Мы шли.
Лучше, чем раньше. Во-первых, дорога была довольно ровной и прямой. Еще мы отдохнули, хорошо поели, и на нас была новая одежда. Ботинки старые, но одежда новая.
Марио поведал Нико, в каких домах микрорайона можно найти коляску. К тому же Нико нашел хорошую коляску. Прогулочную коляску. Если Макс и чувствовал себя неловко, продолжая путь, как младенец, он не упомянул об этом. Он был закутан в сине-оранжевый денверовский плащ-дождевик, который дал нам Марио.
Мы шли по дороге называемой Ган-Клаб-роуд, которая казалась отчасти зловещей, но местность там была плоской и скучной. Просто миля за милей ничего. Никаких домов или зданий или стоянок для отдыха.
Разумеется, на автомагистрали и вокруг нее находились машины, а машины пугали. Кто-то мог прятаться в них, поэтому мы подходили к каждой из них с осторожностью. Но в основном они были покрыты плесенью, и все было спокойно. Было безлюдно.
Ган-Клаб-роуд проходит неподалёку от шоссе 470, так что, когда мы оказались рядом с шоссе, то увидели некие скопления машин на обочине, но это было замечательно.
Мы шли, и шли, и шли. Сначала в моей голове были мысли. Но потом мои ноги тащились, тащились, тащились по дороге так ритмично, что мой мозг перестал формировать мысли.
Все, что было — одна нога перед другой.
Мы могли жить. Мы могли умереть. Но казалось, что мы никогда не остановимся.
Через много часов, Улисс попросил Нико рассказать историю о миссис Вули.
— Я не могу, — сказал Нико.
— Но почему? – спросил Макс.
— Из-за этого я сильно расстраиваюсь.
— Я знаю, почему, — произнес Батист, немного запыхавшись от нашего темпа. — Ты думаешь, что она умерла.
— Нет! — запротестовал Улисс. — Миссис Вули?
— Пожалуйста, Нико, пожалуйста? Я так устал, — пожаловался Макс.
— От чего ты устал? – огрызнулся я. — Тебя везут в коляске!
— Черт. Ладно, все, замолчите! – проговорил Нико. Его голос, поступающий через передатчик в воздушной маске, прозвучал холодно.
— Миссис Вули поедет той же дорогой, по которой мы идем, — сказал он.
— А на чем поедет? – спросил Макс.
— На фургоне.
— Каком фургоне?
— О, Боже мой... она будет за рулем... КИА Спортвэн.
— Красном? — спросил Макс. — С люком на крыше?
— Красном, с люком. И она скажет: «Я просто собиралась вас забрать из дома мистера Сиетто. Я знала, что он позаботится о вас, пока я раздобуду этот фургон».
— А все-таки, как она раздобыла фургон? – спросил Макс.
— Ну, вот и причина, почему она так долго добиралась.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Батист.
— Ей нужно было заработать деньги, чтобы купить фургон.
— Что она потом будет делает? — спросил Макс.
— Я не знаю, — ответил Нико.
Ему необходимо было затолкнуть коляску наверх по небольшому склону, а сырая земля создавала ему неприятности.
— Может быть, она ворует их у людей, — сказал Макс.
— Или, может быть, она вырыла яму и поймала в ловушку каких-нибудь людей, — добавил Батист.
— Бррр, проехали, — отрезал Нико.
На некоторое время стало тихо.
А я просто думал, и шагал, шагал, шагал.
— Сколько еще? – спросил Батист или Макс или Улисс.
— Недолго, — ответил Нико.
Это происходило примерно раз двадцать.
Шаг, и еще, и еще.
Улисс начал тихонько плакать.
Это был не плач, скорее он требовал внимания. Просто отчетливое нытье.
И вдруг раздался голос Сахалии.
У нее был хороший голос, такой высокий и скрипучий, как у панк-рок девушки.
Я полагаю, что это была рок-песня, но по ее одинокому голосу на ветру, это было нелегко определить.
Вот слова:
Ну, теперь я сидел
на полу в том баре.
На том грязном полу
где сидел я.
И ко мне подошел
Мой старый товарищ
И встал на колени
возле меня.
Она ушла и бросила,
Плакал я вслух.
Я думал, я просто
безнадежный случай.
И поэтому друг мой
проклинал ее имя.
И затем ударил
меня по лицу.
Он сказал: «Вставай, вставай, вставай, парень.
Встаешь сейчас, парень, встаешь!
Что ушла навсегда, я слышал, знаю.
Но ты не сегодня, не сегодня умрешь.
Нет, ты не сегодня умрешь».
Он проводил меня к выходу,
на улицу.
Ледяной воздух
мое горло обжег.
Я сказал: «Позволь мне горюниться».
Он в ответ рассмеялся на то.
Затем он схватил
меня за пальто.
И произнес:
Боль — это хорошо,
Жечь будет боль
и сильным сделает тебя.
Но лишние страдания,
это для слабых.
А потом он заставил
меня петь свою песню.
Я сказал: «Встану, встану, встану. Я встану!
Встану сейчас, уже встаю!
Она ушла навсегда, мне грустно, знаю.
Но я не сегодня, не сегодня умру.
Нет, не сегодня умру».
Она повторяла припев, а я пел вместе с ней, также как и другие. Мы пели тихо, чтобы наши голоса не разносились слишком далеко по темному воздуху — я чтобы наши голоса не разносились слишком далеко по темному воздуху — я не уверен.
