– Погоняй! – донесся до нас крик управляющего.
– Поехали! – выдохнул в радостном предвкушении полета. И успел еще назад обернуться, предупредить пассажира. – Держись крепче!
Степан лошадок подстегнул, те сразу в галоп пошли. Веревка длинная, поэтому она немного спружинила, рывок получился несильным. Еще раз дернуло, и лошади уверенно потащили планер вперед. Боковым зрением углядел, как сбоку от меня вцепился пальцами в верхнюю кромку боковой обшивки кабины отец. Побаивается, но это нормально.
Сомневаться, выдержит ли конструкция такой вес, не позволил себе. Уверен был, что выдержит. Да и что это за вес, если изначально планер рассчитан на взрослого человека. И даже на двух человек. А не только лишь на мой бараний вес. Так что спокоен я, спокоен. И взлетим нормально, и сядем потом точно так же. Поднимемся метра на полтора-два, больше не нужно, и плавно снизимся. Достаточно для первого раза будет.
Короткая тряска, усиливающийся ветер в лицо, колеса пропрыгали по стерне и, после очередного прыжка вдруг зависли в воздухе, тихо вибрируя от раскрутки. Взлет! Холодок в животе, а за спиной громко охнул и отчетливо выругался отец. Я усмехнулся – всегда одно и то же с новичками происходит. Хорошо еще, что не матом заругался, держит себя в руках, воспитание никуда не делось.
Точка старта получилась почти та же, на несколько метров дальше пробежали. Так называемую длину разбега при буксировке засек специально. Это несложно. Сложнее было после взлета в набор не уйти, а на малой высоте удержаться. Рука так и норовила ослабить усилия на ручке управления, перестать ее удерживать, дать планеру свободу. Он же вверх рвется так, что крылья дрожат от нетерпения! Кое-как справился, задавил в себе ненужное сейчас желание.
Смотрю, в коляске Степана Игнат по плечу ладонью лупит. Сообразил – это он так команду отворачивать передает. И точно, коляска плавно пошла в сторону, освободила нам прямую. Отлично!
Ощущение – супер! Идем над заросшим травой участком луга. Настолько низко, что если бы коляска не ушла в сторону, то головы мы Степану с Игнатом точно бы посбивали.
Летим без крена, какой тут может быть крен на такой высоте. Да еще трава под нами, чуть накренишь планер и сразу ее крылом зацепишь. А следом и земли зачерпнешь полный рот…
Так что только по прямой, без кренов и виражей. Насколько хватит скорости.
И снижаемся плавно-плавно. Рельеф тут немного понижается, поэтому удалось вместо тридцати-сорока метров пролететь чуть больше. Вообще-то, на будущее, нужно все здесь разметить, чтобы точно дистанцию знать, а не вот так на глазок прикидывать.
И мачту с полосатым чулком установить, пусть направление и силу ветра показывает. Специально шить из принципа ничего не буду, возьму готовое чулочно-носочное изделие. Знаю уже, здесь такое есть, лично видел. Ведь еще в прошлый раз обо всем этом думал, да не успел воплотить в жизнь, не хватило времени. Очень уж неожиданно быстро события закрутились…
Мысли промелькнули за секунду, за это же время планер еще больше снизился, трава под днищем зашуршала. Это шпон, не железо, здесь она совсем по-другому звучит, глухо, не звонко. И снова краем глаза успел засечь, как отец вниз потянулся, пальцы под эти шуршащие колосья открытой ладонью вперед подставил. Хотел его одернуть, да не стал. Большого вреда не будет, скорость небольшая, зато на всю жизнь запомнит.
Отвлекаться и смотреть за ним просто некогда было – высота небольшая совсем, большого внимания и уважения к себе требует.
Пилотирую, а мысли одна за другую цепляются. О чем думаю? Да о разном.
Приложиться о землю можно так, что не только планер рассыплется, но и сам костей не соберешь. А мне на приземлении перегрузки не нужны, у меня и так за спиной пассажир тяжелый. Тесно-то как! И места в кабине маловато, полтора человека только-только поместились. Нужно было сразу на двоих рассчитывать и кабину чуть побольше сделать. Ничего сложного в этом не было бы, сместить ее чуть назад и все, центровка останется та же.
Ветерок дунул, сразу же отреагировал, убрал возникший кренчик элеронами, педалью на курсе придержал. На таких невеликих скоростях пилотировать сложнее, приходится рули на больший угол отклонять…
Ну вот, что я и говорил. Четко увидел, как отцова рука вниз дернулась, как вскрикнул и зашипел тот от боли. Ободрал о стебли! И вторую руку тут же с борта снял, убрал куда-то мне за спину. Сразу поумнел.
Приподнял планер, оно на автомате как-то само получилось, когда увидел отдернутую руку отца. Пожалел, выходит, а теперь расхлебывать придется. Скорость-то сразу просела, и просел вниз сам аппарат. Хорошо, успел поддернуть, удержать…
А он уже и не держится в воздухе, опускается и опускается еще ниже. Падает высота, уменьшается скорость. Искусство заключается в том, чтобы их согласовать, чтобы в момент приземления планер еще как бы летел. Тогда и касание будет мягким…
Пришлось пересиливать себя, на какое-то мгновение прекратить тянуть ручку, чтобы скорость дальше не падала. Да, быстрее высоту потеряли, но сохранили чуток скорости.
