Потихоньку смещаюсь в сторону, ухожу с – освещенной дороги в тень. Под липами хорошо, а за ними еще лучше! Лишь бы движение из окошка не засекли. Вот вроде бы и знаю, что из освещенной комнаты в темное время улицу не разглядеть, окна как зеркала будут работать, а все равно опасаюсь. Очень не хочу с ними встречаться. Не заметили? Нет!
И что дальше делать? Куда пойти? Рассказать кому, не поверят. В собственный дом зайти опасаюсь. Прячусь за деревьями, как… А как кто? Бр-р! И ведь так есть хочется. А не пройтись ли мне до кухни через черный ход? Наверняка ведь там кто-нибудь да есть. Неужели не подадут мне корочку хлеба с простоквашей? И… с курицей. Вот курицу бы сейчас съесть, самое то было бы.
Мимо по аллее прошли давешние мужики из столярки. Заметили, само собой. Удивился бы, если бы не заметили. Они тут все глазастые. Покосились, но промолчали. Мало ли по какой надобности княжич под липами стоит? Может, отдыхает, цветочки нюхает, а может, свидание у него тут назначено. В общем, покосились, побубнили между собой, меня наверняка с очередными моими причудами обсудили да и потопали дальше. В сторону деревни. Понятно теперь, откуда они все приходят.
Смешно, но к черному ходу напрямую идти не рискнул. Обошел по большой дуге, стараясь держаться подальше от освещенных светом пятен. Мало ли.
И тяжелую дверь на себя тянул медленно, буквально по сантиметру, застывая при каждом маломальском скрипе. Прошмыгнул внутрь юрким ужиком, когда посчитал, что получившаяся щель достаточно широкая, чтобы мне в нее протиснуться.
Темно здесь. Шел на ощупь, выставив руки перед собой, аккуратно переставляя ноги. До выключателя бы добраться…
Не повезло. По закону подлости, обошел стол и налетел на какую-то штуку. Ох и загрохотало… Зазвенело посыпавшееся вниз железо, забренчала по кафельной напольной плитке посуда.
– Это что еще здесь происходит? – с такими словами распахнула дверь на кухню Клаша и включила свет. – Николай Дмитриевич? А вы как сюда попали?
Стою в окружении разновеликих кастрюль и ковшиков, глазами хлопаю. И не нашел ничего лучше, как сказать:
– Тихо ты! Тс-с! Не шуми.
Цапнул с кухонного разделочного стола приготовленный для меня перекус и быстро ретировался на улицу, пока ошарашенная моим фееричным появлением повариха глазами хлопала.
Глава 9
Три ступеньки крыльца черного хода перепрыгнул длинным прыжком, мягко приземлился на обе ноги, чудом удержал в руке кружку с простоквашей, успел придавить подбородком содержимое глубокой миски, благо оно тряпицей чистой накрыто было, и ретировался за угол. И уже там, в безопасности и в стороне от посторонних взглядов приглушенно, от души рассмеялся. Да уж. Расскажи кому, не поверят! В своем собственном имении, где я почти полноправный хозяин после родителей, бегаю и прячусь, словно партизан.
А все отчего? От нежелания еще раз встречаться с той же самой компанией. Ишь, повадились. Один раз парнишку уморили, мало показалось? Решили повторить попытку?
Правда, через окно я лишь девушек увидел. Может, без парней приехали? И тут же сам себе возразил:
– И кто бы их одних отпустил в столь позднее время? Без присмотра? Нет, наверняка долговязый там. Сидит, наверное, в углу, вот я его и не видел.
От таких мыслей смеяться над собой расхотелось. Зло мотнул головой – и принесло же незваных гостей. А незваный гость, он кто? Хуже званого, гораздо хуже! Не удержался и выглянул из-за угла, осмотрелся. Тишина кругом.
Ну и ладно. Куда теперь пойти? Усадьба большая, парк огромный, строений навалом, а приткнуться голодному мне некуда. Исходящий от миски запах вареной курицы манил, заставлял облизываться и глотать выступившие слюнки. Отхлебнул из кружки простоквашу, сделал несколько длинных глотков. Молодец, Клаша, консистенция, как я люблю.
Побрел в парк, медленно переступая ногами, чтобы не дай бог не оступиться. Придется в беседку идти, там и скамейки есть, и столик. Можно с комфортом устроиться.
Не выдержал, остановился у первой же скульптуры, поставил кружку на мраморное основание и сдернул тряпицу с миски. Куда ее? Если только под миску. Так и сделал.
Скудное в парке освещение. Это я про естественное говорю, про то, которое с небес льется. Месяц выглянул, да толку от него? Деревья же вокруг. Не пробиться через них призрачному свету. Но хоть что-то. По крайней мере, содержимое миски можно различить, а больше ничего и не надо.
Правой куриную ножку выхватил, левой тот самый кус хлеба, сглотнул слюну и вгрызся в холодное мяско. Про хлеб забыл бы, да курицу пришлось второй рукой, занятой пышным ломтем, придерживать. Так что пришлось попутно откусывать. Дальше то ли успел насытиться, то ли успокоился, но доедал уже прилично, без прежней голодной торопливости.
Допил простоквашу, дожевал хлеб. Куриные кости под какой-то куст бросил, приберут за ночь зверюшки. Что дальше? Посмотреть, не уехали ли гости? Но не слышал я топота копыт, а в такой тихой ночи он далеко разносится. Настроение после перекуса неуклонно ползло вверх, силенок прибавилось, противиться вдруг возникшему желанию еще раз заглянуть в окошки не стал. Зачем? Альтернатива сидеть здесь, в парке, всю ночь не восхитила. Пошел к дому.
