его. Надеялся, что со временем ты сам разберешься, кто из них кто. Все-таки ты мой сын, кровь свое дело сделает. Так я думал. И оказался отчасти прав.
Отец не утерпел, встал на ноги, прошелся до окна, постоял минуту молча, развернулся, уставился мне в глаза пристальным взором:
– Как можно так измениться за одно лето? Что так на тебя повлияло, что ты забыл не только свое первое увлечение, эту Марию Удомскую, но и ее прилипалу-братца. А Жорж? Раньше мы только про него и слышали. Жорж то, Жорж се. То он от нас не вылезал, то ты с ними в одной компании пропадал днями. А теперь как обрезало! Не скрою, я этому очень рад и горд за тебя. Но что так могло на тебя повлиять, что ты переменился буквально на глазах?
Сижу, слушаю, молчу. Что сказать, не знаю. То есть знаю, конечно, но об этом лучше промолчать. Отец же подождал-подождал, да и снова заговорил:
– Может быть, кто-то другой, более опытный и старший подсказывает тебе все эти мысли? Кто? Учителя? Нет, Степан говорил, это у тебя началось еще раньше, до их прибытия в усадьбу. Тогда единственное, что можно предположить, это появление нового товарища? Ты должен, просто обязан меня с ним познакомить. Пойми, это и в твоих интересах тоже, – и тут же совершенно не к месту добавил: – Все-таки ты мой сын…
– Знаешь, – после короткой паузы я медленно, с расстановкой начал говорить. – Все то, о чем ты сейчас говоришь, я забыл. Погоди, не перебивай. Дело в том, что после падения с крыши сарая я потерял память. Полностью. Не знаю, что именно докладывал тебе дядька, но… Что?
– Ты никогда не называл Степана дядькой…
– Вот еще одно доказательство того, что я говорю правду. Потеря памяти – страшное дело. Пришлось все учить заново. Я не помнил, как меня зовут, забыл все, тебя, мать, семью. Степан помог, рассказывал мне днями и ночами про мое детство, юность, про привычки и проделки, про увлечения. Кстати, он точно так же обратил внимание, что я переменил свое отношение к Удомским. И что перестал общаться с Сержем и Жоржем. А про дуэль он тебе доложил?
– Доложил, – кивнул отец.
– И учителей для того нанял, чтобы если не вспомнить, то заново узнать все забытое. Хотя, – пожал плечами, – все узнать за столь короткое время невозможно.
– Постой! – вскочил на ноги отец. – Откуда тогда ты взял все эти знания, как строить планер и самолет? И эти умения в работе с деревом и металлом. А переделка автомобиля в этот твой самолет? Откуда?
– Да было бы что там переделывать, – отмахнулся. – На самом деле все эти знания просто сами по себе возникают у меня в голове. Вот только что ничего не было, и вдруг появилось. Как-то так. Сам порой удивляюсь, откуда все берется?
– Допустим, – внимательный взгляд отца пронизывает до печенок. – Слышал я о подобных твоему случаях. Но никогда в такое не верил. Если бы своими глазами не видел, то… Не знаю, не знаю… Хорошо, принимаю, но не понимаю, как такое возможно. А теперь ответь мне, почему мой сын и единственный наследник настолько редко посещает церковь? Я ни разу не заставал тебя за молитвой, ты даже лба не крестишь, когда за стол садишься. Почему? У тебя нелады с церковью? Неужели ты все-таки поддался влиянию этих безбожников, Жоржу с компанией?
Вот я и вляпался! А ведь сколько раз Степан мне напоминал о посещении храма? Точно уж не один и не два. А сколько выговоров я от него получил в свое время? Много…
Правда, стоило только приехать отцу, как все его увещевания закончились. Посчитал свой долг воспитателя выполненным? Свалил все на семью и умыл руки? Молодец, а я теперь огребаю за свою забывчивость…
Хорошо, когда есть на кого вину свалить.
Увлекся строительством и обо всем забыл, и уж не Степан в этом виноват, точно. Оправдывает ли это меня? Отнюдь. А что-то отвечать нужно, отец ждет…
– Виноват, каюсь, – самое лучшее будет сказать, как оно есть. – Настолько загорелся самолетом, что обо всем забыл. Просыпаюсь, только о том и думаю, как сделать его лучше. Чтобы летал дальше и дольше, чтобы грузов много поднимал, пассажиров побольше. Насчет моторов тоже мысли из головы не выходят. Закрутился! Завтра же и схожу.
– Вместе сходим, – улыбнулся отец. – Ну а теперь расскажи, что ты там насчет приобретения земли под столицей говорил…
Сгоревший сарай никак не аукнулся младшему Катыкову. То ли интуиция у старшего графа сработала, то ли вовремя занесенный в полицейский участок барашек в бумажке помог, но Жоржа удалось по вдруг возникшей срочной необходимости отправить за границу до возбуждения дела о поджоге. Производство же придержали до поры до времени. Ненамного, но и этого хватило, чтобы успеть выехать. До границы рукой подать, в экипаже утром выедешь, в городе на проходящий поезд сядешь и через полтора дня на той стороне будешь. Это со всеми таможенными и полицейскими проволочками.
