Коридоры и теперь не опустели. Но выглядели обычными конторскими коридорами. Фабрика, да, но с таким же успехом это могла быть фабрика «Красный Треугольник».
Царила атмосфера сданной врагу крепости.
Зайцев был озадачен. «И если даже я это заметил, значит, дело обстоит еще хуже».
Он помнил, как найти кабинет Горшкова. И ошибся в коридорах всего один раз. Куколка-секретарша покинула пост – двери были нараспашку, это усиливало ощущение разоренного муравейника. Не хватало только белого флага. Горшкова словно не от кого больше было охранять. Всё худшее уже случилось. «Арестовали?» – была у Зайцева первая мысль.
Слышно было, как по подоконнику сеет дождь.
Но за столом шевельнулась темная фигура. В дневных сумерках свет товарищ Горшков не зажигал.
– Вам кого? – хрипло спросил он. Зайцев подошел к столу и щелкнул выключателем. Наполнился светом зеленый абажур – сразу как бы настал вечер, и обрисовалось остальное: длинный выгнутый блик на бутылке. Пил Горшков из чайного стакана в подстаканнике.
– Товарищ из уголовного розыска, – констатировал Горшков. – Опять кино смотреть?
Взмахнул бутылкой, плеснулось почти на дне.
– Чаю?
– Давайте, – быстро согласился Зайцев. «Выпить не помешает – тут бы не простудиться».
Горшкову это понравилось. Он стукнул перед Зайцевым стакан, наклонил бутылку – себе (побольше), Зайцеву (поменьше).
– Молодец, не осуждаешь меня. Не осуждай.
Стакан Горшкова сверкнул донцем. Зайцев пригубил, обжег губы. Пить передумал: голова должна работать ясно.
– Не робей. Есть еще, – доверительно сообщил Горшков. Толкнул ногой, под столом глухо – полно – звякнуло. Стакан он держал за ушко, манерно, как барышня, отставив мизинец. Выхлоп у него уже был впечатляющий. Зайцев понял, что получить ответы нужно поскорее, пока товарищ Горшков еще вяжет лыко.
– Осуждать меня нечего. Обскакал нас товарищ Шумяцкий, обскакал. Он бы не обскакал. Если б не предатели вокруг. Нечестно обскакала Москва. Подставил нам товарищ Шумяцкий ножку.
– Обманул? – подкинул Зайцев.
– Меня не обманешь, – слегка обиделся Горшков. – Я сам кого хошь обману. Против лома нет приема, поговорку знаешь? Вот. Ломом он нас. Административным ресурсом. Увела Москва постановку нашу. Шумяцкий увел. Украл! Запиши себе, мильтон. У-крал. Сука. А что я могу сделать? Я Кирова наберу. А у Шумяцкого телефон к самому товарищу Сталину.
Горшков покачал головой:
– Обидно.
Зайцев тоже покачал головой. Хотя и не понимал еще, о чем речь.
– Я ведь готов был работать сообща, – сокрушался Горшков. – Из Москвы режиссер? Ладно! Везите, примем. Я Утесова уговорил. Он против был! А я уговорил… Притащили они этого своего, Иванова. Нет, Алексеева. Нет. Ну такая тоже фамилия распространенная… Александров, да. Александров. Ладно… А кто он такой? Никто! На побегушках у товарища Эйзенштейна. Я говорю: а опыт? А Москва мне: а он в Америке был. Холливуд, значит, нюхал.
Балаболил Горшков, заплетаясь, мягкие губы с трудом слушались, даже щеки обвисли. Теперь он напоминал не треску, а карася.
– …Не по-коммунистически поступил товарищ Шумяцкий. Подчистую же фабрику оголил! – разошелся Горшков. Растопырил пятерню: – Постановку забрал. Утесова забрал – раз! Лучших текстовиков забрал – два и три.
«Быстро», – подумал Зайцев.
– Это каких?
– Эрдмана и Масса.
«Ку-ку, Владимир. – Зайцев мгновенно передвинул фигуры на воображаемой доске. – Владимир Масс. Сценарист звуковой фильмы. Варе не впервой использовать мужчин».
– Четыре – композитора. И штат нам оголил персоналом. Тут и пальцев не хватит.
– Даже на ногах? – поинтересовался Зайцев. Но Горшков уже погрузился в свой мир.
– За моей спиной интригу сплели.
«Ага, вот откуда ощущение, что все случилось быстро – маневр в тайне, браво», – признал Зайцев.
– …предатели. Задрав хвост за ним побежали. Теперь там, в своих Гаграх, у них, значит, Холливуд. Наш ответ Чемберлену. Холливуду то есть. Предатели. Все предатели. Плевать им на кино. Им к пальмам охота. К морю. Хванчкару жрать. Шашлыки. Им Финский залив не море. Гагры им подавай. Предатели.
Ясно, теперь Зайцев полностью свел в его трепе концы с концами: ушлый московский товарищ Шумяцкий обошел ленинградскую фабрику, сплел и провернул интригу, забрал на свою фабрику фильму «Музыкальный магазин» – и теперь все они в Гаграх. Отвечают Чемберлену. То есть Холливуду… Все – и Владимиры.
То, что говорливые сторонники товарища Шумяцкого не проболтались и сплетенная им интрига хлестнула ленинградскую фабрику, полную болтунов всех мастей, так внезапно, Зайцеву даже понравилось. Он любил парадоксы.
Взгляд товарища Горшкова вдруг стал острым. Взял в фокус нетронутый стакан.
– Мильтон, ты что, слабак?
– Слабак, – согласился Зайцев. Больше Горшков ничем не мог ему помочь. Тяжелая рука быстро подцепила ушко подстаканника. Горшков ахнул себе в глотку.
