– У-у-у-ух. Еще немного этих веток, и я сама превращусь в иву и выпущу листки. Скоро Первая позовет нас на ужин, а потому – ступай, помой руки и готовься. Ты хорошо сегодня поработала.
Собственно, о том и речь. Нее’ва, которая ее хвалит, Нее’ва, которая позволяет использовать ценную воду для умывания, Нее’ва, которая временами умеет прикусить язык. Совершенно как если бы сестру кто-то подменил.
Кей’ла выскользнула из повозки в темноту. С коней сняли хомуты, вычесали, накормили и напоили. Конечно, люди не садились ужинать, прежде чем позаботятся о животных. Те стояли теперь, привязанные к дышлам, их широкие спины покрывали шерстяные пледы, а с морд поднимались облачка пара. Ночи в горах были и вправду холодными.
Она подошла к последнему фургону, принадлежащему ее роду, по крышу груженному железом, древесным углем, кузнечными инструментами и несколькими глыбами сырого железа. Эту повозку наверняка никто не попытается разгрузить в дороге за отсутствием времени на монтирование и запуск кузницы. А у сидящего на козлах Мер’данара тоже не было причины проверять ее содержимое.
Она отворила заднюю дверь, вошла внутрь и присела, протянув вперед руку. Там было темно, слабый отсвет окрестных костров несмело вкрадывался в щели над дверьми и сквозь крохотное окошко, глазам требовалось немало времени, чтобы начать различать что-то кроме пятен тьмы. Одно из них шевельнулось и дотронулось до ладони девочки.
Кей’ла услышала, как ее обнюхивают.
Она нашла его в фургоне, из которого стянула тот плед, что оставила в лесу. Разве только сама Владычица Степей знала, как ему удалось туда добраться. Это было в день, когда они тронулись в дорогу, – возможно, он использовал замешательство, сопровождавшее сборы лагеря.
– У меня есть кое-что для тебя, – она подала ему половину лепешки. – После ужина – принесу еще.
Не знала, понял ли он что-то, но это, по сути, значения не имело. С минуты, когда она его нашла, завернутого в подаренный плед и трясущегося от горячки, он не издал ни малейшего звука. Ни разу. Был таким, каким она увидала его во снах: худой, словно обтянутый кожей скелет, с мышцами, в которых каждое волокно выглядело словно вырезанным из камня, с кипой темных волос и светло-голубыми глазами. И с лицом неподвижным, словно посмертная маска. Он никогда не улыбался, не кривился, не хмурил лоб. Совершенно как если бы не знал, что такое мимика.
Ел он странным образом: не откусывал, но ломал принесенную еду на маленькие кусочки и по одному вкладывал в рот. Пил много воды. Позволил ей осмотреть себя только через пару дней путешествия – и то лишь потому, что был слишком слаб, чтобы протестовать. На спине его длинная рана шла от левой лопатки и заканчивалась над ягодицей. Порез воспалился, началась горячка. В тот самый день, вечером, Кей’ла принесла в фургон немного мази, которую использовали для плохо заживающих ран коней: его порез она сперва обмыла, а потом тщательно смазала. Знала, что лекарство отчаянно щиплет, однако он не издал ни звука.
Следующим вечером он приветствовал ее внимательным, без малого навязчивым взглядом, смотрел неподвижно, почти не моргая, а потом движением быстрым, почти незаметным ухватил ее за запястье. Медленно приблизил руку к своему лицу, понюхал, дотронулся языком. Тогда она впервые отчетливо разглядела его левую ладонь. Он носил на ней искусную конструкцию с десятком проводов, соединяющих охватывающий запястье браслет с несколькими кольцами, вставленными между суставами. Кончики пальцев венчали накладки в форме птичьих когтей. Браслеты, перстни и когти выглядели стальными, а соединяющие их провода – медными или золотыми. Провода бежали по тыльной стороне ладони так, чтобы кулак можно было свободно сжимать и разжимать.
Кей’ле казалось, что он старался быть аккуратным, но, если бы тогда чуть сильнее стиснул ладонь, наверняка сломал бы ей предплечье. Хорошо, что она носила длинные рукава, иначе ни за что не сумела бы объяснить, откуда синяки.
Он не был голым, хотя набедренную повязку и два пересекающихся на груди и спине ремня она вряд ли назвала бы одеждой. Странный, очень странный прикид для того, кого ты встретила в горах.
И у него не было никакого длинного оружия, хотя в воспоминаниях ее остался образ серого клинка, танцующего вокруг мужчин, что хотели ее обидеть. Может, он его потерял.
Парень взял у нее лепешку, начал ломать ее и есть. Она ощущала его взгляд.
– Завтра мы отправляемся дальше, – начала она. – Я говорила уже тебе, что мы хотим покинуть эти горы, потому, если ты тоже захочешь, можешь поехать с нами. Я и Нее’ва перед тобой в долгу, а это значит, что весь род перед тобой в долгу. А если хочешь просто отдохнуть, а потом вернуться домой, то тоже можешь это сделать, только ты должен знать, что мы уезжаем.
Она протянула ладонь.
– Только ничего тут не поломай, хорошо?
Он, как обычно, не ответил.
– Я приду еще перед сном, принесу тебе еды и воды. Жди.
Он отступил подальше в темноту, накрылся пледом.
Кей’ла тяжело вздохнула. Было бы куда проще, если бы во взгляде его появились хоть какие-то эмоции. Что-то, что свидетельствовало: он понимает пусть не язык ее, но хотя бы интонацию. Пока же ей казалось, что разговаривает она с диким животным.
