– Разведка!
Трое стражников, стоявших неподалеку, напряженно отсалютовали.
– Бегите до конца взгорья и проверьте, отчего обрывается тракт.
– Так точно!
Они отправились.
– Фенло, вернись и скажи мне, как оно выглядит сзади.
Странно, но десятник послушно развернулся на пятке.
– Каменные плиты идут по хребту, обрываются, на следующей возвышенности видно что-то вроде остатков этой же дороги, она куда сильнее разрушена, за ней… за возвышенностью значит, видны следующие, путь тянется и туда тоже, дальше не вижу, не уверен…
– На сколько миль назад ты видишь?
– Каких-то три-четыре. Не больше… господин лейтенант.
– А впереди?
На этот раз Нур пожал плечами, но снова развернулся и принялся описывать то, что у Кеннета было перед глазами:
– Взгорье, дорога обрывается, идет следующим взгорьем, обрывается, потом – следующим, видно что-то вроде поворота, перескакивает на следующее, идет дальше… потом еще дальше… – Фенло Нур поколебался, наконец добавил: – Отсюда вижу на добрых двенадцать, может и больше, миль.
– Ага. Я тоже. Вархенн, покажи карту.
Кеннет получил на руки свиток пергамента, на котором они рисовали карту. Положил его на землю, обозначил самые дальние из видимых фрагменты дороги. Карта состояла из белых пятен и узкого, вручную прорисованного пути с обозначенными ориентирами.
– Глядите, мы пришли примерно отсюда, это – та равнина, на которую нас выбросило. Смотрите сюда, – он указал на несколько знаков, – тут мы вошли между взгорьями, они сперва были невысокими, потом делались все отвесней, теперь у некоторых – даже вертикальные стены. А это дорога. Идет изгибами, но в одном направлении. От равнины куда-то туда. Понимаете?
– Ну-у-у… немного, господин лейтенант. – Велергорф поскреб щеку, словно зачесалась его татуировка. – Дорога вела откуда-то на эту равнину?
– Верно. И чем ближе к равнине, тем сильнее она разрушена. Как и взгорья. Эта черная скала выглядит как расплавленная, будто что-то выжгло в этом мире дыру диаметром в десятки, а то и в сотню миль. Над тем местом, – он указал направление, откуда они пришли, – некогда вспыхнуло живое солнце, растапливая своим жаром все, словно воск. Что бы там ни было – оно исчезло бесследно.
Даже младший десятник выглядел потрясенным.
– Кто обладает такой Силой?
– Бог, демон, некто из другого мира? Не знаю. Кто бы здесь ни жил – строители подземных туннелей и надземных дорог, – они не имели и тени шанса. Их уничтожили.
– Это случилось давно, – Велергорф удивленно покачал головою.
– Может, сто лет назад, а может, и десять тысяч. С того времени, как мы здесь, я не почувствовал ни дыхания ветра, ни дождевой капли у себя на лице. Черная пыль лежит одинаковым слоем и на вершинах взгорий, и в долинах… Может, это значит, что никогда здесь не дует ветер и не идет дождь.
– Когда-то – шел, – пробормотал Фенло Нур.
Они глянули на него, ожидая пояснений.
– Эту дорогу выстроили на хребте взгорья. Так строят, когда окрестности дождевые. Вода стекает вниз, а путь остается сухим даже под проливным дождем. Поверхность плит немного выпукла, чтобы вода стекала в стороны. В моих землях есть несколько доимперских дорог, которые ведут именно хребтами как раз из-за дождей. Используем мы их до сих пор.
Прибежали разведчики.
– Говорите. – Кеннет поднялся и свернул карту.
– Дорогу словно ножом обрезали, господин лейтенант. Внизу ничего не видно.
– А на что ты надеялся, Малаве?
– Не знаю. – У стражника было обеспокоенное лицо. – На какие-то камни, валуны, кучи битого щебня.
– От моста? А если его строили из дерева? Что осталось бы от деревянного моста, если бы на него дохнул жар плавящихся скал?
Они кивнули и больше не заговаривали.
Шли они вдоль каменного тракта. Чаще всего шагали понизу, долинами, ярами и ущельями, порой набрасывая изрядный крюк, потому что путь был сложнее и не слишком приятным, но, противу ожиданий, идти так оказалось быстрее, поскольку каменный тракт поверху вел от ущелья к ущелью, от перевала к перевалу, а от мостов, которые некогда соединяли те отрезки, не осталось и следа.
Окрестности изменились: черные скалы, черная пыль под ногами, стальное небо над головой. Никаких теней, никаких проблесков солнца, никаких намеков, что нечто подобное солнцу здесь вообще существует.
Кеннет поглядывал на своих людей. Те вышагивали с мрачной решимостью, но все реже переговаривались, не было шуток, глупых подтруниваний, а во время постоев – игр в кости или даже обычной болтовни. Они шли, пока не раздавалась команда отдыхать, потом механически осматривали вооружение, ели немного сушеной конины, пили вонючую воду, ложились спать или становились на стражу. Он заметил, что большинство не засыпали. Человеку для сна нужна ночь; если вокруг царствует вечный, непрерывный день, то можно задремать, но настоящий, глубокий сон, дающий отдохновение, так и не приходит. Большинство лежали с открытыми глазами, другие погружались в короткую дрему, из которой то и дело вываливались в явь. Невыспавшиеся, они превращались в кукол, что исполняли все приказанное в каком-то трансе, часовые осматривались невидящими глазами, разведчики двигались, словно марионетки, ведомые неловким кукловодом, все маршировали будто отряды живых трупов.
