Некоторые команды, отдававшиеся на репетициях будущего штурма, вызывали смущение. Например:
— На молитву, шапки долой!
И флотский офицер, прикомандированный к съемочной группе, запротестовал:
— Мне еще политработу с ними вести, подавайте команду сами, товарищ режиссер.
Что поделаешь — вооруживишсь рупором, Ромм мужественно приказывал:
— Внимание! Мотор! На молитву, шапки долой!
Наконец все было готово к решающему дню.
Матросы и гренадеры десанта заняли свой позиции, солдаты Бонапарта — свои.
Пошли на штурм одетые в мундиры конца восемнадцатого столетия две тысячи солдат пехотного полка и пятьсот других статистов — матросов современного Черноморского флота.
И тут у одного из матросов — на переднем крае и на первом плане!!! — падает треуголка. И вместо того чтобы бежать, бежать неудержимо вперед, матрос смущенно оглядывается, нагибается, поднимает треуголку.
Все пропало!
Снова начинается дотошная подготовка к штурму, тушат дымы, заряжают орудия, готовят взрывы.
— Дымзавесчики, на исходные позиции!
Снова Ромм на командном пункте. Его голос — в рупоре.
— Артиллерия, огонь! Давай взрывы! Передний план, пошел! На штурм Корфу, вперед! Ура‑а! Ура‑а! Ура‑а‑а!
Фу-у... На этот раз ни у кого треуголка не падает, слава богу...
Уже полезли по штурмовым лестницам, уже в люльках, привязанных канатами к скалам, операторы Шеленков и Иоланта Чен.
Корабли штурмуют бастионы.
Но вот... качнулась одна из штурмовых лестниц! Чуть не свалился один из матросов... И — как не помочь другу! — сжалившийся «француз» перегибается через стену и протягивает товарищу руку.
Весь предыдущий труд пошел насмарку. У режиссера состояние, близкое к предынфарктному...
«Через час в третий раз снимаем этот кадр, в котором участвуют две тысячи пятьсот человек. На этот раз не вовремя начала стрелять артиллерия и отстал передний план. В четвертый, в пятый, в шестой раз повторяем мы съемку. А за это время переменился ветер, приходится переносить дымы, переставлять орудия. Наконец кадр снят — все в порядке!»
Рассказ Ромма о том, как он снимал взятие крепости Корфу, не раз слышанный мною на наших встречах со зрителями после выхода фильма, кончался одной и той же меланхолической фразой:
— Мы получили пять секунд полезного действия для картины...
ДОСУГИ СТАРОГО АДМИРАЛА
После конца съемок на маленькой с суровым изяществом обставленной даче адмирала в Краскове был устроен прием. Как всегда, у Исакова каждого гостя ждали маленькие сувениры, кратенькие, написанные с юмором милые и уважительные записочки.
Потом, уже став писателем, задумав серию рассказов «Досуги старого адмирала», Исаков делился с друзьями замыслом: «Внешне слегка юмористичны и романтичны, однако под спудом флотского зубоскальства — серьезности хоть отбавляй...»
И тут, на исаковской даче, где мы с Роммом впервые познакомились с адмиралом Кузнецовым, и с маршалом Буденным, и с летчиком-испытателем Коккинаки, хозяин тотчас же установил стиль корабельной кают-компании, где «под спудом флотского зубоскальства — серьезности хоть отбавляй...».
Припоминали забавные случаи из флотской жизни. И не менее забавные — о том, как снимался в двадцатом веке фильм о баталиях восемнадцатого века, а Буденный как-то незаметно, но целеустремленно сворачивал разговор на роль конницы, не утратившей непреходящего своего значения и в век грандиозных танковых и воздушных сражений...
И, учитывая морскую аудиторию, а главным образом, укоризненные взгляды своей моложавой и привлекательной супруги, оправдывался тем, что кавалерия по своей сути всегда была близка флоту, недаром в Первой Конной пулеметчиком был Всеволод Вишневский, недаром можно было обнаружить флотских из морской пехоты, в трудную минуту пересевших на коня и совершавших дерзкие конные рейды в глубь противника...
А хозяин, улучив минутку, озорно шепнул мне, что когда-нибудь, если будет у него досуг, он с удовольствием напишет об этом дне, включив его в серию «Досуги старого адмирала»...
ВТОРОЙ КОНСУЛЬТАНТ
В сороковых годах судьба вновь свела меня с академиком Евгением Викторовичем Тарле, ошеломившим еще до войны, при первом знакомстве под Ленинградом, в бывшем Царском Селе, своей сверкающей, беспримерной эрудицией и поистине феноменальной памятью.
Сценарная студия Министерства кинематографии СССР отправила ему — он жил под Москвой, в Звенигороде, в академическом поселке, — мой сценарий «Адмирал Ушаков» на предмет научного заключения.
«Прочел Ваш сценарий об Ушакове, хотя мне прислали убийственно неразборчивый, сливающийся экземпляр (верно, 15‑я копия!), и я далеко не все разобрал. Сценарий в общем мне понравился и особых исторических lapsus’ов я не усмотрел. Личной встречи Нельсона и Ушакова не было. Это бы надо иначе. Лица очерчены, в общем, верно. Только Павел слишком уж орет и рычит, сбавить бы на полоктавы.