Некоторые долги трудно платить.
Глава 7
Климат в Хевене был особенным. Даже симпатичным, если кому-то нравились скалы, камни и ветер, что дул с такой силой, что человеку приходилось изрядно наклоняться, чтобы его не опрокинуло. И так они и шли, подпираемые с одной стороны ветром, пронизываемые навылет ледяным дыханием, поскольку даже плащи не слишком-то здесь спасали.
Кеннет выругался и взмахнул, балансируя, руками, когда ветер внезапно стих, выведя его из равновесия. Конечно, вихрь сделал это лишь затем, чтобы через миг дохнуть с удвоенной силой.
Голова колонны осталась позади, на краю леса, а лейтенант повел половину роты на разведку, потому как карта оказалась не настолько подробной, чтобы на ее основании установить положение расщелины, которую они искали. На пергаменте была просто обозначена дорога с пометкой: «слева от грани хребта». Только вот – насколько слева? Сто ярдов, двести, пятьсот? Тем, кто нашел дорогу через Олекады, как видно, и в голову не приходило, что дорогой этой пойдут несколько десятков тысяч фургонов, которым нужен заранее разведанный и тщательно размеченный путь. Тем более что на этой скальной грани не хватало места для свободного маневра фургонов.
Ведь Хевен можно было назвать гранью, пусть широкой, скалистой и ветреной. Когда рассматривали карту, рядом с названием виднелось несколько размазанных знаков; Кеннет готов был поставить годичное жалование, что кто-то написал там: «проклятущий йоханый Хевен» или «да пошел он нахер, этот Хевен». Уже впервые взяв в руки карту, он начал что-то подозревать. К тому же, в отличие от большей части граней, на этой не росло ничего, даже горный мох – все проигрывало бой с адским ветром, сдувающим со скал мельчайший фрагмент почвы. Зато все пространство здесь усеяно было каменными обломками размерами от человеческой головы до валунов, которых и нескольким мужчинам не обхватить. Кеннет видывал подобные места на севере Белендена, места, которые выгладили животами древние ледники, оставив после себя тысячи камней.
В нескольких милях впереди вставала скальная стена, скрывающая остаток дороги, а вершина ее никогда не снимала снежной шапки. Офицер огляделся. Хевен с одной стороны прикрывал дикий лес, с другой – скала. Тот, кто приходил сюда добровольно, был безумцем или отчаянным малым.
Такие размышления, возможно, и не имели большого значения, но по крайней мере отвлекали внимание от ветра. Лейтенант использовал минутку, когда вихрь несколько приутих, и снова осмотрелся. Согласно документам, окрестности были слабо заселены, ледяные вихри и труднодоступность проживанию тут не содействовали. Что не значило, что здесь вообще нет людей. Вон, далеко, на другом конце лесистой долины, поднимался вверх столп седого дыма. Охотники, бандиты, браконьеры? Без разницы. Если заметят караван – а ведь наверняка заметят, – то в любом случае не осмелятся подойти.
Только после прохода сквозь скальную щель, что должна была находиться в стене перед ними, они окажутся на землях, которые обозначены как безлюдные. То есть не было там поселений, в которые сборщики налогов осмелились бы заявиться даже в сопровождении армии.
Соорудить туда дорогу для фургонов будет непросто. Еще несколько дней назад Кеннет оценил бы время, необходимое для таких работ, в месяц. Но теперь? Постоянно приходилось помнить, что позади еще тысячи фургонов, – но и десятки тысяч рук для работы. И десятки тысяч конских хребтов, готовых двигать, перемещать и убирать любые препоны на пути. Понял он это, когда они подготавливали проезд по желобу, где едва не потеряли ведущий фургон. В четверть часа в желобе стало полно людей. Углубили русло ручья, чтобы направить воду в одно место, засыпали лужи и расщелины камнями, после чего уложили тысячи балок и досок, по которым должны были выехать фургоны. Все – менее чем в четверть дня.
Однако эта армия строителей настоящую свою силу показала лишь позже, когда в тот же день они начали корчевать широкую – в тридцать футов – и в милю длиной просеку через лес. Несколько тысяч человек встали вдоль дороги, по единому знаку тысячи топоров одновременно поднялись и принялись рубить. Первые деревья пали через четверть часа и после отёски были мигом оттянуты в сторону, а к этому времени уже начали крениться следующие. Когда кто-то из рубак уставал, его сразу же сменял следующий: стук топоров не стихал ни на мгновение. Целый день лес стонал и плакал отзвуками падающих сосновых стволов, деревья рубили у самой земли, вырывая корни с помощью четверных запряжек, дыры же сразу же засыпали и утрамбовывали. Ночью поставили тысячи ламп, а верданно не замедлились ни на миг.
Сверху это должно было выглядеть как работа ошалевшей армии муравьев, выгрызающих себе дорогу между трав. Именно потому лейтенант нынче давал Фургонщикам один, много – два дня на очистку дороги через Хевен. Вот только сперва роте нужно было найти и обозначить переход, ведущий по ту сторону горы, заграждавшей им дорогу. Кроме того, как утверждал Анд’эверс, колонна слишком растянулась, на некоторых перегонах фургоны теряли контакт друг с другом, а этого хотелось бы избежать. Фургонщики намеревались использовать паузу, чтобы подтянуть тылы.