– А я отомщу, – тяжко ворочая языком, пригрозил он.
– Сделаете в ответ «Музыкальный киоск»? Или «Музыкальный прилавок»? Или вот – еще шире: «Музыкальный рынок», – уже в дверях предложил Зайцев, ему и жаль было поверженного администратора – он не мог симпатизировать тем, кто променял родные балтийские сосны на пальмы и хванчкару, и в то же время хотелось поддать ногой. Зайцев не любил пьяных. Именно пьяные граждане толкали вверх статистику преступлений.
– Другим способом, – пообещал Горшков.
Встретились с Нефедовым, как и было уговорено, у служебного входа Мюзик-холла. Вахтер даже не поднял голову, когда они прошли мимо. Видимо, странные посетители досаждали здешним артистам меньше, чем актерам кино. Нефедов вымок насквозь.
– Знаю, он в Гаграх, – поздоровался Зайцев.
Мокрые пиджаки были расправлены на решетке вентиляции. Воздух дул не слишком теплый, но Зайцев заверил, что скоро все высохнет. Когда он беспризорничал, именно так они, шкеты, сушились.
– Когда же они вернутся?
Зайцев пожал плечами:
– Не скоро. Секретарша выболтала, что уехали с семьями. В Гаграх сейчас поди не льет.
– Столько с мебелью тянуть мы не сможем. Уж и так Коптельцев несколько раз заглядывал.
– Сам ножками приходил?
– Сам.
– М-да.
Тянуть и правда было нельзя.
– Идем.
– А пиджаки?
– Да они мокрые еще, оставь. Мы же не уходим никуда. Только поедим, я Коптельцеву позвоню – и вернемся.
Телефон они нашли по пути в столовку, в коридоре. Зайцев тут же поменял очередность дел. Снял трубку. Рядом висел плакатик «Больше двух минут служебный телефон не занимать». И череп со скрещенными костями.
– Не надо в это лезть, – тихо заговорил Нефедов.
Зайцев отмахнулся:
– Мы уже залезли.
Тот на миг обернулся, не пристроился ли кто позади. И снова:
– Выпрыгивать пора.
– Нефедов, спокойно. В городе наши. Ты что, «Двенадцать стульев» не читал? Роман товарищей Ильфа и Петрова, ну?
Нефедов отвернулся. Сказал в сторону:
– Не читал.
Зайцев снял трубку. Она молчала.
– Я тоже не читал. Сужу по сообщениям в периодической печати.
Зайцев несколько раз ударил по рычагу.
– А если и товарищ Коптельцев его не читал? – донимал Нефедов. Зайцев шарахнул по коробке телефона. Услышал зуммер. Довольно обернулся к Нефедову:
– На это весь мой расчет.
Зайцев ждал соединения. Нефедов быстро ударил по рычагу.
– Ты что? – возмутился Зайцев. – Непроизвольная конвульсия?
Нефедов не обиделся.
– Не нравится мне эта идея.
– Какая именно?
Нефедов помолчал. Сказал:
– Мало ли что в книжках пишут.
– Хорошая идея, ты чего. Товарищ Петров, между прочим, служил в одесском угрозыске. Не дурак, значит.
И больше уже не слушал Нефедова. Обратился слухом в трубку. Соединили быстрее, чем он думал. Коптельцев сперва злился и требовал ответить, что они делали на кинофабрике, когда на складе… задание…
Зайцев отодвинул трубку от уха, дал тираде пролиться в воздух. А потом снова заговорил:
– А увезли киношники ее стул с собой. А еще комод. И столик ломберный, – добавил он для надежности.
– Как так? Как такое вышло?! Как допустили?!
– Это уж у товарищей в ГПУ выяснить надо. Когда они гарнитуры разобщали.
И нарочито простодушно добавил:
– Выяснить?
– Не надо, – предсказуемо буркнул Коптельцев. Зайцев знал, что возвращение уже растащенной по ордерам мебели популярности в ГПУ не снискало. И Коптельцев это тоже знал. Вбивать новые клинья не хотелось.
– Где эта мебель сейчас? Нашли?
– В Гаграх.
Пауза была такая, что можно было решить, разговор разъединили. Зайцев дал Коптельцеву подумать. А потом повесил трубку.
Нефедов молча смотрел в стену. Потом сказал:
– Он за мебелью отправит агентов на месте, в Гаграх. И они выяснят, что никаких стульев, комода и столика не существует.
– Пошли, – сказал Зайцев. – Пиджаки все равно еще мокрые.
– Куда?
– Обедать. У них тут потрясающая столовка, Нефедов. У нас в уголовке так не покормят!
Он видел, что Нефедов сомневается.
– Пошли! Товарищ Коптельцев мое предложение руки и сердца дня два обдумывать будет. А за два дня мы с тобой уйму всего успеем… Эх, хотел бы я стоять там за шторкой и смотреть, чей он номер наберет.
Столик заняли в углу. Агентская привычка: спина защищена, дверь просматривается. Выбрали по меню обед.
– А почему именно два дня?
– Ну, я так сказал. Навскидку. Не факт, что за два дня мы найдем Вариного убийцу. То есть даже факт, что не найдем. Но сделаем много.
– Я про Коптельцева.
– А. Тут все просто, – охотно стал объяснять Зайцев. Начало обеда привело его в благостное настроение. – Это мы с тобой пехота, простые мильтоны, рабочий день у нас начинается и заканчивается как попало. А не через семь часов, как у всех трудящихся. Оттого мыслим свободно. Независимо от сетки. А товарищ Коптельцев бюрократ. Кабинетная задница. Для него сегодня уже, считай, закончилось. Ему подумать надо. А завтра он будет действовать. И тоже не сразу. Подождет, когда подход к начальству удобнее.