– Фантастика уже постучалась в двери, – парень занервничал, но говорить получалось легко, как будто ответ он отрепетировал заранее. – Глупо оставлять её за порогом. Нужно впускать и соответствовать.
Человечек изучающе глянул на него исподлобья и отложил бумаги в сторону. Откинулся на неудобном стуле, задумчиво постучал пальцами по столу.
– А если реальность окажется куда неприглядней книжек и блокбастеров? Разочароваться не боитесь?
– Готов принять реальность такой, какая она есть, – пожал плечами Олег. Вопрос показался ему странным. Для человека из военкомата. Но он сам задумывался о чём-то таком не раз, а потому не сомневался в ответе. – В конце концов, лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал. Лучше увидеть звёзды своими глазами, чем до конца жизни сожалеть о том, что испугался и упустил возможность.
Олег поймал себя на мысли, что отвечает так, как будто проходит собеседование в лётное училище. Космолётное. Даже смешно.
Человечек аккуратно сложил бумаги Олега, приложил сверху новую, щёлкнул степлером и расписался.
– Завтра. Вот по этому адресу, строго в указанное время. Со всеми бумагами и паспортом. Свободен.
Сердце бешено заколотилось. Олег открыл было рот, чтобы задать целую кучу вопросов, но взгляд человечка не-простого-военного остановил его от этой глупости. Пришлось захлопнуть челюсть, промямлить нечто вроде «так точно…» и ретироваться за дверь.
Дальше всё происходило как в тумане. На автомате Олег пришёл домой, на автомате что-то отвечал сестре и маме, готовил ужин, спал. Ворочался почти всю ночь, вернее. На автомате явился по адресу на полтора часа раньше назначенного. Насквозь продрог, ожидая в скверике напротив. Как в тумане вошёл, не удивился КПП, сдал документы, подмахнул расписку о неразглашении гостайны. И оказался в просторном помещении напротив целой комиссии из форм и белых халатов.
– А я думал, что медосмотр уже закончился, – неловко попытался пошутить Олег.
Никто не обратил внимания на его слова. Да и на него самого, похоже, тоже. Господа исключительно высоких званий из тех, что он смог опознать, перешёптывались, листая бумажки. Его, Олега, по всей видимости. Хотя он, кажется, стопку поменьше приносил. Было ужасно неуютно и почему-то не менее унизительно, чем накануне у медиков. Наконец, комиссия закончила шуршать и шептаться, покивала и распалась на отдельных людей разного роста, веса, возраста и внешности.
– Скажите, Олег Владимирович, – обратился к сиротливо сидящему на стульчике парню низенький толстячок в белом халате, – случались ли с вами в жизни какие-то необычные ситуации, потенциально опасные?
– Эээ… в каком смысле? – Сказать, что Олег удивился вопросу, значит ничего не сказать.
– Ну… – протянул толстячок, снял очки, потёр их платочком, наспех извлечённым из нагрудного кармана, надел обратно. – Случалось ли вам, или вашим близким с вашей помощью, избежать серьёзных неприятностей… путём, скажем так, счастливой случайности?
Олег всё равно не понял, и, не отрывая взгляда от толстяка, покачал головой.
– В какой-то момент… могли бы вы назвать себя «родившимся в рубашке»? – предпринял тот ещё одну попытку. Кажется, последнюю.
На Олега в упор смотрели несколько пар глаз, поразительно жёстких, и надо было ответить хоть что-то. Чтобы не истечь кровью из бесчисленных дыр, оставшихся от прожигания его насквозь этими взглядами, очевидно.
– Да… у нас, вроде… обычная семья… ничего такого… экстраординарного…
Олег тянул время, растягивая слова и паузы между ними, но понимания того, что именно от него хотят услышать, не приходило. А хуже всего было то, что он почти физически ощущал, как едва проявившийся к нему интерес начинает стремительно таять. Как один за другим жёсткие взгляды отводятся в сторону или зарываются в очередные документы. Вот и толстяк в очках уже не ждёт его следующего слова с интересом, а просто ждёт, когда он закончит говорить. Когда, соблюдая элементарную вежливость, можно будет кивнуть, поблагодарить за потраченное время и отпустить парня домой. То есть назад, в районный военкомат. Ни с чем. Кажется, он уже начал складывать его бумаги.
– Погодите… – сначала Олег сказал это слово просто так, но, словно удочка, оно вытащило из его подсознания глубоко спрятанное, то, о чём вспоминать совсем не хотелось. – Погодите.
Вдохнул-выдохнул. Пан или пропал. Или это потопит его окончательно, или это именно то, что им от него нужно.
– Мы тогда ещё с отцом жили. Мне было девять, Светке двенадцать. Должны были вместе на рыбалку ехать. Я, мама, папа, сестра. И трое друзей отца. На катере. Тип «Ярославец», знаете? – Олег глянул на толстяка, ища какой-нибудь знак, ободряющий, или, там… наоборот. Но лицо за очками оставалось бесстрастным, только отложив бумаги, руки его замерли.