М. б., следовало бы побольше сказать о взятии Корфу. М. б., следовало бы как-нибудь упомянуть, что Ушакова уже тогда прозвали «морским Суворовым».
Прилагаю несколько своих беглых замечаний (поскольку я разобрал машинописную мутную работу).
Начало очень, по-моему, хорошо. Но конец несколько скомкан. В общем же, показ фильма будет полезен, тем более что об Ушакове пишут теперь даже — увы! — в таких (некогда почтенных) изданиях, как «Морской сборник», много вздора, крайне невежественного».
Пригласил к себе в Звенигород.
Приезжаю. Передаю привет от встретившегося по пути, на одной из переделкинских аллей, Корнея Ивановича Чуковского.
Евгений Викторович, улыбнувшись в ответ, тут же читает наизусть отрывок из дореволюционной, шумно-известной книги Чуковского «От Чехова до наших дней», где всем крупнейшим братьям-писателям воздается по серьгам. Читает так, что кажется — держит в руках раскрытую книгу.
Самого Корнея Ивановича память Тарле поразила еще в далекие предреволюционные годы. Впервые он увидел знаменитого историка в 1910 году, в гостях у Короленко, и, когда Владимир Галактионович задал Евгению Викторовичу вопрос, относившийся ко времени Пугачева, гость, необычайно учтиво отвечая великому писателю, наизусть процитировал письма и указы Екатерины II, отрывки из державинских мемуаров, неизвестные данные о генерале Михельсоне...
Зашел тогда же, у Короленко, разговор о Наполеоне, и Тарле «так легко и свободно шагнул из одного столетия в другое, будто был современником обоих: без всякой натуги воспроизвел наизусть одну из антинаполеоновских речей Жюля Фавра, потом продекламировал в подлиннике длиннейшее стихотворение Виктора Гюго, шельмующее того же злополучного императора Франции, потом привел в дословном переводе большие отрывки из записок герцога де Персиньи, словно эти записки были у него перед глазами тут же, на чайном столе».
А заключает свое воспоминание о Тарле Чуковский таким точнейшим, как я вскоре убедился на своем опыте, столкнувшись «по делу» с Евгением Викторовичем Тарле, резюме:
«...Для него не существовало покойников: люди былых поколений, давно уже прошедших свой жизненный путь, снова начинали кружиться у него перед глазами, интриговали, страдали, влюблялись, делали карьеру, суетились, воевали, шутили, завидовали — не призраки, абстрактные представители тех или иных социальных пластов, а живые живокровные люди, такие же, как я или вы.»
«НЕ УМЕЯ ПИСАТЬ ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ — ИХ НЕ ПИШУ...»
Приглашенный уже после войны на специальную конференцию-совещание в Союзе писателей, где собрались исторические романисты, Тарле сказал, улыбаясь, с милой язвительностью:
— Мое сильное преимущество перед вами, многоуважаемые товарищи, что я, не умея писать исторические романы, их не пишу.
Помню, эта его преамбула была встречена смехом и аплодисментами. Помню и то, что иные из участников совещания были шокированы.
Вот лишь некоторые из многих его замечаний по сценарию, целиком подтверждающие резюме Корнея Ивановича...
«Стр. 26. «Бенгальские огни» и «бутафорские деревни» в XVIII веке не говорили. Нужны другие выражения». «Стр. 30. Сенявин дан несколько пародийно! Его стоит дать много значительнее. Он ведь прямой продолжатель Ушакова в серии морских русских героев». «Стр. 38. Цитату Петра привести лучше и точнее: «Который потентат одну армию имеет — одну руку имеет, а который и флот имеет — обе руки имеет». «Стр. 38. Лучше заменить слово «басурманов». Потемкин обычно говорил турка. «У турки флот»...». «Стр. 39. Выбросить «кишка тонка» (абсолютно тут немыслимо!)». «Стр. 77. Непременно выбросить «а вы не прикидывайтесь» и всю эту речь Суворова с советами Ушакову. Этого не было и не могло быть. Суворов, м. б., и прикидывался часто, но никогда этого никому не говорил. Эта откровенность была ему в данном случае абсолютно несвойственна. Весь этот абзац неуместен». «Стр. 106. Такой встречи личной не было (речь идет о встрече Ушакова и Нельсона. — А. Ш.)». «Стр. 114. Леди Гамильтон никогда не говорила на людях с Нельсоном повелительно. Изменить бы тон этой сцены». «Стр. 99. Эмма не обращалась никогда к Нельсону «сэр», а «милорд» (потому что он был лордом)». «Стр. 71. Не нужно влагать в уста султана «халва, халва» (автором была вложена в уста султана известная на Востоке поговорка «Оттого, что на улице кричат: «Халва, халва!» — во рту слаще не станет!..» — А. Ш.) и не нужно пускать дым в лицо англичанина. Султаны на приемах держались важно, напыщенно, еле роняли слова и не курили».
Изверившись в том, что принятый кинематографом сценарий об Ушакове, на который я потратил несколько лет, будет поставлен, я решил — об этом я уже упоминал выше — написать на основе сценария пьесу «Флаг адмирала». Осуществив намерение, снова послал Евгению Викторовичу новую рукопись.
«Вы желаете, чтобы я указал недостатки, — тотчас же откликнулся он. — Отмечаю кое-что лишнее».