На третий день… День? Проклятие, лейтенант давно потерял счет времени, не знал, странствуют ли они три дня, четыре или, может, пять, утро ли нынче, полдень или середина ночи. Но – на третий день, так он постановил, на третий день он решил что-то с этим сделать.
Устроил для половины отряда десятимильный забег по дну самого широкого из попадавшихся им яра, путь был прямым, стены гладкими, и только разведчики уверяли, что из яра есть выход на очередной отрезок каменной дороги. Прежде чем они двинулись – только четные десятки, – Кеннет объявил, что победитель получит в награду две полные фляги воды. Счет шел по прибытию на место последнего стражника.
Когда остальной отряд, сопровождающий женщин и лошадей, добрался до цели, большинство солдат уже спали сном праведных. Шестая стояла в карауле, получила награду и обещала, что поделится со Второй, которая якобы проиграла совсем чуть-чуть. Кеннет оставил девушек в лагере и устроил короткий, на пять миль, бег для нечетных десяток. Две с половиной мили в глубь яра и назад. Награда – как и в предыдущем случае.
У седьмой было более всего счастья – или лучших бегунов.
Впервые за многие часы вся рота спала как убитая, а утром у Кеннета снова был полноценный отряд. Следующий условный вечер они провели в соревнованиях по перетягиванию каната, борьбе и гонках. Даже псы приняли участие в развлечении. Если что-то в этой стране обладало ушами, то, слыша дикие вопли соревнующихся людей и лай собак, наверняка посчитало бы, что стоит держаться подальше от этих демонических бестий.
Они все так же шли вдоль каменной дороги и все так же чего-то ждали. Движения, нападения, попыток отбить или убить графиню. Если выводы, которые они сделали из рассказа Лайвы и девушек, верны, это путешествие должно было иметь свой предел.
Ночь прошла спокойно. Вернее сказать, спокойно для того состояния, в котором находилась Кей’ла. Боль вернулась, но оказалась теперь не настолько яростной, как прежде, порой девочке удавалось заснуть, порой она внезапно просыпалась, особенно когда пыталась перевернуться на бок.
Ее мучила жажда. Кроме нескольких глотков молока, она не пила ничего с ужина, который съела еще перед похищением. Кей’ла не подумала о том, чтобы попросить Тсаэран что-нибудь попить, а поверхностный обыск шатра закончился в тот миг, когда она ударила опухшим коленом о какой-то сверток и едва не потеряла сознание.
После этого Кей’ла пролежала почти до рассвета и заснула в миг, когда усталость победила страдание.
Пробудило ее легкое прикосновение. Целительница сидела рядом и всматривалась в лицо Кей’лы со странным выражением:
– Ищут тебя.
На миг безумная надежда затанцевала у нее в груди, но угасла, когда она поняла, что именно видит она в глазах меекханки. Озабоченность.
– Се-кохландийцы? – догадалась Кей’ла.
– Да. Ких Дару Кредо пожелал, чтобы мы тебя выдали. Но все послы, которые были вчера в его лагере, выехали на запад, навстречу вашим колесницам, и никто не знает, кто именно из них тебя забрал.
– Как это никто? Кто-то же наверняка…
– Ш-ш-ш, – Тсаэран приложила к губам палец и улыбнулась заговорщицки. – Никто в этом лагере того не знает. Уверяю тебя. А перед битвой Дару Кредо не рискнет ругаться по столь несущественной причине. Но потом, – обеспокоенность вернулась, – когда твои люди прольют кровь наших… Может так оказаться, что нелюбовь к этим козьим окатышам меньше, чем к Фургонщикам. Перед завтрашним днем мне нужно перенести тебя в свой шатер, притом так, чтобы никто этого не заметил. А потом – пусть ищут. Хочешь пить?
Не ожидая ответа, налила из баклаги в маленький кубок немного воды, после чего воткнула в него кусок соломинки.
– Пей через это. Это единственный способ, чтобы ты пила маленькими глотками. Потом дам тебе следующую порцию.
Кей’ла высосала всю воду мгновенно, и показалось ей, что было той меньше наперстка. Облизала губы:
– Еще.
– Подождем немного. Мне все еще не нравится твой живот. Особенно те синяки слева. Мочилась уже?
– Нечем.
– Я видывала людей с такими животами, которые обпивались водою и через минуту умирали, блюя кровавой флегмой. Те, кто удерживался от питья, порой проживали дольше. Полагаю, что тех первых убивали судороги от тошноты, которые усиливали внутренние раны. Потому я предпочла погодить с тем, чтобы давать тебе воду.
– Могла бы мне и сказать. – Кей’ла не отрывала взгляда от кубка, в котором снова оказалось немного воды.
– И направить все твои мысли к жажде? Интересная идея. Тебя тошнит? Чувствуешь корчи в кишках?