Самые восхитительные мгновения, когда вот она, земля, когда трава под машиной начинает сливаться в сплошную размытую зеленую ленту. Если смотреть рассеянным взглядом, конечно. Потому что так высоту проще определять и момент касания.
Гашу вертикальную рулями высоты, тяну соразмерно ручку на себя. Вот он где пригодился, запас скорости!
У меня же колеса, ни в коем случае про них забывать нельзя. Зацепишься за траву на большой скорости, да и кувыркнешься через нос запросто. А мы непривязанные, можем так просто не отделаться. Вот еще одно, о чем подумал, но не успел сделать. Ладно я, у меня есть ремешок привязной, а пассажир? Он без привязи сидит. Ну и я с ним за компанию.
Сядем, закатимся в ангар и первым же делом прикажу привязные ремни сделать. И луг полностью выкосить. Управляющему сено нужно было? Вот пусть и выкручивается.
Еще ниже… Еще…
За спиной усиливается шорох и скрип травы, это колеса опустились в набегающую траву. Режут ее, раскручиваются и шуршат. По позвоночнику прокатывается морозный ком – а ну как намотают на себя сейчас травы и зацепятся? Кувыркнусь же!
И тут же забываю о страхе, делаю свою работу.
Ручку на себя… И без крена, без крена, клятый ветерок! Еще чуть-чуть на себя… Шкура на капоте кабины задирается кверху, закрывает горизонт… В плечи больно вцепляются отцовы руки, и я от неожиданности дергаю рукой. Сердце замирает – ща как шмякнемся! И касание…
Вдвоем не одному, сели чуть жестче. Да и то не настолько жестче, как думал – каленые пружинные стойки самортизировали, погасили перегрузку. Тряхнуло, конечно, но терпимо. И остановились почти сразу же, в траве завязли.
– Ну, сын! Ну, Колька! Видела бы нас сейчас Ксюша, царствие ей небесное, вот обрадовалась бы, – снова вцепился мне в плечо отец. И вцепился ободранной рукой, нещадно запачкал рубаху кровью. – Как она гордилась тобой всегда! Да ты, наверное, того и не помнишь?
Покачал головой, говорить ничего не стал, как и оглядываться. Побоялся, что глаза меня выдадут…
– Ну? Чего сидим? Кого ждем? – не унимался за спиной отец. И пихал, пихал меня в плечо. – Вылезай давай. Да и я разомнусь, а то затекло уже все.
– Ждем, когда коляска подъедет. Прицепим веревку, пусть нас назад буксируют. Или ты своими ногами идти хочешь?
– Пусть буксируют. И распорядись, чтобы выкосили здесь все. А то, видишь, руку ободрал, – и показывает мне свои окровавленные пальцы.
– А нечего потому что за траву было хвататься, – пробурчал. Испортилось у меня настроение почему-то. Наверное потому, что про матушку упомянул? А я-то ее не знаю! Снова придется на потерю памяти ссылаться… – Рубаху мне всю искровянил…
– Что рубаха, пустяк. Постирают, – не унимается отец. – Ты такую штуку придумал и сделал, которой и за границей нет! Поверь, уж я-то там многое чего видел. И на представления с самолетами ходил. Но такого, как у тебя, даже там не сумели придумать! Нет, тебе обязательно дальше учиться нужно.
– А пока я учусь, мое изобретение другие запатентуют, – положительно, мое настроение все сильнее скатывалось в черный сектор.
– Какие еще другие? – воскликнул отец. – Завтра же… Нет, сегодня же пошлю Игната в город. Пусть вызывает из столицы нашего стряпчего. Оформим привилегию на изобретение, и учись себе дальше спокойно.
– Скажи, отчего маменька умерла? – не выдержал и спросил. – И давно ли? А то я ничего не помню. И откуда эта появилась?
– Не эта, а Дарья Александровна, – мягко поправил меня отец. – И появилась она, как ты изволишь выражаться, год назад. Понимаешь, мне ведь одному очень тяжело после смерти Ксении приходилось. А тут Дарья, девочки ее от первого брака, опять же. Все в доме веселее стало. Ты ведь из своей комнаты не выходил все это время, а мне одному каково со всем справляться?
– Отец, я все понимаю, – оборвал его излияния. Ну не хватило у меня выдержки их выслушивать. Похоже, что-то во мне от парнишки все-таки осталось. – Ты мне скажи, когда мама умерла?
– Три года тому, как преставилась от чахотки…
– Что? И воды не помогли? Или ты с ней туда не ездил? – вырвалось, прежде чем успел подумать. И только потом спохватился. Не я это, а парнишка брякнул.
– Как же не возил, – с явной горечью ответил отец. Мне даже его жалко стало, осунулся сразу, с лица спал. – Каждый год ездили. И ты с нами. И в тот год тоже все втроем были. Там Ксения тихо и угасла. Оттого и ты в себе замкнулся надолго. А Дарью не осуждай, мне с ней хорошо…
– А мне плохо, – подумал, но промолчал. И правильно сделал. Не мне с ней жить, а отцу. Я же все равно скоро уеду.
– Представляешь, маменька, я точно своими глазами видела, что это именно Николя был в той большой птице! – в который уже раз убеждала матушку Маша. – Если бы Серж был дома, если бы не уехал с Жоржем к нему в имение, он бы точно подтвердил это. Да ты Лизу спроси, если мне не веришь.