказывавшей людям одарять ее любовью и доверием.
Поглядим. Как говаривала Бесара – смотри, думай и подтверждай свои предположения.
Кайлеан имела намерение оглядеться в замке ночью, пользуясь обострившимися благодаря псу чувствами. Однако сперва нужно было переговорить с Дагеной. У них осталось слишком мало времени, чтобы полагаться на счастливый случай, и, если они хотели чего-то достичь, следовало начать действовать. Ласкольник сказал – стрела по ветру, а стрела, выпущенная по ветру, должна заставить противника действовать, двигаться, совершить ошибку.
Пусть так и будет.
В животе ее забурчало так громко, что Нее’ва коротко рассмеялась.
«Бездонный мешок», – затанцевали ее ладони в анахо’ла, а Кей’ла состроила рожицу и показала сестре язык.
Со времени происшествия в лесу лишь несколько дней назад что-то между ними изменилось. Нее’ва перестала быть такой нервной, перестала смотреть на нее гневно и порыкивать. Не пыталась разговаривать на тему того, что там случилось, не извинилась и за обидные слова, которые подтолкнули тогда Кей’лу к бегству в лес. Но слова порой были не нужны, порой хватало взгляда, улыбки, жеста. В те несколько пугающих минут, когда они лежали на земле, уверенные, что умрут, и потом, когда вокруг умирали другие, что-то во Второй надломилось.
Она изменилась, став словно тише и покорней. Безо всяких напоминаний исполняла все обязанности, а любую свободную минуту проводила в тренировке с оружием. Кавайо, возможно, не предназначался девушкам, но лук, копье или легкая сабля – совсем даже наоборот. И как братья часто подсмеивались над Первой, которая лучше управлялась с прялкой и иглой, так даже близнецы молчали, глядя, как Вторая тренируется с копьем в бою с тенью или как разносит в клочья очередные тюки соломы.
Кей’ла порой думала, что предпочла бы сестру до ее изменения.
Сама она была маловата для военного лука, а тот, который использовала, пригодился бы лишь для охоты на перепелок, но с палкой, изображавшей короткое копье, она управлялась довольно неплохо. Однако, глядя на среднюю сестру, Кей’ла знала, что ей еще многому придется научиться, а в последние дни времени для тренировок совсем не оставалось.
Потому что они наконец-то действительно встали на дорогу, и, хотя пугающие горы все так же их окружали, теперь они по крайней мере были в пути, и каждый день приближал миг, когда окажутся дома. И на какое-то время они снова стали нормальной семьей, Нее’ва уже не исчезала на всю ночь, а братья вернулись в фургоны. Впрочем, что же здесь удивляться, кому-то ведь нужно править упряжками. В путь они взяли шесть повозок: кухонную, две спальные, две с припасами и последнюю – с передвижной кузницей и всяким необходимым для нее инструментом. Одним фургоном управлял отец, вторым – попеременно Ана’ве и Нее’ва, остальными четырьмя приходилось править Рук’херту, Дет’мону, Эсо’бару и Мер’данару, которые вспомнили наконец о доме. По крайней мере, когда в сумерках все они садились на ужин, за столом снова становилось тесно.
Только Первый и близнецы почти не показывались, появляясь разве что на короткий перекус – похвастаться новыми кольчугами, которые они вообще теперь не снимали, дурачье. Вся троица должна была сражаться в колесницах: Дер’эко как каневей Третьей Волны лагеря Нев’харр, Фен и Ден – как возница и лучник.
Бо́льшую часть дороги близнецы жаловались, что брат требует от них вдвое больше, чем от остальных экипажей, приказывает ездить быстрее, стрелять точнее и резче делать повороты, и замолкали они, лишь когда отец предлагал им место в экипаже боевого фургона либо в пешем отряде. По каким-то непонятным для нее причинам все парни полагали, что схватка на колеснице – доблестней. Глупость их порой была удивительна.
Ее живот снова издал мрачное бурчание, а Нее’ва засмеялась уже в полный голос и бросила ей кусочек лепешки, что успела достать не пойми откуда. Она поблагодарила за подарок кивком и отложила его в сторону.
– Съем позже, – пробормотала она. – Сейчас у меня руки грязные.
– Хорошо, только сперва принеси мне кусочек сыра, я сделаю себе затычки для ушей.
– Съезжай в сторону, – попросила она сестру ласково – чтобы та отстала.
– Хорошо, но ты должна помнить, что, если обрушится на нас лавина, это будет твоя вина.
Кей’ла улыбнулась и вплела последнюю веточку в ивовый заплот. Ежедневно, когда караван останавливался, они делали из гибких веток заслоны, которые станут венчать боевые фургоны. Верданно умели учиться на своих ошибках, и на этот раз кочевникам будет не так уж и просто забрасывать крюки на борта – и разорвать их цепочку несколькими лошадьми. Заплоты, которые верданно готовили, были тесно сплетены внизу, вверху же расширялись густыми вертикальными ветками. Крюк, не найдя точки зацепа, самое большее вырвет из них несколько веток, а всю конструкцию будет несложно отремонтировать. А экипаж боевого фургона позаботится о том, чтобы нападающие не имели возможности повторить бросок.
Это была одна из неожиданностей, которые они готовили перед лицом близящейся войны.
Фургоны остановились на время, необходимое, чтобы подготовить следующий кусок дороги для колес. Для гор, что должны бы состоять из твердой скалы и камня, было здесь многовато земли, грязи и воды. К тому же задержка в дороге представляла определенную проблему. Раньше всякая остановка превращала караван в лагерь, а пространство, окруженное стеной фургонов, сразу делалось освоенным и безопасным. Теперь же весь лагерь Нев’харр растягивался многомильной змеей, а чужое, враждебное пространство начиналось сразу за дверьми фургона. Даже в Лифреве семейные фургоны создавали очерченное безопасное пространство. Здесь было иначе. И это невзирая на то, что с обеих сторон охраняла их линия стражников, которые жгли костры и непрерывно перекрикивались. Нее’ва закончила работу и потянулась.