Сам граф отделался одним формальным допросом, да и допросом это назвать можно с большой натяжкой. Скорее, побеседовали с приставом со всем уважением, отобедали, как водится, да и расстались к обоюдному удовольствию. Один с облегчением, что успел единственного наследника куда подальше от греха спрятать, и злостью за порушенные им долгосрочные планы. Второй, в полицейском белом мундире, уехал довольным, тяжело отдуваясь после сытного обеда в пышные ржаного окраса усы. Коляска жалобно скрипнула рессорами под мощной тушей пристава и покатила прочь от графской усадьбы, увозя с собой не только самого господина полицейского, но и кое-какие подарки в виде двух полных корзин. Сам же пристав вольготно развалился на сиденье, безжалостно задвинул в угол коляски секретаря и придремал. Всхрапывал, вскидывался, оглядывался по сторонам и отдувался. Косился на замершего помощника и дотрагивался рукой до нагрудного кармана. Проверял, похрустывают ли в нем замечательные бумажки, и снова засыпал с довольной улыбкой…
Мария Сергеевна Удомская еще несколько раз наносила визит соседям, подолгу вела беседы с княгиней Дарьей Александровной, расхваливала ее дочерей, всячески старалась поддерживать добрые соседские отношения. Каждый раз ее сопровождали обе дочери. Тем в последнее время нечем было заняться. Серж замкнулся, никуда не выходил из своей комнаты, ссылался на необходимость готовиться к поступлению в училище. Жорж уже неделю как не показывался вообще нигде. Мария Сергеевна пыталась расспросить дочерей, что такого произошло, что такая сплоченная компания молодых людей вдруг ни с того ни с сего распалась, но внятного ответа ни от Маши, ни от Лизоньки не добилась.
Откровенно говоря, она и рада была такому исходу, потому что чувствовалась в младшем Катыкове некая гнильца. И вот наконец-то можно спокойно вздохнуть и перестать тревожиться за старшую из дочерей. Нет, ни о какой влюбленности Марии в Жоржа и речи не шло, уж о чем, о чем, но об этом бы княгиня сразу узнала. Материнское сердце подсказало бы, да и тайн особых у обеих дочерей от маменьки не было. А вот увлеченность была, умел Жорж произвести впечатление на барышень красивыми разговорами. Сколько раз она пыталась образумить Машу, прекратить эти гуляния, регулярные выезды на реку.
Как старалась вдолбить в голову старшей необходимость более тесного общения, нежели дружеские, с младшим Шепелевым, и все зря. Со слов дочери, младший Шепелев по всем статьям про-игрывал младшему Катыкову. Одно только упоминание о Николае Дмитриевиче заставляло дочь кривиться.
Дальше случилось то, о чем она все это время боялась думать. Все эти новомодные игры привели к закономерному итогу – Николай упал с крыши сарая и сильно побился. Дочери говорили, что вроде бы как даже руки-ноги переломал. Но в последнее утверждение верилось слабо, иначе как объяснить тот факт, что княжич уже через неделю весело бегал по своей усадьбе? Это Мария Сергеевна своими глазами видела.
На радость матери, Машенька впервые начала проявлять какой-то живой интерес к княжичу.
Так что, слава богу, что все закончилось, что пропал куда-то этот Жорж…
К сожалению, сам глава семейства Шепелевых постоянно был чем-то занят, за все визиты только раз получилось застать его в усадьбе, да и то князь быстро поздоровался и тут же удалился, сославшись на некие неотложные дела.
Марии Сергеевне было очень любопытно, чем же так занят князь, что не может выделить время на гостей. И ладно бы гостей, но и сама княгиня Дарья Александровна в приватном разговоре в порыве души тоже жаловалась на недостаток внимания со стороны мужа.
И наследник, младший Шепелев, тоже куда-то запропал. Как ни старались Мария с Лизонькой разговорить подруг, но сестры княжича больше отмалчивались или отделывались незнанием. Подобная таинственность сильно интриговала Удомскую, толкала ее на необдуманные поступки в виде настойчивых расспросов, заставляла снова и снова велеть закладывать экипаж и ехать в гости к соседям.
От этих постоянных разъездов коляска совсем было развалилась, но добрая соседка, видя такую беду, соблаговолила помочь, походатайствовала перед мужем и получила разрешение произвести скорый ремонт экипажа в своих мастерских. На время ремонта Марии Сергеевне была выделена карета Шепелевых. Мария Сергеевна для приличия немного поотнекивалась да и согласилась. Ведь это еще одна причина, по которой можно чаще бывать у соседей.
А потом она увидела летящий в небе самолет! И даже велела остановить карету, чтобы спокойно рассмотреть диковинную тарахтящую птицу.
Княгиня быстро сопоставляла в голове факты. И все вставало на свои места. И постоянные отлучки по каким-то своим делам старшего князя, и его частые поездки в город, этот несносный управляющий с его грязными руками, после которого пришлось приказать отмыть всю карету. И даже отсутствие младшего Шепелева прекрасно ложилось в выстроенную теорию. Ведь дочери еще тогда уверяли, что деревянным планером управлял именно младший княжич. Вспомнилось, каким злым и раздраженным выглядел младший Катыков, когда с Сержем и дочерьми вернулся в усадьбу с пикника. А она тогда не поверила, позже специально расспросила Дарью Александровну, так ли это. И получила утвердительный ответ к ее полному удивлению. И недавно сгоревший сарай с последующей пропажей Жоржа, и добровольное заточение Сержа в своей комнате теперь тоже становились понятными.