– Друг отца через знакомых по работе выкупил… списанный, – продолжил Олег, перестав смотреть на людей и уткнувшись взглядом в пол. Вдохнул, замер, и затараторил, на одном дыхании, без остановки: – А я вдруг не захотел. Всегда мечтал на рыбалку с отцом, а тут не хочу и всё. И остальных отговорить пытаюсь. Только кто ж меня послушает? Или дома одного оставит? Перед самым выходом соврал, что живот болит. Родители расстроились, Светка разозлилась и как давай на меня орать. А я… я не помню, что на меня нашло. Взял и толкнул её… никогда так не делал. Она ногу подвернула, упала. Испугались, что перелом. Ну вот и поехали в травмпункт вместо рыбалки. Отца одного отпустили – его же друзья ждут. Юбилей.
Закрыл глаза и выдохнул, сжавшись, словно перед прыжком в воду:
– Утонули они все. Ночью катер на баржу налетел. Никто не выплыл. Пьяные были.
В тумане поплыли перед глазами картинки: вот Светка, ещё недавно надутая и злая, рыдает, повиснув на его шее. Вот мама целует их обоих, гладит, приговаривает что-то. Серое небо вокруг, безразличные люди, кладбище, памятник. Они никогда не говорили об этом. Светка ни разу не попрекала за вывих, даже когда ссорились сильно. Мама никогда не укоряла ни за сестру, ни за капризы, ни за враньё. Ни за отца, которого не смог удержать.
Снять нагрузку на сердце. Обесточить основную систему электроснабжения, забыть про резервную. Задраить грузотсек. Опустить переборки с четырнадцатой по двадцатую. Не думать о тех, кто остался внутри. Перестать кричать. Активировать аварийные генераторы, оставить только потребители первой категории. Запустить программы ремонта и восстановления. Выровнять давление, включить резервную подачу воздуха. До ворот ещё две трети пути.
Их было пятнадцать. Сидящих за соседними партами в учебном зале. На стенах висели плакаты с инструкциями в картинках. Как оказывать первую помощь при ранении. Куда деваться при бомбовом ударе или артиллерийской атаке. Что делать, увидев ядерный гриб. Странно, но во что-то цельное, запоминающееся, отдельные изображения упорно не складывались. Возможно, потому, что не до них было присутствующим. Между собой они тоже не говорили. Пятнадцать парней призывного возраста. Девять явно со школьной скамьи, остальные постарше, после универа, похоже. Тишина, висящая между рядами, сгущалась и давила, почти воплощалась, привлекая к себе внимание, словно ещё один присутствующий. Чувство тяжести становилось таким липким, что начинало казаться, будто бы потолок вот-вот сдвинется, опустится и раздавит их всех.
– Здравствуйте, товарищи курсанты. – Вошедший оказался тем самым щупленьким человечком, с которым Олег говорил в кабинете номер три. Почти мгновенно он переместился, будто телепортировался, от двери к столу преподавателя и бегло осмотрел каждого из парней сверху донизу. Проигнорировал нестройное ответное «здравствуйте», а от некоторых и вовсе молчание. Присел прямо на стол.
– Не буду ходить вокруг да около, расскажу как есть, – в его руках появилась очередная папка с бумагами, – только напомню про подписку о неразглашении.
Папка легла на стол, и что за бумаги в ней, пока было неясно.
– Всё очень плохо, – сказал человечек, – гораздо хуже, чем самое плохое из того, что просочилось в прессу. В связи с недавними всем известными событиями, догадываетесь, о чём я?
По рядам прошёл шорох, из которого, следом за ученически поднятой вверх рукой, прозвучал робкий тенор парня с забавными кудряшками:
– Инопланетяне летят нас захватывать?
– Нет, – вопреки ответу человечек кивнул, видимо, ждал именно такой вариант, – хуже.
Аудитория непонимающе замерла. Что может быть хуже?
– Во-первых, – «преподаватель» явно приступил к длинной лекции, – их там, как оказалось, много. Разных. Сколько точно – они нам сообщить не соизволили. По косвенным оговоркам, ну и по количеству слишком уж разных рож на одном-единственном корабле, был сделан вывод, что несколько сотен видов.
Олег подумал, что это не та информация, ради которой стоило брать подписку о неразглашении. Каждому, кто внимательно следил за прибытием, это известно.
Тем временем ликбез продолжался.
– Во-вторых, если бы кто-то из них летел нас захватывать, это означало бы, что у нас есть нечто очень им нужное. А это уже готовое поле для переговоров и торговли. Если и не конкретно с этими, так с другими.
Человечек в задумчивости взял папку со стола и снова положил обратно.
– Увы, у нас ничего нет. – Прозвучало чётко и сухо. По-военному. – Все наши технологии в прямом смысле слова древнее говна мамонта, и ни они сами, ни продукция, по ним производимая, никому не нужна. Исходные же ресурсы везде одинаковые, то есть ни одной расе нет никакого резона покупать у нас условную нефть, когда ту же нефть можно добыть ближе и бесплатно. Повреждённый корабль, случайно оказавшийся рядом с нашей системой, – исключение. За помощь с отдыхом и ресурсами для ремонта они готовы платить. Но летать к нам специально, заводить дружбы-дипломатии, делиться технологиями никому из этих сотен видов никакого резона нет. Другими словами, в галактических масштабах, мы как банановая республика. Только бананов у нас тоже нет, потому что с технологиями производства и хранения пищи дела у нас обстоят ничуть не лучше, чем с остальными. Про космические корабли или оружие я вообще молчу.