– Меня сейчас зовут Ада Иволгина, – послушно повторила Ада.
– Может, ее назвать другим именем? – предложила Катя. – Откуда в деревне Ады?
– Боюсь, что она может ошибиться и выдать себя. Пусть уж лучше она себя называет Адой, Аделиной, – рассудил дедушка. – После революции в деревнях и не такими имена называли. Чем лучше Ады Даздраперма (Да здравствует Первое мая) или Индустриализация? Ничем.
– Ада, не бойся меня. Я тебя не обижу, – Катя протянула руки к девочке и по-матерински обняла ее.
От этой женщины веяло спокойствием. Ада обмякла и перестала дрожать.
– Надо сбрить волосы, – спохватилась Руфина. И правда, не имя, а именно волосы, пушистые, с крупными завитками и черные как смоль, могли выдать Аду. У славян не бывает таких темных волос.
– Я не хочу, – попыталась воспротивиться Ада, тетя и дедушка смогли ее убедить.
– У тебя теперь есть сестричка, а она светленькая.
– Но ведь волосы отрастут, не будут же мне все время их брить.
– Нет, конечно же. Но короткие волосы легче спрятать под платком, чем твои косы, которые и в шапку не помещаются. Пойми, внучка, так будет спокойнее и тебе, и нам.
Пришлось Аде смириться и дать отрезать длинные роскошные волосы.
В этот же вечер она простилась с дедушкой и тетей Руфой, ей больше никогда не суждено было с ними увидеться.
Катя привела Аду к себе домой. Дома их ждала совсем маленькая девочка.
– Знакомься, это моя дочка Верочка. Верочка, это твоя сестричка Адочка.
Аде понравилась белокурая Верочка. Девочка была не капризная и ласковая. Верочка тоже с радостью приняла старшую сестричку, теперь, когда мама уходила из квартиры по делам, ей не надо было оставаться одной, рядом была Адочка. Адочка с удовольствием читала ей сказки и играла в куклы. Собственно, кукла была одна-единственная, но был еще тряпичный мишка, который составлял компанию кукле.
Но если Ада быстро нашла общий язык с Верочкой, то с Катей ее отношения складывались не так гладко. Приемная мать относилась к ней хорошо, заботилась о ней, так же, как и о Вере, не скупилась на ласку и предпринимала все, чтобы подружиться с девочкой. Но, глядя в Катины глаза, Ада видела глубоко запрятанный страх и понимала, чего боится Катя.
Почти год просидела Ада, не выходя из квартиры. Лишь изредка, поздно вечером, Катя выводила своих девочек на прогулку. Иволгина стала очень замкнутой и осторожной. Прежде чем кому-то открыть дверь, она запирала Аду в спальне и просила ее сидеть тихо. Если в квартиру стучали соседи, она выходила разговаривать с ними на лестничную площадку. С подругами она прекратила все отношения. Единственным человеком, который переступал порог дома Иволгиных, была портниха Зина. Ада ее знала и раньше. Еще до войны Зина работала в швейной мастерской Руфины и часто заходила домой к Цибельманам, чтобы снять мерки с Адочки или Якова Соломоновича, а потом принести готовую одежду.
А однажды Катя ушла, чтобы обменять почти новое пальто на продукты, и не вернулась. Ада и Вера прождали ее два дня, а потом решили пойти на поиски. Увы, Катю они не нашли, зато сами потерялись. Когда нашли дорогу назад и подошли к дому, их охватил ужас: весь подъезд был объят пожаром. Чудом уцелевшие соседи стояли кучкой и рыдали. Кати среди них не было.
Ада побоялась подходить к людям и увела Веру подальше от дома. Потеряв счет времени, они долго скитались по подвалам, ели что придется, а чаще совсем ничего не ели, спали на голой земле, прикрывшись старыми тряпками.
На них наткнулись случайно: советские солдаты, отвоевав очередной дом, проверяли, нет ли в подвале фашистов. Там, в куче ветоши, они увидели двух полуживых девочек. Если бы не эта счастливая случайность, то Вера и Ада, скорей всего, умерли бы от голода.
Детей поместили в военный госпиталь. Помимо тяжелейшего истощения у девочек обнаружили воспаление легких. Немного подлечив, обеих отправили в детский дом. Они были еще слабенькими, но смерть им уже не грозила.
Детский дом, в который поместили девочек, существовал и до войны. В начале двадцатых годов графское поместье было переделано большевиками под детский приют. В начале войны воспитанников успели эвакуировать, и вот теперь в старой усадьбе вновь зазвенели детские голоса.
Перенеся тяжелую инфекцию, Вера быстро шла на поправку. Ее все еще мучили по ночам кошмары, но с каждым днем силы ее восстанавливались. А вот у Ады, наоборот, болезнь приняла затяжную форму: начались проблемы с легкими, ее часто лихорадило и душил кашель. Ко всему прочему девочка впала в глубокую депрессию и стала бояться людей. Должно быть, вынужденная изоляция и долгие месяцы, проведенные в подвале, сильно повлияли на ее психику.
Под лазарет в детском доме было отведено две комнатки с отдельным входом. При прежнем хозяине наверняка здесь жил кто-то из прислуги. Теперь в одной комнате находился пост медсестры, а в другой комнате стояли больничные койки.