На крылечке черного входа кто-то сидел. Что интересно, фонарь над входом не горел. То ли лампочка перегорела, то ли свет специально не включали. Как заметил, что там кто-то есть? Глаза, наверное, к темноте привыкли. Или месяц повыше успел подняться над горизонтом. На фоне стены разглядел сгорбленный темный силуэт. Знакомый, причем.
– А ты чего здесь делаешь? – специально подкрался поближе. Постарался проделать это тихо и незаметно. Зачем? А чтобы напугать. Чтобы больше не караулил.
– Напугал, шальной! – распрямился дядька. Запыхтел с явной обидой. – Ну и зачем было так подкрадываться?
– Ладно, не обижайся, – уселся рядышком, толкнул наставника бедром. – Лучше расскажи, чего эти приехали?
– Вот сам бы и узнал вместо того, чтобы по кухням и паркам прятаться, – не отошел еще от испуга дядька, вредничает. – К нему гости приехали, а он носа не кажет. Где твое воспитание?
– Где, где, – хмыкнул. – Где надо. Давай, рассказывай.
– Так нечего рассказывать, – поежился наставник. – Сидят, молчат. Тебя вроде бы как дожидаются.
И тут же перевел разговор на другое, я и моргнуть не успел:
– Никак, похолодало? Пошли домой, Николай Дмитриевич, а? Ну что ты, право слово, как маленький. После того разгрома, что ты на кухне устроил, глупо прятаться.
– Что, на самом деле всю кухню разгромил? – соглашаться пока не стал, да и соглашусь ли, еще не решил. Не хочет о гостях говорить? Ну и не нужно. Мне-то уж точно слышать о них не хочется. Нет им прощения за гибель парнишки.
– О том тебе Клаша завтра скажет. Пойдем в дом, Николай Дмитриевич.
– Да погоди ты с домом! Никуда он не денется. А то, что гости дожидаются, так никто их не приглашал. Столько ждали и еще подождут. А нет, так я не расстроюсь.
Хлопнула дверь парадного входа, невнятные голоса послышались. Всхрапнула лошадь, застучали глухо подковы по подъездной аллее. Неужели уехали? Счастье-то какое! Не думал, не гадал, а на сердце и впрямь полегчало. И воздух чище стал. Но явно холоднее. Понятно, расслабился и сразу вечернюю прохладу почуял.
– Вот теперь можно и в дом пойти, – поднялся со ступеньки. Потянулся, разминая спину, поторопил дядьку. – Ну и чего сидишь? Сколько можно тебя ждать? Или ты здесь всю ночь провести собрался?
– И за что мне все это? – с кряхтеньем выпрямился наставник. – Был княжич как княжич. Слова поперек не говорил. А тут словно подменили. Пошли, неугомонный!
Зашли через кухню. В этот раз дядька первым делом свет включил. Оказывается, тут запараллеленный выключатель. Рядом с каждой дверью такой установлен. А я и не знал, и внимания никогда не обращал на подобные мелочи.
На ходу огляделся, уже успели на кухне порядок навести, и ничто об устроенном мной разгроме не напоминает. И хорошо, ничего и не было! А Клаша меня поймет и простит. Да уже простила, уверен…
Тихо в доме. Попалась в холле горняшка, Душенька, так ее все в доме называют. На самом деле Евдокия, то есть Дусенька, но звучит созвучно, вот и переименовали. А она и не противится, лишь улыбается в ответ робкой улыбкой. И так же тихо и незаметно шуршит серой мышкой на этажах, обязанности свои выполняет. Почему мышка? Так сама мелкая, платьишко серое, вот и мышка. Фартучек белый выбивается из этой картинки и кружевной чепчик-диадема, наколка, но на подобные мелочи можно внимания не обращать. Вот и сейчас двери на засов закрыла, выключателями в зале пощелкала, свет погасила и к лестнице направилась. А тут мы вынырнули, напугали девицу.
Ойкнула, поклонилась и шустрой белкой вверх по лестнице взметнулась. Только платье прошуршало, да мягкие подошвы туфель протопали по ступеням глухо. Проследил за девицей взглядом, облизнулся на обтянутый платьем круглый крепкий задок, задумчиво обратился к дядьке:
– Давно спросить хотел. А горняшек этих мне можно тискать?
– Хм-м! – закашлялся старый. Хмыкнул, ухватил пальцами ус, закрутил хитро. И наконец-то ответил. – Тискать можно. Если позволят, конечно. Но только тискать!
Ничего не сказал, кивнул. А что тут скажешь, и так все понятно.
– Тут же как, – продолжает наставлять старый. – Все от девки зависит. Нет, понятно, что ты в доме как бы хозяин сейчас. Можешь и приказать, и принудить, редкая девка тому воспротивиться сможет. Но это будет слишком…
Замялся, слово подобрать не может. Или все слова плохие.
– Плохо? Некрасиво? Не по чести? – подсказываю.
– Вот! Именно что не по чести! – обрадовался дядька. Посмотрел на меня, подумал и наклонился, проговорил на ухо. – А так, от девки многое зависит. Я тебе уже только что говорил об этом. Ну, понимаешь, если сама захочет, то почему бы и нет? Но только если сама. Понял?
– Да понял я, понял! Пошли уже наверх, спать пора!
А сам для себя решил – потискать иной раз можно, чтобы слухи противные не распускали. А вот дальше отношения развивать не стоит, ни к чему подобное делать там, где живешь и работаешь…