Сестры Удомские в очередной раз возвращались домой ни с чем. Княжич Николай и в этот приезд сказался больным, приказал дядьке передать, что по причине сильного недомогания принять их никак не может. Извинялся слезно и просил прощения за так не вовремя навалившуюся на него лихоманку. Ссылался на нервную горячку после дуэли, на общую слабость из-за неудачного падения с крыши сарая. И обещал в обязательном порядке нанести ответный визит Удомским, как только поправит пошатнувшееся здоровье и окончательно встанет на ноги.
Лиза, младшая из сестер, сидела в самом углу коляски, меланхолично отмахивалась от летящих прямо в лицо насекомых и, к удовольствию старшей сестры, все больше молчала. О чем думала, непонятно. Она после происшествия у реки стала все больше и больше уходить в себя, часто задумывалась, выпадала из разговора. Но зато перестала дерзить и хамить, прекратила насмешничать.
Маша же тоже сидела молча, вроде бы как любовалась проплывающими мимо пейзажами и ничего на самом деле не видела. И в который уже раз вспоминала тот первый разговор, который состоялся у них с матушкой после памятного возвращения из усадьбы.
– Я все сделала так, как ты велела, маменька, – сжимала кулачки девушка.
Тоненькая, словно тростинка, гибкая и грациозная, княжна в гневе металась по спальне. Правильный овал лица окутывало облако пышных волос, соболиные черные бровки хмурились, кривился милый носик и алые губки.
– Боже, как это противно, настолько унижаться… Перед кем? Перед этим ничтожеством? Да он ногтя на мизинце нашего Сержа не стоит! – возмущенная недавним унижением девушка остановилась перед матерью. – Ну что ты молчишь? Неужели тебе самой было приятно так унижаться перед этим…
Сразу не смогла подобрать нужное слово для определения этого ничтожества, коим она именовала молодого князя Шепелева. Замолчала и с удивлением обнаружила, что ее никто не слушает. Маменька в окно смотрит.
– Мама! Ты совсем меня не слушаешь… – возмутилась со всем пылом молодости.
– Знаешь, нас было шесть детей. Три брата и три сестры, – не отрывая взгляда от того, что происходило за стеклом, вдруг безжизненным голосом начала рассказывать мать.
Размеренно и неторопливо выговаривала каждое слово, и слушать ее было настолько страшно, насколько удивительно было все рассказанное.
– Моя мать нас всех терпеть не могла. Отец ненавидел за то, что мы все время просили есть, за то, что нас нужно было одевать и учить. Он был игроком, пустил прахом все состояние матери. Мать же… Свою ненависть к нелюбимому мужу переносила на нас, своих детей. Ты не представляешь, насколько ужасной может быть такая жизнь. Каждый из нас был счастлив, когда по той или иной причине покинул родительский дом… Служба, учеба, замужество… Мы были готовы на все, лишь бы поскорее из него уехать. Забыть, как страшный сон, весь тот кошмар. Мне, как тогда казалось, на счастье встретился твой отец. Морской офицер, династия, традиции… Красиво, да?
А на самом деле захудалый княжеский род, многочисленные долги, заложенное имение, постоянная нехватка средств. Денежного содержания твоего отца только-только хватает на то, чтобы платить кредиторам и поддерживать видимость достойного существования. Не жизни, дочь, ты правильно услышала, а именно что существования, – мать усмехнулась, и усмешка эта была горькой, как полынный отвар. – Ты думаешь, мне жалко денег тебе на новое платье? Оглянись, дочь, я сама вот уже год хожу в одном и том же. А наша коляска, которую мы не можем покрыть лаком. В которой выезжать в город становится просто стыдно. Квартира в Кронштадте давно требует капитального ремонта, стыдно кого-то приглашать в гости. Вот почему мы не посещаем дворянское собрание, не ходим на балы в офицерское, понимаешь?
Княгиня резко отвернулась от окна. Замолчала на миг, подняла на дочь сухие, выцветшие буквально за секунду, глаза. И тихо, настолько тихо, так что дочери даже пришлось наклониться, чтобы услышать, заговорила:
– Я не хочу, чтобы вы повторили мою судьбу! Твой Жорж наверняка умеет сладко плести словесные кружева, раз он настолько задурил вам с Сержем ваши молодые головы. Вы не замечаете, как уже повторяете за ним эти его модные словечки, да у вас даже тон стал его, такой же сладкий до приторности. Опомнись, дочь, пока не стало слишком поздно. Катыковы очень похожи на нас, такой же обнищавший род…
– Но Жорж говорил, что у них акции… – растерялась девушка. – Верфи…
– Какие у них могут быть акции, девочка моя. Верфи? Не смеши меня! Старый граф впал в маразм и на старости лет внушил себе и сыну обязательно стать князьями. Он спит и видит, что только тогда его жизнь изменится в лучшую сторону. Глупая девочка, ты только посмотри, на чем он к вам приезжает?
– Он говорит, что у них коляска в ремонте…
– С зимы? Ты в это веришь?
– Но Николя такой мямля, он даже на мужчину не похож, – пыталась слабо протестовать девушка. Больше по инерции выговаривала привычные определения.