Когда Аду вновь положили в лазарет, одна кровать была занята. Соседкой Ады по палате оказалась Аля Соколова, девочка, чьи родители были расстреляны на глазах у всего села. Аля сильно переживала утрату своих близких. Чем-то ее судьба и судьба Ады были схожи. Обе девочки были сиротами, обеим пришлось долго голодать и ночевать где придется. Ада и Аля не могли не подружиться. Они даже были похожи: приблизительно одного возраста, обе темноволосые и кареглазые.
В их компании была еще одна девочка. Звали ее Варварой. Дочка медсестры часто прибегала к матери. Она и взяла опеку над Алей и Адой.
Хорошая и плохая новости пришли одновременно. Утром в палату вошла медсестра:
– Ада, собирайся, тебя перевозят в специализированную лечебницу. Там тебя немного подлечат, а потом, может, и в Крым отправят для полного выздоровления, – сказала она, стараясь выглядеть как можно убедительнее.
Медсестра знала, какой диагноз поставил доктор, вчера осматривавший Аду. Туберкулез! Запущенная стадия болезни, а это означало, что шансы у Ады на выздоровление минимальные. До войны лекарств от туберкулеза не было, а сейчас, в первые послевоенные месяцы, и вовсе кроме йода и бинтов ничего нет.
– У меня туберкулез? Доктор вчера сказал, что туберкулез. Я умру? – тихо спросила Ада.
– С чего ты взяла? – проглотив ком в горле, сказала медсестра. – Не говори глупостей! Повезут тебя на море. Будешь дышать морским воздухом, греться на солнышке. Ты быстро поправишься. Давай собирайся, доктор договорился, на машине поедешь.
Через час в палату вбежала взволнованная Варя.
– Адка, радуйся! – улыбаясь на ширину всего рта, завопила она. – Отец за вами приехал!
– Какой отец? – спросила ошарашенная новостью Ада.
– Как какой? Ваш с Верой отец. Красавец. В гимнастерке, с медалями. Собирайся!
Ада рухнула на постель и горько заплакала. Следом за ней зашлась в рыданиях Аля.
– Что с вами? Почему вы ревете?
– У меня туберкулез, – глотая слезы, с трудом проговорила Ада. – Я не выйду к Верочкиному отцу.
– Почему? – удивилась Варя.
– Потому что я ему не дочь и Вере не сестра. Ни я его, ни он меня ни разу не видел.
– Как так не дочь? – опешила Варя. – А кто же ты?
Ада сбивчиво рассказала, как она попала к Кате Иволгиной и как та потом ушла из дома и пропала.
– Что я ему скажу? А если Катя из-за меня погибла? Если ее схватили немцы и за укрывательство еврейки расстреляли? Как я ему в глаза смотреть буду?
– Погоди. Если он сказал директору, что приехал за двумя дочками, то он уже знает о твоем существовании, – проявила сообразительность Варя. – Я думаю, он хороший человек, тебе с ним будет лучше, чем в детском доме.
– Не пойду я, – упрямо заявила Ада.
– Ну почему?
– Если он хороший человек, тем более не хочу его расстраивать. Зачем ему ко мне привыкать, возиться со мной. Больная я. Можешь это понять? Мне жить осталось всего ничего.
– Ну, это ты зря, – Варя с состраданием посмотрела на Аду.
В этот момент Аля надрывно всхлипнула.
– А ты чего сырость развела? – переключилась на другую девочку Варвара.
– Везет Адке, – не в силах перестать плакать выдавила из себя Аля.
– Да уж повезло, – фыркнула Варя.
– Повезло. За ней отец приехал, а за мной никто никогда не приедет. Я никого уже не назову папой.
Ада бросилась утешать Алю:
– Алечка, ну не плачь. Вот вылечишь свою ангину, и тебя переведут к детям. Тебе будет хорошо, весело.
– Как ты не понимаешь, дом – это дом, а детский дом – это все же приют. Варя, вот ты скажи, где лучше? Дома, с мамой, или здесь, где ты ни на минуту не можешь остаться наедине с собой? Весело, говоришь? А я привыкла к тишине, стихи люблю, сама их сочиняю. А разве можно что-нибудь сочинить, когда перед тобой постоянно мелькают лица. Знаешь, почему я в лазарете часто лежу?
– Почему?
– Сосульки грызу. Горло заболит – я к твоей маме бегу, она меня сюда переводит. Поняла? Так где лучше, дома или здесь, в детском доме?
– Ну, дома, конечно, – не стала врать Варвара.
– Вот видишь. Ты сюда приходишь поиграть, а потом к мамочке бежишь под крылышко, – зло бросила Аля. – А у детдомовских нет мамочек!
– Как будто я виновата, что мои родители живы, – с обидой ответила Варя.
– Не кричите, – Ада резко поднялась с кровати, прервав разговор, переходящий в ссору. – Я должна собираться. За мной обещали машину прислать, чтобы перевезти в специализированную больницу.
– Значит, ты не пойдешь к Вериному отцу? – решила уточнить Варя.
– Нет, не надо нам встречаться. Передай ему, что… В общем, как есть, так и скажи, чтоб не искал.
Варя на минуту задумалась – и вдруг ее доброе лицо озарила улыбка.
– Девчонки, а если… Ада, а ты не обидишься, если к Иволгину вместо тебя выйдет Аля? Ты же не хочешь к нему идти, так пусть хоть у Альки будет отец.
– Конечно, – согласилась Ада. – Иди ты, Аля, только не перепутай, тебя зовут Ада.
– А ты? – растерянно спросила Алевтина.
– А я уже не жилец. Тебя никто искать не будет?