Это была легко запоминающаяся песня. В какой-то степени поднимающая настроение, и в то же время грустная.
У Сахалии словно был талант в выборе правильных песен в нужные моменты. Вот чего бы я никогда не смог бы.
Я думал об этом все время, пока мы шли. Я думал о Сахалии. Она сильно изменилась, с того времени, как я ее знаю. Сильно изменилась за короткий промежуток времени, как мне показалось. Может быть, я тоже изменился. Это, конечно же, возможно. Но эта Сахалия мне нравилась гораздо больше, чем прежняя.
— Сколько еще? – время от времени спрашивали Макс или Батист или Улисс.
— Недолго, — все еще отвечал Нико.
После подобных пятидесяти раз, Сахалия шикнула:
— Нико.
— Что? — произнес он.
— За нами, — прошептала она.
Позади нас появилось маленькое пятнышко света. Возможно, в четверти мили от нас.
Кто-то еще был на дороге.
— Не спускайте с них глаз, ладно? – спросил Нико.
Но затем, может быть через 10 минут, впереди нас мы увидели другую группу путешественников. Они сошли с шоссе и спустились на нашу дорогу.
У них было три фонарика, которыми они светили повсюду. Совсем ни незаметно. Отчасти глупо.
Но они, вроде бы, передвигались быстро, и вскоре оторвались достаточно далеко от нас.
— Кто они? — прошептал Макс.
— Путешественники, — ответил Нико. – Такие же, как и мы.
Я посмотрел на Сахалию, и мы улыбнулись.
— Они пытаются добраться до аэропорта. Так же, как и мы, — повторил Нико.
Не знаю, сколько мы прошли, в марте этого года. Если бы мы находились ближе к шоссе, я мог бы вычислить это по дорожным указателям. Предполагаю, что мы проходили милю за 30-40 минут.
Когда мы покинули Марио, было 8:32 утра. Мы останавливались на протеиновые коктейли и воду в 11:15. Потом до 13:30 мы снова шли.
Может быть, 5 миль?
Ну, предположим, через 5 км (+/— 2 км от Марио) мы увидели вдалеке свет. Намного ярче, чем аварийные лампы на обочине шоссе. Этот сиял по кругу, вращаясь вокруг своей оси, как огни маяка.
Это был свето маяк.
— Что это? — спросил Макс. — Мы на месте? Это что — аэропорт? Мы на месте?
— Я не знаю, — ответил Нико.
Мы ускорили темп.
Сахалия улыбнулась мне. Широкой, настоящей улыбкой.
Батист сжал мою руку.
Мы услышали мужской голос в громкоговорителе. Мы не могли разобрать слов, но понимали, что это какое-то сообщение, потому что ритм повторялся.
Когда мы приблизились, то увидели людей, собравшихся вокруг света. Они стояли на дороге маленькими группами. Некоторые из групп состояли всего лишь из двух человек, а некоторые — из 8-10. На большинстве из них были одеты слои и маски. Несколько человек бубнили и вели себя подозрительно – у них должно быть была четвертая группа крови.
Мы передвигались группой. Медленно, продвигаясь вперед. Нико передал Макса Сахалии. Думаю, он хотел, чтобы его руки были свободными на тот случай, если нам необходимо будет драться. Он, наверное, хотел, чтобы у него в руках был наш пистолет, но я ничего не сказал.
Никто не подошел к нам или ничто.
Другие люди были оборванными и грязными, как и мы до Марио. Мы, несомненно, смотрелись лучше всех. Относительно чистые, с двумя крутыми оранжевыми армейскими масками на лицах (таких больше ни у кого больше не было).
Я чувствовал, что если бы Марио увидел нас, он мог бы гордиться.
— Вы достигли сборный пункт эвакуации в экстренных случаях из зоны Четырех Мест. Оставайтесь здесь до тех пор, пока не прибудет следующий автобус. Автобусы будут прибывать каждый час.
Я был так потрясен, услышав это.
У нас получилось.
Сахалия радостно завопила. Она обняла меня и поцеловала прямо в губы!
Улисс подошел к Максу и обнял его, и они вместе закричали. А Батист обнял меня сзади, когда Сахалия (рука, которой теперь обвивала мои плечи) выдала один большой возглас!
Другие люди присоединились к ней. Может быть, им передалось ее приподнятое настроение, но внезапно все начали смеяться, плакать и обнимать друг друга. А до того, как Сахалия издала этот вопль, они были замкнуты и насторожены.
А потом я увидел Нико. Он упал на колени и закрыл лицо руками.
Я подошел к нему.
— У тебя получилось, — сказал я. — Ты спас нас.
— Да, — простонал он. — Но я потерял ее.
Автобус приехал, как и говорилось, через час. Ладно, он прибыл на 12 минут позже, но кого это волнует!
Это был школьный автобус. Но выкрашенный в армейский зеленый цвет.
Дверь открылась, и водителем (не миссис Вули, конечно, нет) оказался солдат, носившим армейскую воздушную маску.
— Добро пожаловать на борт, — сказал он своим металлически-звучащим голосом. — Мы вмиг обеспечим вам безопасность и укрытие.
Мы гуськом пошли в автобус. Каким-то образом Сахалия сломала лед, и люди из разных групп начали разговаривать друг с другом.