– Да? – мать с укором посмотрела на дочь. – Неужели ты не видишь того, что увидела я?
– Что я должна была увидеть в этом размазне?
– То, как он себя вел, хотя бы. С достоинством и честью. И я не заметила, чтобы он мямлил. Да, юноша немного бледен, но это последствия болезни. Кстати, а он на самом деле настолько сильно побился?
– Да он вообще не дышал! И руки были сломаны. И ноги… – прошептала девушка. Вспоминать было страшно.
– А спустя несколько дней он уже принимает нас на своих ногах, и я не заметила, чтобы у него что-то было с руками. Ты не находишь это странным? Может, вы испугались и преувеличили его раны? Молодости свойственно преувеличивать.
– Не знаю, может быть, – растерялась Маша. Теперь она и сама уже запуталась и вообще ничего не понимала.
– Старинный род, богатый, без долгов… Слышишь? И наверняка старый князь сможет поспособствовать Сержу при поступлении.
– Но папа́ мечтал, что он пойдет по его стопам, будет служить во флоте и продолжать семейные традиции.
– Какие могут быть традиции, Машенька, если в доме пусто? Прими жизнь такой, какой она есть на самом деле, и прекращай витать в облаках. Вот тебе прекрасная партия, хватай молодого князя обеими руками и держи так крепко, как только сможешь. И смотри, не упусти! Стоит ему только выйти в свет, как его тут же приберут другие, более шустрые…
Глава 12
В моем первоначальном замысле было сделать крыло неразъемным…
Рассуждал так. Цельное крыло собирать придется сразу по месту. Пусть это и усложнит все работы, зато обе плоскости сразу встанут на одинаковый угол атаки. Разъемные же придется «ловить». Как бы ни старались их сделать одинаковыми, а все равно какие-то расхождения будут. И технологические отверстия для крепления крыльев к фюзеляжу, как ни старайся, а все равно разбегутся. То сверло в сторону уйдет, то сам сверлильный станок свои допуски прибавит. Пусть ненамного, пусть на незаметные глазу миллиметры, но для неба и этого будет достаточно. Придется потом элеронами разную подъемную силу на плоскостях выравнивать.
Триммера? Нет, подобное счастье здесь не предусмотрено.
Нужна ли вообще такая сложность? Нет. По-этому и хотел пойти по первому варианту с цельным крылом, пока готовые детали в руках не подержал. Только тогда поверил, что сможем добиться зеркальной симметрии установки плоскостей по углу атаки. Ну, по крайней мере до того момента, как отверстия разобьются или болты выносятся.
Усиливать центроплан в первом и втором вариантах придется почти одинаково, но во втором добавляется вес железных узлов стыковки крыльев.
Сейчас, после того как кузнец выдал на гора́ готовую продукцию своей мастерской (называть ее кузней после всего увиденного язык просто не поворачивался), решение переменил с большим удовлетворением. Эти небольшие детальки сильно отличаются в лучшую сторону от того неподъемного ужаса, выкованного им в первый раз. Не дюраль, само собой, и далеко не титан, но и это уже достижение.
Такой перемене было несколько важных причин.
Первая и основная – вес готового планера. По моим прикидкам (о расчетах и говорить не хочу, тут реалии такие, что все вилами по воде писано), вес этот в итоге все равно будет отличаться в большую сторону от эталона. Насколько отличаться, пока сказать не могу. Да и потом тоже не скажу. Потому что взвешивать просто негде. Нет, какие-то весы в распоряжении управляющего для взвешивания урожая имеются, но… Каким способом планер на эти весы взгромоздить? Я – не придумал. Да и не придумывал, честно говоря, дел хватает и без этого.
В общем, с весом я пролетаю. Но не критично, как вижу. Опять же опыт говорит, что все в пределах допустимого. Пока. Так что общая масса собираемого изделия пока меня устраивает. Буду выбиваться из предполагаемой нормы, тогда и задумаюсь, как еще можно мой аппарат облегчить. Наметки предварительные есть, как это сделать, так что великих сложностей не ожидается. И вообще, я что-то слишком строго подхожу к этой постройке. Все прикидываю заранее, стараюсь предусмотреть разные варианты использования материалов и их замену на более известные здесь, а значит, и более тяжелые. А нужно попроще.
Это же простейший планер, и никуда он не денется – все равно полетит! В самом плохом варианте не так далеко и не настолько высоко. Но оно мне и не нужно. Парашюта у меня пока нет, чтобы под облака забираться. Не то, чтобы опасаюсь сильно или настолько уже в конструкции не уверен, но… Моему предшественнику высоты сарая хватило, чтобы убиться. Так что не в одном парашюте и не в высоте дело. И с центровкой-балансировкой можно голову не сильно забивать, она тут по изначальной задумке нормальная. Ладно, что-то я не в ту степь полез. Что там еще?
А еще основная задача – сохранить созданный мной самолетик от чужих шаловливых ручонок и любопытных взглядов. Что это означает в главном? Правильно! Нормальные условия хранения.
И хранить его в ангаре лучше все-таки в разобранном состоянии, с отстыкованными крыльями. И кры